Маленькая повесть о двоих - Юрий Ефименко

Названцев убрался за ближайшую колонну.

Исповедники пристально рассматривали его из своих убежищ.

Не попасть бы впросак еще раз, Названцев поспешил наружу.

Улица вернула: век: троллейбус проехал, орущий транзистор пронесли. Мимо шла — шла мимо!◦— молодая женщина, погруженная в песцовый воротник, тянула за собой ребенка неизвестного пола, прикрытого почти до самых ботинок курткой с огромным капюшоном. Капюшон сердито вздрагивал три каждом шаге.

—◦Вы не окажете, кто там похоронен?◦— остановил ее Названцев, показывая на гробницу под стеной собора.

—◦Это?◦— задержалась она, вынырнула из меха и близоруко посмотрела в ту сторону.

Ребенок налетел на мать и, обнаружив виновника происшествия, бросил ему под ноги игрушку. Испытывал, паршивец. Названцев присел поднять, а женщине дать время.

—◦Это?◦— все равно повторила она.◦— Минута…

Она обернулась, на своем языке опросила тех, кто шел следом (ребенок взял игрушку, но не сводил с Названцева глаз, словно караулил момент швырнуть опять), выслушала подробное объяснение и пересказала его так:

—◦Это один добрый человек. Он был прелат. И… Я плохо знаю. Вот она расскажет… Извините!

—◦Вы только по-русски можете говорить?◦— подошла с приветливой улыбкой, старательно произнося русские слова, одна из настоящих принцесс Прибалтики, красивых и сдержанных девушек, в кого влюбляться не только можно — обязательно нужно!

Да только в том ли дело, что «одна из»! Он оказался лицом к лицу со вчерашней молящейся.

Соборная пещера. Голубые колокольчики. Ах да, голубой свет и колокольчики! Пещерный ты человек, Сергей Павлович,◦— невежество и преступление дожидаться неимоверной милости судьбы, чтобы она устроила еще одну встречу для острого желания и незаурядной смелости познакомиться во что бы то ни стало, как и для страха потерять этого человека, для ненависти к появившейся у себя в последнее время беспечности потерь.

— Да. Я приехал издалека.

—◦Из чего?◦— переспросила она вежливо.

Боже святый, какая счастливая словесная нелепость — возможность завязать разговор!

—◦Из — далеко!◦— возбужден, но засмеялся он.

Немного помедлив, прикинув, наверное, что такого смешного оказала, девушка легонько ахнула и переменила дежурную улыбку на более простую и теплую.

—◦А-а!.. Я поняла. Извините, пожалуйста, да?

Добросовестный монолог о прелате (его имя, непривычное для российского уха, тут же вылетело из головы), о его деяниях, заслугах и достоинствах он слушал только с видимым вниманием. Какая красота — охваченная солнцем женщина! Созвучие лучам ее голоса, взгляда, движений вдруг внушило Названцеву, что, каким бы нынешним богам ни поклонялись женщины, они всегда оставались великими язычницами, глубоко скрытыми, недоступными даже собственному их разумению.

—◦Дана! Дана!◦— окликнула девушку оставленная в одиночестве подруга, высокая сухощавая очкарик.

—◦Я говорила ей тот же самый рассказ,◦— пояснила она.◦— Будет ждать. Это моя… Как это по-русски?.. Кузина!

—◦Да это скорее по-французски!◦— расхохотался он, будто и новая оговорка очень развеселила его.◦— Вы гуляете с ней по городу?

—◦Я показываю для нее. Она приехала.

—◦Я тоже впервые у вас. Вчера приехал, сегодня уезжать. На выходные. Смотрю один.

Девушка улыбнулась вежливо;

—◦Хорошо.

—◦Дана! Данута!◦— раздражительно отозвалась опять кузина.

—◦Ничего хорошего — у меня здесь никого нет. Ничего не знаю. Послушайте, возьмите меня с собой,◦— Названцев собирался напроситься бодренько, а проговорил просьбу хмуро и серьезно, боясь отказа.

И она водила их обоих, отгораживая собой Названцева от недовольной кузины. Вначале объясняла ей и повторяла по-русски ему. Названцев подметил, для нее Данута отговаривала в несколько слов, ему поясняла так подробно, как будто давно — хотелось показать город именно ему и так, чтобы ему обязательно запомнилось. Перед очередной достопримечательностью Данута приклонялась чуть-чуть к нему, чертила рукой по воздуху контуры здания перед самым его лицом. Не отстранялась в затемненном музее, где он, пользуясь тем, что здесь ей приходилось говорить тише, старался встать почти вплотную к ней, совсем рядом, касаясь руки, плеча.

Эти недолгие касания переживались им совсем не по возрасту и не в духе времени, богатого толчками толпы, а как мальчишеский праздник — от них шел ток счастья!

Он переспрашивал часто. Возможность и право окликать ее, обращаться к ней поминутно, вставлять в разговоре вдохновенно-интеллигентное: «понимаете, Данута» словно сближали их, налаживали надежную связь с обещанием следующих встреч.

Потом ему стало казаться, что они вообще сто лет знакомы и просто не виделись давно, как это бывает с друзьями детства, например.

Несколько раз и Данута посмотрела на него так, словно вспоминала или проверяла что-то, пыталась понять, не ошибиться.

Кузина не уставала дуться,◦— настойчиво и убежденно повторяла время от времени что-то (поди пойми!), не скрывала, что, будь ее воля, знать бы его не знала. Данута возражала коротко и строго. Названцев силился навести мосты: выскакивая из трамвая, кузине первой протягивал руку, первой заботливо стелил газету на пыльной скамейке, оберегал повышенно от машин на уличных переходах. Данута, разгадав его поведение, подыгрывала ему, выставляя ее вперед в нужную минуту, несколько раз оставляла их двоих (то срочно позвонить, то забежать к кому-то). Кузина по-русски говорила достаточно, чтобы с ней можно было содержательно побеседовать о погоде. На сто слов одно в ответ.

Вместе пообедали.

Девушки подождали, пока он купил билет. И проводили. На прощанье обменялись адресами (с кузиной тоже).

—◦Мы еще увидимся,◦— в последнюю минуту сказал Название» вместо «до свидания».

—◦Конечно,◦— тихо согласилась Данута.

Поезд тронулся.

Сужались, укорачивались и отступали от железной дороги улицы, пропали трамваи, дома все реже. И вновь пошли голые деревья, черные стволы, хутора. Вчерашнее утро повторялось. Но без вопроса — стоило ли ехать? И без тревоги за себя. Ничего, кроме усталости и ласковой взволнованности.

Он снова стоял у окна в коридоре. Он думал о том, что еще ни одно из накопленных увлечений не одаривало его такой тонкостью впечатлений, как сегодня. И никогда еще не возвращался из путешествий с таким светлым и добрым настроением. Заколдованное место! Он похваливал себя за эту поездку. И уговаривал отныне двигаться, двигаться. Что же странного, если тут и там скорбят в одиночестве, уверяют, будто перевелась любовь и вообще что-нибудь настоящее хорошее, не придуманное. Сами-то не вылезают из удобств лени и доступной без труда утехи, будь то так называемая порядочность или самая простецкая распущенность. Искать нужно, идти!

Он лег спать, не дожидаясь общего движения попутчиков. Смог еще подержать перед глазами книгу, перевернул несколько страниц. Сквозь них настойчиво проступали город, кирпичное поле крыш, соборы, вознесенные над ними, отсвет на открытых коленях Дануты, когда она молилась, ее лицо и взгляд на вокзале, ее лицо и взгляды, пака они ходили по городу. Иногда в глаза лезла кузина. Черт побери, задержаться бы еще на день!

Он засыпал под разговор соседей. Крепкая женщина с энергичными локтями (на его «здравствуйте» — «дайте мне нижнюю полку, вам верхняя») бубнящим голосом исповедовалась: что и где брала в этом году, о ценах, о немецких костюмах и японских кофточках, о главных универмагах одного города за другим. Дошла до Прибалтики — с возмущением заговорила, как скверно обращаются тут в магазинах с приезжими: грубят или будто не слышат, а если покажут товар, как одолжение делают. Пожилая командированная из Подольска нехотя и устало возражала: грубят и в других местах, вон в Москве, например… Наконец не выдержав, сказала в сердцах:

—◦Да что вы одно: не дала, не показала, не продала! У вас на уме только и всего — магазины! А я на заводе была — хорошие люди! Так помогли! Зачем наговаривать на всех!..

«Уж да,◦— сонно подумал Названцев,◦— по горло ныне таких теток-путешественниц. Километров наматывают больше, чем Пржевальский. А все ради живота своего. Тьфу!»

Минуло не больше месяца — все вернулось тихим незаметным ходом на свои места. Названцев не знал, куда деться от утомляющей пустоты — никаких толковых желаний! Понимал себя с усилием. Жил вслепую. День, ничего не принеся, выжимая из него уйму сил.

В один из вечеров, наткнувшись на афишу органного концерта, он оказался в большом зале консерватории. Музыку слушал рассеянно, разглядывал публику. Со второго отделения решил уйти, но, пока собирался, антракт кончился, раздался звонок — машинально потянулся за всеми в зал.