Роисся вперде - Олег Кашин

Так или иначе — пропал Костя, будто и не было его никогда. А потом в жизни Нади случилось что-то вообще непонятное. Светлана Сергеевна, доктор, детский кардиолог, вернулась из командировки — на месяц куда-то уезжала, и это тоже было странно, потому что из их больницы в какую командировку можно уехать, зачем — больные-то здесь все, а врачей и так не хватает. Вернулась и в первый же день испугала Надю. Попросила принести фотографию покойного мужа. Зачем — не сказала.

Надя и сама называла Эдика покойным, но до конца не верила в то, что он погиб, тела его так и не нашли, подорвался на растяжке и все, ничего от него не осталось, даже зубных коронок. Зачем фотография, Светлана Сергеевна не объяснила, но Надя почувствовала — а вдруг. И точно, когда она вывалила перед докторшей целую пачку цветных фотографий мужа — матовая и глянцевая бумага, девять на двенадцать и десять на пятнадцать, Надя любила тогда бегать в фотоателье с пленками, а потом забросила свою мыльницу, и фотографий Кости у нее было гораздо меньше, чем фотографий мужа, — Светлана Сергеевна долго рассматривала снимки, потом сняла очки и, глядя Наде в глаза, серьезно сказала:

— Жив твой муж, Надежда. Вот что.

33

Светлана Сергеевна и сама не понимала, где была - то есть была в пансионате «Союз», вывеску она видела, и пансионат от, например, сумасшедшего дома отличить могла. Но кто были эти люди — ей не объяснили, более того — попросили ни у кого ничего не спрашивать и самой ничего никому не рассказывать, единственное, что от нее требовалось — ставить диагнозы и прописывать лечение, но сердечных жалоб за этот месяц ни у кого не было, и единственное, что делала Светлана Сергеевна (точнее, не она, а медсестра Оля, москвичка), — мерила раз в неделю пациентам давление. Пациенты — обычные люди, только то ли заторможенные какие-то, толи, наоборот, излишне подвижные, она так и не разобралась. Больше всего они были похожи на контуженных — у нее два года назад лечился контуженный из «Невского экспресса» (был такой поезд, террористы взорвали), и он тоже так себя вел — на вопросы не отвечал толком, но суетился как-то неприятно, она запомнила. Собственно, из-за мыслей о контузиях она и сомневалась, он это или не он, или просто по ассоциации, к тому же столько лет прошло, и какая бы хорошая ни была у Светланы Сергеевны зрительная память, она не могла быть уверена, что несколько лет назад медсестру Надю забирал с работы именно этот человек. Самое смешное — она не помнила Надину фамилию, то ли Черниченко, то ли еще как, и как звали Надиного мужа, тоже не помнила. Первый раз она у него вообще ничего не спросила, а второй раз не выдержала, удержала за руку:

— Черниченко?

— Черненко, - ответил Костя. Если бы у него уже сложилась привычка к переосмыслению своих поступков, он бы, конечно, задумался, почему тогда в милиции не сказал свою фамилию, но такой привычки у него не было.

— Черненко, — повторил он глядя врачу в глаза. — Костя.

Что у Нади пропал сын, и что сына звали Костя — это Светлана Сергеевна, конечно, знала, но вряд ли стоит ее осуждать за то, что она не была в курсе ни изобретения некоего Карпова, ни последовавших за этим изобретением событий и не могла предположить, что перед ней — именно семилетний мальчик, выросший до тридцатипятилетнего мужчины за какие-то две недели. Она была уверена, что перед ней — Костин папа, Надин муж, который сказал «Костя» потому, что вспомнил сына, и она, наверное, в тот же день позвонила бы Наде, но мобильный телефон у нее отобрали при заселении, и вообще предупредили, что весь месяц, который она согласилась здесь провести, никаких внешних контактов у нее быть не должно.

34

В «Союзе» действительно медсестер не хватало, и, когда из новоиерусалимского департамента здравоохранения пришла рекомендация насчет Черненко Надежды Витальевны 1978 г. р., начальник даже читать до конца не стал — отдал секретарше, та передала по назначению, и уже на следующий день, когда на нужном километре остановился московский автобус, Надя с двумя не очень большими сумками — трусы-носки всякие, сменная обувь, книжка Дарьи Донцовой, шампунь и еще какие-то того же смыслового ряда вещи, — шагала к проходной, через минуту ее паспорт сканировал охранник со сбитыми костяшками, а еще через десять минут карьера Нади в «Союзе» закончилась так же быстро, как и началась. Нет, сама она не была виновата, Светлана Сергеевна подробно объяснила ей все, что сама знала о строгости местных порядков, но кто бы мог подумать, что именно в этот час дети парами шли завтракать, и один из детей, то есть не ребенок, конечно, а взрослый мужчина, вдруг, оттолкнув шедшую рядом с ним женщину, вырвался из строя, побежал к Наде и закричал: — Мама!

Ей, конечно, показалось, что она сошла с ума. Навстречу ей бежал — рту да, Эдик, Светлана Сергеевна не ошиблась, - но Эдик почему-то кричал «Мама», а не «Надя».

— Мама! — кричал он, и Надя даже не обратила внимания, что для обычного, пусть даже и специализированною, пансионата здесь так много охраны — молодые мужчины в одинаковых черных костюмах с галстуками бежали к ней и к тому, кто ее звал, и слева, и справа, и сзади, и из здания столовой. Двое схватили мужчину, двое — Надю, и она больше не видела никого, кроме этих двоих охранников. Они отвели ее к проходной, посадили рядом со своим коллегой, который сканировал паспорт, и сказали ждать.

Надя плакала. Что произошло — она не поняла и не могла понять, но сразу понял начальник, которому дежурный сотрудник службы безопасности, без стука появившийся на пороге кабинета, доложил о происшествии: пришла какая-то женщина, по документам медсестра, но вот оказалась, судя по всему, матерью одного из воспитанников. Начальник выругался — он с самого начала подозревал, что что-то такое может произойти, но выводов делать не стал. Спросил, куда дели женщину, шагнул в приемную. Через секунду вернулся, налил себе виски, потом достал из кармана пластинку жевательной резинки, засунул в рот и снова вышел из кабинета.

35

Надя, конечно, не поверила, когда мужик в пиджаке, но без галстука сказал ей, что ей показалось, и никакого мужа здесь нет, а что один из сумасшедших («Вас разве не предупредили? Здесь проходят реабилитацию психические больные») бросился на нее, думая, что она его мать, которую он сам в прошлом году убил топором — так на то они и сумасшедшие, чтобы на людей бросаться. Но начальник и не требовал, чтобы она верила, он просто сказал ей, что деньги за месяц работы она получит, но, раз уж так вышло, работать здесь она не будет, и если она никому не расскажет о том, что видела здесь и слышала, все у нее будет хорошо. «И наоборот», — добавил начальник, но она не поняла, что «наоборот», поняла только, что он хоть и улыбается, но угрожает.

— Дайте мне на него посмотреть, — попросила она, а начальник снова улыбнулся и повторил, что ему жаль, что она его не поняла, и что он надеется на ее благоразумие, а то «будут проблемы». Еще предложил машину — отвезти домой, а то следующий автобус только вечером. Надя вытерла слезы, кивнула. Подумала: «Допилась».

Околоноля сразу заметил, что Кости нет на лекции, спросил, дети наперебой стали кричать, что к Косте приехала мама. «Он с мамой?» — уточнил Околоноля, но таких подробностей дети не знали, и только сплетница Катя (которая в соавторстве с тихой Машей нарисовала знаменитое «Роисся вперде!»), сказала, что нет, Костя не с мамой, маму куда-то утащили, а самого Костю побили, и он теперь в санчасти. Околоноля чуть не заплакал, хотелось что-то делать, и он сказал детям, что сегодня он хочет, чтобы они поиграли в города, но вспомнил, что городов дети не знали, и поправился — в слова. Объяснил правила, а сам вышел за дверь.

Начальника в кабинете не было. С ним Околоноля столкнулся уже на лестнице административного корпуса. Он потащил Околоноля назад в кабинет, закрыл за собой дверь, налил виски себе и ему и (в таблоидах именно такие моменты описывают выражением «не мог сдержать слез») описал сложившуюся ситуацию. По всему выходило, что ситуация чрезвычайная.

36

Совладелец «Фаланстера» Борис Куприянов сам стоял на кассе, когда Околоноля подошел заплатить за «Мутантов» Армана Мари Лepya. Куприянов спросил: где, мол, пропадал, — покупатель только рукой махнул: а, не спрашивай. Когда убили Костю, Околоноля пришел к начальнику и сказал, что хочет домой и даже готов отказаться от вознаграждения за курс лекций, тем более что до полемики в интернете он так и не успел дойти. Начальник сказал, что понимает, и что надеется на благоразумие, и деньги, конечно, все равно отдаст и советует съездить на эти деньги куда-нибудь отдохнуть — хоть в Турцию. «Не пей, главное», — зачем-то добавил он. Околоноля ничего ему не ответил, он вообще в тот день, точнее — с того дня, чувствовал себя каким-то кошмарным упырем. В Турцию он не поехал, и в главном начальнику тоже, конечно, возразил, хоть и заочно, — пил, пил, пил, а когда устал пить, вспомнил, что есть на свете книги, и пошел в Гнездниковский. Увидел обложку «Мутантов» и чуть не засмеялся вслух — мы еще поспорим, кто на самом деле мутант.