Трактир «Разбитые надежды» - Владимир Свержин

Девушка снова вынырнула. Лешага смог получше разглядеть ее лицо. Его можно было бы назвать красивым, если бы воин имел понятие о том, что такое красота. Тонкий нос, чуть раскосые черные глаза, немного припухлые губы, к которым так и тянуло прикоснуться. А главное, в чем бывший страж мог поклясться, ей было удивительно хорошо. Он и подумать не мог, что так бывает. Стараясь не шуметь, драконоборец наблюдал за резвящейся в воде девушкой, как вдруг…

– Лешага, ты где? Лешага! – голос Марата зазвучал совсем близко от берега. Через миг сам чешуйчатый появился из-за кустов, неся поджаренного удава, насаженного на ветку. Услышав чужого, девушка бросилась из воды, и перед опешившим учеником Старого Бирюка предстали пара изумительно стройных ног и небольшая, но очень привлекательная грудь. Не то, чтобы раньше ему не доводилось видеть голую женщину, но все происходило как-то хмуро и суетно, но чтоб вот так… Видение задержало его ровно на миг, но уже в следующее мгновение он заметил одежду девушки, сложенную у прогретого солнцем камня, и прислоненный к стволу дерева карабин.

Одним прыжком Леха очутился возле Марата и с размаху двинул кулаком под дых, заставив сложиться пополам. Больше бедняга не орал, а лишь хрипел, осев на землю и выпучив глаза. В следующую секунду воин сбил ногою вскинутый карабин, легко уклонился от выброшенного в сторону головы кулака, подцепил девицу под колени и навалился сверху, затыкая предплечьем рот. «Хорошо еще, наручи в лагере остались, – мелькнуло в голове, – а то ведь… О чем я думаю?! Ее же скоро хватятся, тем более с ней карабин, значит, охранница. Прито-пить бы. Вода в речушке холодная, судорога там, и все, поминай, как звали».

Девушка пыталась вырваться, глаза ее были полны ужаса. Лешаге не раз доводилось видеть такое выражение в глазах врагов. Но то врагов. Счастье, недавно подсмотренное на девичьем лице и непонятным образом передавшееся ему, не давало покоя. Разве эту, сияющую, нужно считать врагом?!

– За что?.. – еле слышно, хрипло выдохнул Марат.

– Сегодня поймешь, завтра выживешь, – не оборачиваясь, бросил страж. Это была одна из любимых поговорок Старого Бирюка, и побратимам сполна пришлось убедиться в ее правоте. – Дай кусок мяса побольше, чешуйчатый самогубец!

– Я ж тебе его и нес, – с голосом у драконида лучше не стало, глаза были полны слез.

– Не мне. Ей! В рот засовывай, чтоб не орала. Потом достань из кармана тряпку и завяжи поверх, только чтоб дышать смогла! Да сапоги сними, и так уже наследил.

Без труда преодолев сопротивление пленницы, он взвалил ее на плечи и побежал наверх.

– А одежда, карабин…

– Не трогай! – шикнул Лешага. – Пусть уж думают, что утонула или ты сожрал!

– Я?!

– Нет, комары! Давай, бегом-бегом! И пусть твой Дедмороз сделает так, чтоб кое-чьи вопли не были слышны в поселке.

– А здесь есть поселок?

– По-твоему, вот она прямо в ручье живет?! Давай, давай, шевели ногами. Хватаем вещмешки и уходим!

Свернуть лагерь было делом нескольких минут. Аккуратно положить на место вырубленные дернины, засыпать еще вчера заготовленной листвой, набросать поверху веток, будто бы сорванных недавней бурей. Как на первый взгляд, никто здесь и не ночевал. Конечно, для опытного следопыта тут еще говорящих знаков, как букв в открытой книге, но лес большой, и само это место надо еще отыскать.

– Не кричи, – Лешага склонился над связанной девушкой. – Иначе он тебя съест! Ну-ка, щелкни для острастки зубами! – страж повернулся к спутнику.

– Вот еще! – возмутился тот, в гримасе отвращения демонстрируя весьма впечатляющий оскал.

Девушка попыталась было попятиться.

– Не будешь кричать – будем говорить.

Пленница еще раз бросила взгляд на чешуйчатого, на широкоплечего верзилу с автоматом на груди и закивала в ответ. Лешага снял повязку.

– Как тебя зовут?

– Лилия.

– Лилия, – повторил воин, неспешно перекатывая на языке каждый звук.

– Вы раздольники?! – по-прежнему с ужасом рассматривая страшную парочку, спросила девушка. – Или… «эти»…

Воин поглядел на всезнайку Марата.

– Эти – это кто?

Тот пожал плечами.

– Мы не хотим тебе зла, – снова заговорил Леха, мучительно пытаясь найти подходящие слова. Переговоры никогда не были его сильной стороной. Бурый – вот кто умел складно говорить и убеждать людей.

– Я – дочь старосты, – стараясь придать лицу надменный вид, произнесла Лилия. – Меня будут искать и найдут! Но если вы сдадитесь, я упрошу отца вас помиловать и оставить вам жизнь.

Непростая задача – надменно глядеть сверху вниз, лежа на земле, да еще когда на тебе из одежды только волосяные шнуры. Но ей, вопреки всему, это удавалось.

– Нет, – мотнул головой Лешага. – Я иду за прорвами. Надо быстро. У них мой побратим. Сейчас ты пойдешь с нами.

– Вот еще!

– Ты пойдешь с нами, или я тебя понесу.

– Может, ее отпустить? – предложил чешуйчатый.

Ученик Старого Бирюка согласно кивнул.

– Может. Но не здесь. Или ты хочешь, чтобы по нашему следу увязалась толпа с карабинами?

– Но ты же их победишь?

– Скорей всего. Но пули имен не спрашивают, а кроме того, тебе, что же, нужно, чтобы ради нее я перебил несколько десятков людей, оказавшихся не в то время не в том месте? – досадливо поморщился воин.

– Но они же будут пытаться убить тебя?

– Чем быстрее мы отсюда уйдем, тем меньше шансов, что они вообще узнают о нашем существовании. – Он повернулся к девушке. – Сама пойдешь?

– Как я пойду?! Я же босая!

– И голая! – невесть чему обрадовался юнец.

– Да, верно, – буркнул Лешага. – Ну-ка быстро отдай ей мою «кикимору», пусть накроется. А обуви нет. Ладно, покуда на плечах тебя понесу. Марат, бери вещмешки! – Леха без усилий, рывком взвалил девушку на плечи, как пойманную лань. – Только не кричи, – то ли приказал, то ли попросил он. – Не заставляй жалеть, что не притопил тебя. Все. – Он встряхнулся, поудобнее размещая груз. – Уходим, – страж быстро осмотрелся, проверяя, не оставил ли за собой иных следов, кроме примятой травы, и, удовлетворенно сложив губы в сухую ухмылку, кивнул. – Давай, быстро-быстро.

Идти с живым грузом на плечах было нелегко. Девушка то и дело ерзала, возмущалась грубостью и жестокостью злобных нелюдей, похитивших ее. Причем все это прямо на ухо виновнику своих бед. Не смущаясь этим, воин шел, слушая лес, но более того прислушиваясь к новым непонятным ощущениям, не отпускавшим его с того момента, когда он в первый раз увидел плещущуюся в искрящейся воде девушку. Это видение настолько захватило его, что он не чувствовал ни ее веса, ни усталости от быстрой ходьбы, ни восхищенного взгляда Марата, бредущего следом.

Время от времени страж осматривал глухоманные заросли верхним зрением. Похоже, сейчас они были одни в этом бескрайнем лесу. Не считая, конечно, всевозможного зверья, вольготно и беззаботно коротающего бесконечный жизненный круговорот.

«Погоня есть, – думал Лешага. – Как же ей не быть!» Он поставил себя на место старосты. В многолетних странствиях ему довелось повидать всякого. В том числе наблюдать, как селения избавляются от нахлебников, выгоняя тех в Дикое Поле и безвозвратно забывая о ненужных сородичах. Табу! Любое воспоминание о них – под запретом. Все они, вчерашние ремесленники и скотоводы, даже старые воины, – жертвы страшной, не ведающей пощады хищницы по имени Нужда. Если не умрут они, умрут все. А значит – ушел и пропал, нет – вроде и не было. А там, глядишь, повезет до Трактира добраться, тогда и вовсе – живи и радуйся.

Но Лилия не такая. Уж он бы точно снарядил погоню, он бы точно пошел за ней по самому зыбкому и запутанному следу до самого края земли. Вот как за Бурым.

Леха с ужасом поймал себя на мысли, что поставил какую-то девчонку, о которой знает лишь имя, да то, что она дочь старосты, вровень с побратимом. «Нет, что за ерунда. А, ну конечно, ведь я же думал, ставя себя на место ее отца! Хотя староста уж точно бы не пошел на край света за Бурым. Вот ведь незадача!» – Мысли его смешались. – «Что ж такое происходит?!»

Он вновь сосредоточился на собственных ощущениях. Нежная, гладкая кожа, которой он касался руками, вызывала неведомое прежде чувство, от которого невесть почему начинало сладко колотиться сердце. Ему совершенно не хотелось отпускать пленницу. Его шершавая, как дикий камень, ладонь будто сама тянулась мягко погладить девушку, совсем легко, как плачущего малыша. И смотреть на нее, смотреть, не отрываясь, надеясь уловить то самое выражение радости и счастья.

Вдруг почему-то вспомнилась мать. Она иногда ерошила и без того всклокоченные волосы на его затылке, приговаривая что-то глупое, но ласковое. Дочь старосты абсолютно не походила на его мать, но ему вдруг захотелось, чтобы она тоже запустила маленькую свою ладошку в его длинные жесткие волосы и что-то говорила, говорила, спокойное, увещевающее, голосом, от которого тепло и умиротворение разливается по всему телу.