Привет, Джули! - Вэнделин Ван Драанен

Еще в статье были слова о том, как целое может быть гораздо больше суммы своих частей, и что людям порой необходимо нечто, что поможет им подняться над собственными жизнями и понять, какое это чудо — просто жить.

Я несколько раз перечитал ее интервью. Когда же она начала думать о таких вещах? Да, конечно, Джули Бейкер всегда была очень умной, но дело ведь не в учебе на одни пятерки, здесь что-то гораздо большее.

Прочти я эту статью месяц назад, я бы скомкал ее и тут же выкинул в помойку, но сейчас она так много значила для меня. Слишком много.

Месяц назад я бы не обратил ни малейшего внимания на фотографию Джули, но сейчас я не мог отвести от нее взгляд. Не от большой, где были видные в основном пожарные машины, а не Джули. А от другой, внизу страницы. У кого-то был невероятно мощный фотоаппарат, потому что было понятно, что Джули сидит на самой верхушке дерева. Она смотрит вдаль, ветер развевает ее волосы, она будто парит в потоках солнечного света.

Столько лет я избегал Джули Бейкер, старался вообще на нее не смотреть, а вот теперь просто не мог наглядеться. Внутри что-то екнуло, сжалось, и мне это совсем не понравилось. Ни капельки. Честно говоря, меня это жутко напугало.

Я засунул газету под подушку и постарался вспомнить, какой занозой была Джули Бейкер. Но мои мысли постоянно возвращались к статье, и вскоре я вытащил эту дурацкую газету из-под подушки.

Я просто схожу с ума!

Все, хватит. Выключаю свет и сплю. Каким же слепцом я был, я ничего не понимал. Теперь настало время во всем разобраться.

Двор

Я никогда не стыдилась своего дома. Никогда не говорила: «О! Как бы мне хотелось жить в другом районе — там дома гораздо новее и красивее!» Здесь я выросла. Это мой дом.

Конечно, я знала про двор. Мама всегда была им недовольна, но не настолько, чтобы что-то предпринять. Так мне казалось. Но, наверное, мне стоило задуматься. Почему в доме так чисто и красиво, а на дворе такой кошмар? Дома не было ни пылинки. Ну, за исключением комнаты мальчиков. Мама перестала там убираться, когда узнала про змею. Если они достаточно взрослые, чтобы держать змею, сказала она моим братьям, значит, они уже вполне могут сами убираться в своей комнате. Мэтт и Майк здраво рассудили, что нужно всегда закрывать дверь, чтобы никто не видел царившего в их комнате беспорядка.

Я и о деньгах никогда не думала, точнее об их отсутствии. Я знала, что мы не богаты, но я никогда ни в чем не нуждалась. То есть ни в чем, что можно купить за деньги.

Мэтт и Майк часто что-то просили, и хотя мама отвечала им: «Нет, мальчики, мы не можем себе этого позволить», я понимала это как: «Нет, мальчики, вы этого не заслуживаете» или «Нет, мальчики, на самом деле вам это не нужно». Я увидела все в истинном свете только тогда, когда Брайс назвал наш дом настоящей помойкой.

И касалось это не только двора. Папин грузовик, мамина машина, мой велосипед были словно сделаны из ржавчины, да и покупали мы что-то, как правило, в магазине подержанных товаров. И мы никогда не ездили отдыхать. Ни разу.

Почему? Папа работал больше всех в мире, и мама иногда работала даже без выходных. Но если они так много работали, почему же у нас ничего не было?

Спрашивать об этом у родителей казалось мне ужасно невежливым. Но со временем я поняла, что спросит придется. Просто придется. Каждый день я возвращалась из школы на своем ржавом велосипеде, проходила мимо сломанного забора и усеянного рытвинами двора и думала: сегодня, я спрошу у них сегодня.

Но не спрашивала. Не знала как.

А потом у меня появилась идея. Я поняла, как можно поговорить с ними об этом и даже немного помочь.

В тот вечер мои братья работали в музыкальном магазине, за ужином мы почти не разговаривали, поэтому я глубоко вдохнула и сказала:

— Я тут подумала, ну, если у меня будет молоток, гвозди и немного краски, я вполне могла бы привести в порядок двор. И сколько стоят семена для газона? Наверное, не очень дорого? Я могу посадить газон и даже цветы.

Родители перестали есть и посмотрели на меня.

— Я знаю, как пользоваться пилой и молотком — это будет такой проект.

Мама перевела взгляд с меня на папу.

Он вздохнул и сказал:

— Мы не отвечаем за двор, Джулианна.

— Не отвечаем?

Папа покачал головой и ответил:

— За него отвечает мистер Финнеган.

— А кто такой мистер Финнеган?

— Человек, которому принадлежит этот дом.

Я не поверила своим ушам.

— Что?

Папа прокашлялся и произнес:

— Он землевладелец.

— Ты хочешь сказать, что это не наш дом?

Мама с папой многозначительно переглянулись, но я не поняла, что бы это значило. Наконец папа сказал:

— Я думал, ты об этом знаешь.

— Но... Разве землевладелец не должен сам все чинить? Например, крышу, когда она протекает, или прочищать каминную трубу, когда она засоряется? Этим всегда занимаешься ты, папа. Почему ты это делаешь, если это его обязанности?

— Потому что, — папа вздохнул, — это проще, чем просить владельца о помощи.

— Но если...

— И, — перебил меня папа, — благодаря этому он не повышает арендную плату.

— Но...

Мама взяла меня за руку.

— Милая, прости, если это расстроило тебя. Нам всегда казалось, что ты знаешь.

— А как же двор? Почему дома мы убираемся, а там нет?

Папа нахмурился и ответил:

— Когда мы подписывали договор ренты, он заверил нас, что будет сам чинить забор, приводить в порядок двор и стричь кустарник. Очевидно, это никогда не произойдет. — Он покачал головой. — Ми не можем сами это сделать, новый забор стоит очень дорого. Я не могу вкладывать такие деньги в то, что нам не принадлежит. К тому же это дело принципа.

— Но мы живем здесь, — прошептала я, — и все это выглядит так ужасно.

Папа внимательно посмотрел на меня.

— Джулианна, что случилось?

— Ничего, папочка, — ответила я, но он понял, что эго неправда.

— Милая, — шепотом попросил папа, — расскажи мне.

Я понимала, что будет, если я расскажу, но не рассказать не могла. Он так на меня смотрел. Так что я собралась с силами и сказала:

— Доски все эти годы выбрасывали мои яйца, потому что из-за грязи на нашем дворе они боялись заразиться сальмонеллой.

Папа заявил:

— Но это же глупо!

А вот у мамы перехватило дыхание:

— Что? — воскликнула она. — Пэтси это сказала?

Я опустила глаза.

— Нет, Брайс.

— Но они же, наверное, обсудили это всей семьей! Мальчик же не сам это придумал! — Мама сейчас выглядела так, словно ее вот-вот должны были казнить. Она закрыла лицо руками и сказала: — Я не могу так больше! Роберт, надо что-то делать!

— Трина, ты же знаешь, я делаю все, что в моих силах. Мне жаль, что двор в таком состоянии, мне жаль, что все так сложилось. Я тоже не о такой жизни мечтал, но порой нужно приносить что-то в жертву благому делу.

Мама посмотрела на него и сказала:

— Но это вредит нашей семье. Твоя дочь страдает, потому что мы не можем привести в порядок наш двор.

— Это не наш двор.

— Как ты можешь так говорить? Роберт, очнись! Мы живем здесь двенадцать лет! Если мы хотим когда-нибудь иметь собственный дом, отдать детей в колледж или выполнить другое обещания, которые дали друг другу, мы должны перевести его в государственный пансионат.

Папа вздохнул и прошептал:

— Мы уже много раз это обсуждали, Трина. И ты всегда соглашалась, что для него будет лучше остаться в Гринхэйвене.

Я хотела воскликнуть: «Подождите! О чем вы говорите? О ком вы говорите?» Но разговор принял такой серьезный оборот, что вмешиваться я не решилась. А вскоре они уже так ругались, что вообще забыли о моем существовании.

И вдруг у меня в мозгу что-то щелкнуло. Все встало на свои места. Они говорили о папином брате. Моем дяде. Дэвиде.

Для меня дядя Дэвид был всего лишь именем. Родители рассказывали о нем, но я никогда его не видела. Я знала, что папа навещает его, но не знала когда. Он никогда об этом не говорил.

А еще папа считал, что мы не должны никому рассказывать о дяде Дэвиде, потому что он умственно отсталый.

— Люди могут сделать неправильные выводы, — говорил он мне. — Они ошибочно могут решить, что и с тобой что-то не так. Поверь мне, я знаю.

Так что мы об этом не говорили. Ни дома, ни с друзьями. Дяди Дэвида словно и не существовало.

До сегодняшнего дня. Он вдруг стал таким реальным, и из разговора родителей я поняла, что именно из-за него мы не можем позволить себе собственный дом, именно из-за него у нас нет хорошей машины и модной одежды. Именно из-за него над моими родителями всегда витало какое-то смутное беспокойство.

И зачем я заговорила про двор? Я никогда не видела, чтобы мои родители так ругались. Никогда. Я хотела вскочить и закричать: «Остановитесь! Прекратите! Вы же любите друг друга!» Но я только сидела и тихо плакала.