К неведомым берегам - Георгий Чиж

Григорий Иванович к религии был безразличен, но тщательно это скрывал: сам аккуратно исполнял церковные обрядности и этого же требовал в своей семье. Здесь строю соблюдались посты, в дни поста все отстаивали обедни, часы и вечерни, говели. За стол садились с молитвой, с нею же вставали: «без бога ни до порога». Григорий Иванович в свои частые и долгие поездки не уезжал без молебна «о путешествующих» и по возвращении не начинал дела без «благодарственного». При встрече со священниками истово осенял себя крестным знамением и благоговейно, сложив руки горсточкой, подходил под благословение и лобызал руку… Так было на людях…

Но за глаза он презрительно называл тех же священников и монахов «долгогривыми» и, опрокидывая рюмочку и нанизывая на вилку груздочков, любил пошутить: «Ее же и монаси приемлют». Религия нужна была ему на островах «для умягчения нравов» и для того, чтобы поражать воображение дикарей торжественностью и благолепием богослужения…

Встречали монахов колокольным звоном, а кое-где около церквей и целым причтом, в лучших облачениях, с клиром. В архиерейской церкви служили молебен. Слушали епископское слово приветствия и ответное — архимандрита. Словом, было торжественно и пышно.

На следующий день Григория Ивановича посетил особенно интересовавший иркутян «уполномоченный самой императрицы». Шли слухи: «Гвардейский офицер, у императрицы бывает каждый день… В правительствующем сенате заседает… По распоряжению царицы обучает законам самого Платона Александровича Зубова».

— Вот когда настоящая заручка в Санкт-Петербурге будет у Шелихова, волновались конкуренты.

— Холостой, — шептались в семьях, — а ведь Анна-то у Григория Ивановича на выданье… Неужто упустит случай породниться?

Оказалось, что сенатский чиновник — родной сын председателя Совестного суда Петра Гавриловича Резанова. Приехал отца повидать. У него и поселился. А что состоял прокурором самого правительствующего сената, этого не отрицал и сам отец.

Заволновались свахи. Одна успела побывать, как вхожая в дом, у Натальи Алексеевны и с полчаса шушукалась с нею наедине. Проходя мимо Анны и прощаясь с нею, она как бы мимоходом спросила:

— Ты что же это, Анна Григорьевна, вздумала голову кружить приезжим кавалерам — обижать своих?

Вспыхнула Анна, хотела было что-то спросить, а свахи и след простыл…

Прокурор правительствующего сената Николай Петрович Резанов оказался красивым, веселым и простым молодым человеком. Держался он скромно, забавно рассказывал о своих дорожных впечатлениях и придворных сплетнях, ни разу не похвастал тем, что видает императрицу. И больше всего интересовался Иркутском. А от Натальи Алексеевны буквально не отрывался, требуя подробностей о житье-бытье ее на островах… Понравился он решительно всем, даже требовательному отцу.

«Можно подумать, что сам только что прибыл с Кадьяка, так досконально все знает», — удивлялся Григорий Иванович. И решил хвастнуть перед Резановым школой, устроенной им для вывезенных с Кадьяка алеутских ребят.

— Давайте осмотрим школу сначала вдвоем, — тут же предложил Николай Петрович. — А там, если охота, для миссии устройте парадный смотр отдельно.

Школа с общежитием занимала отдельный дом с флигельком, где помещалась поварня. Ребят застали за уроками.

Любопытные черные глаза с лукавинкой вперились в забавное, похожее на человека существо из столицы. Они никогда не видели такой головы в мелких кудряшках… Хорошо бы до них дотронуться… Существо, если только это настоящий человек, прикасалось, подходя, к их стриженым головам, но это было мало похоже на прикосновение, скорее легкое дуновение какого-то ласкового ветерка… И белая рука с длинными пальцами, украшенными светящимися колечками, не могла быть настоящей — таких нет. А что у него на ногах с такими изумительными застежками? А гладкие нежные штаны до колен — из чего они сделаны? Все интересно, но совершенно непонятно. Говорит и улыбается, а что говорит — не поймешь ни одного слова, кроме «Григорываныч», когда обращается к тойону Шелихову… Как трудно слушать и понимать учителя, когда перед глазами этот странный приезжий!

Однако учитель овладел вниманием учеников довольно скоро. Писали под диктовку на доске русские буквы и целые выражения, прочитывали вслух, складывали и вычитали числа, загибая пальцы или наизусть.

Учителю очень хотелось блеснуть знаниями старших учеников, заучивших книжку «Об обязанности русского гражданина».

Смешно было, как старательно двенадцатилетние детишки выговаривали, отчеканивая каждое слово: «Закон христианской научает нас взаимоделати друг другу добро, сколько возможно». Или: «Законы можно назвати способами, коими люди соединяются и сохраняются в обществе и без которых бы общество разрушилось». Называя по-алеутски себя и селение, откуда происходит, мальчик отходил в сторону. Шелихов тут же добавлял вслед отходящему:

— По святому крещению — Роман.

Старшие щеголяли таблицей умножения, четырьмя правилами арифметики и бойко, с азартом отстукивали костяшками на счетах. Не выдержал и подсел к ним сам Григорий Иванович. Тут он называл детвору и по-христиански, и по-алеутски, как попало, и задавал задачи «на счет вперегонки». Ясно было, что он здесь не случайный гость, а свой — ребята его не дичились, свободно отвечали ему по-русски.

За бойкий правильный ответ Шелихов с детски горделивой радостью каждый раз вынимал из кармана гостинец.

В заключение гостю была представлена оркестровая музыка: флейты, скрипки, контрабас, тарелки, а всех покрывал большой турецкий барабан.

— Что твой Преображенский полк идет со свистульками! — пошутил Резанов.

— Пока достигли одного: шибко громко, — смеялся Шелихов. — Теперь стараемся дальше… — Он кивнул мальчику с контрабасом. Тот отставил контрабас к стенке и с вызывающим видом подошел к Шелихову, но тут напускная храбрость, видимо, его покинула, и он виновато опустил голову.

— Андрюша, тебя, говорят, два раза драли, — сказал сурово Григорий Иванович. — За что?

— Я не хочу учиться на скрипке, а бас мне нравится, — проговорил мальчик.

— Розгами учитель драл? — спросил Шелихов.

— Нет, рукой… — левая щека мальчика задергалась, крупные слезинки покатились вниз, прокладывая борозду, растираемую грязным кулачком. — Я буду и на скрипке, — пообещал Андрюшка.

— Ну вот, это другое дело, молодец… — сказал Шелихов и протянул мальчонке несколько разноцветных леденцов.

— К чему вы их готовите, Григорий Иванович? — спросил Резанов уже в сенях.