Честное пионерское! Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я почти не думал о Зотовой, укладываясь в воскресенье спать. Всё больше в моей голове вертелись мысли о подружке Оксаны Локтевой — о Нине Терентьевой. Потому что до того дня, когда Нина исчезла в прошлый раз, оставалось девять недель. Девять недель — это шестьдесят три дня. Смерть Зои Каховской я прочувствовал с опережением примерно в пятьдесят дней (другой подобной точки отсчёта у меня не было). Поэтому в моей голове уже вертелись планы встречи с Терентьевой. «Напрягали» мысли о новом «приступе». Но любопытство требовало всё же узнать имя убийцы школьниц (если, конечно, Нина погибла, как и её подруги — не сбежала, как предположило следствие). Однако во сне я с Терентьевой не увиделся. Зато насладился кошмаром о взрыве машины, о сгоревших людях и о провале милицейской операции.
В понедельник утром я проснулся с головной болью и с чувством усталости (будто ночью не спал, а сидел в засаде). Зарядка и умывание не придали мне бодрости. Перед мысленным взглядом всё утро маячили кадры из ночного кошмара: оплавленные части автомобиля («ВАЗ-2105», — подсказывала память), обгоревшие человеческие останки (как на фотографиях из «того самого» дела), подпалины на траве у дома (рядом с первым подъездом). А ещё я чувствовал запахи жженой резины и жареного мяса — те, что унюхала в моём видении Света Зотова незадолго до своей смерти. Заподозрил, что у меня повысилась температура тела. Но Надя (поцелуем в лоб) жар у меня не обнаружила. Поэтому я всё же неохотно влез в школьную форму и поплёлся на учёбу (недовольно ворча по поводу сегодняшний двух уроков русского языка).
* * *
Вовчик и Павлик Солнцев дожидались меня на углу дома. Сутулились под тяжестью ранцев, потирали глаза. Сегодня они обсуждали, с какого возраста в ленинградской школе магии и волшебства принимали в комсомол. Павлик твердил, что с четырнадцати, как и в нашей, семнадцатой школе: «в нашей стране все люди равны». Но Вовчик доказывал, что раз пионерами маги становились раньше обычных детей, то и комсомольцы из них получались скороспелые: «лет в двенадцать, а то и в одиннадцать».
Я не поддержал в споре ни Вовчика, ни Пашу (не считал себя специалистом в обсуждаемом вопросе). Поинтересовался, не появлялась ли Каховская. Мальчишки переглянулись, потом одновременно посмотрели мне за спину, будто кого-то там высматривали. Заверили меня, что простояли около Зоиного подъезда «минут десять». Потом подумали, что Каховская уже пошла ко мне. Но не увидели её и в моём дворе. «Может, в школе уже, — предположил Вовчик. — Или ветрянку подхватила — такое случается…»
Раньше Зоя не задерживалась. Выходила она из дома рано, всех поторапливала. Угрожала, что однажды не станет нас ждать. Поэтому мы её не дожидались — направились к школе. Я слушал рассказы Вовчика обо всех известных ему случаях «ветрянки», то и дело оглядывался (проверял, не догоняла ли нас Каховская). Последствия плохого сна, «непонятки» с Зоей, неизвестность с Зотовой (от Каховской я и надеялся узнать, что рассказал о ночных задержаниях Юрий Фёдорович) — всё это не улучшило мне настроение.
Я пожелал удачи свернувшим к младшему корпусу октябрятам (Вовчику и Паше). С десяток секунд постоял, поглядывая в сторону дома Каховских. Покачал головой: решил, что Зоя всё же выполнила угрозу. В сопровождении десятков зевающих и взлохмаченных пионеров (но фактически — в одиночестве) побрёл к входу в школу. Озирался по сторонам — высматривал Зою (не верил, что она заболела: в таком случае наверняка бы мне позвонила). И я её увидел. Только совсем не там, где рассчитывал.
Зоя Каховская выбралась из припаркованной около школьного двора машины — белого автомобиля «ВАЗ-2105», на котором ездила её мама. Поправила платье. Радостная, бодрая. Я скользнул взглядом по белому воротнику на её школьной форме, по заплетённым в две косы Зоиным волосам. Помахал рукой Елизавете Павловне, сидевшей за рулём «пятёрки» — та вяло улыбнулась мне в ответ. И с удивлением заметил выглянувшую из салона автомобиля Каховских белокурую голову Светы Зотовой.
* * *
— Папа вчера вечером сказал, что у Светиных родителей неприятности, — тараторила Каховская, — что они не смогут отвести дочь в школу. С машиной у них что-то случилось. Я не поняла, что именно: то ли она сломалась, то ли её обокрали…
Она покосилась на Зотову, щурившую глаза от ярких солнечных бликов на окнах. Та замерла справа от Каховской, придерживала сумку с учебниками, вместе со мной внимательно выслушивала Зоину «легенду». Школьники, недовольно хмурясь, обходили нас по дуге, друг за другом направлялись к входу в школу. Никто не торопился; дети зевали, потирали глаза. Понедельник едва ли не для всех учеников семнадцатой школы начинался одинаково тяжело.
— Я подумала, что, как председатель Совета отряда класса и как её товарищ, обязана Зотовой помочь. Разве не так, Иванов? Ну, а как иначе⁈ Я уговорила маму заехать утром к Свете домой — подвезти её до школы. Мама согласилась.
Каховская выдержала паузу, развела руками.
— И вот, мы приехали, — сказала она.
Зоя виновато смотрела мне в глаза.
— Могла бы и предупредить, — проворчал я. — А то мы с парнями подумали, что у тебя ветрянка.
Каховская вскинула брови. Потрогала рукой свою щёку.
— Почему… ветрянка? — спросила она.
Света Зотова на полшага попятилась.
Я махнул рукой.
Сказал:
— Да какая теперь уж разница.
Вздохнул.
— Так и будете здесь стоять? — спросил я. — Скоро звонок. Сегодня классный час, забыли? Мне нужно готовиться к политинформации.
* * *
В этот понедельник я впервые за полтора месяца учёбы оставался во время школьных перемен в одиночестве. В семнадцатой школе в промежутки между уроками школьников не пускали в кабинеты (классы закрывали на «проветривание»). В паузах между занятиями я стоял около окна. Слушал крики и визг детей. И наблюдал за чинно гулявшими плечо к плечу по коридору ученицами четвёртого «А» класса (Светой Зотовой и Зоей Каховской), которые сегодня походили на настоящих подруг.
Ещё после классного часа Каховская поинтересовалась: не обижусь ли я, если она сегодня «поболтает» с Зотовой (оттопырила губы и виновато опустила глаза) — я лишь пожал плечами в ответ. Зоя Каховская поблагодарила меня улыбкой. И вот теперь девочки неторопливо прохаживались вдоль окон и дверей, не озирались по сторонам, тихо разговаривали, изредка смеялись. Не обращали внимания на завистливые взгляды сверстниц. И сами будто никого вокруг не замечали (даже меня).
Я отметил, что одноклассники обходили меня стороной. В наследство от Припадочного Миши Иванова мне досталась не лучшая репутация в школе. И пусть я за полтора месяца чуть изменил её оттенок (на меня уже не смотрели пренебрежительно), но кучей школьных приятелей не обзавёлся. Хотя изредка всё же ловил на себе взгляды парней и девчонок. Дети будто бы гадали: почему я сегодня вдруг лишился Зоиной компании. Но «пообщаться» со мной на эту и другие темы никто не осмелился.
Изменение стандартного сценария случилось и после уроков. Каховская привычно дождалась, пока я неторопливо соберу и уложу в сумку свои вещи (учебники, тетради). Вот только в этот раз за моими действиями следила не только она — вместе с Зоей меня дожидалась и Света Зотова. Едва я покинул кабинет, две девочки (будто сговорившись) взяли меня под руки. И повели прочь из школы. Но только сегодня мы пошли не к моему дому — сперва прогулялись до автобусной остановки.
По пути школьницы щебетали глупости (ворковали, будто голуби). Обсуждали школу, одноклассников, учителей, вспоминали о самбо, о Дворце спорта, делились мнениями о фильмах и мультфильмах — и всё это почти без пауз. Я лишь вращал головой, посматривая то вправо, то влево (переводил взгляд с курносого лица Зотовой, на приметную родинку Каховской). В дискуссию не вступал (моим мнением девочки и не интересовались). Замечал завистливый блеск в глазах проходивших мимо нас мальчишек.
С неприятным скрипом закрылись двери старенького троллейбуса. Сидевшая около окошка Света Зотова махала нам рукой. Мне почудилось, что у неё в глазах блеснули слёзы (или это были блики на стекле). Зоя провожала одноклассницу тем же жестом. А я прятал руки в карманах, удерживал на лице доброжелательную улыбку. Каховская шмыгнула носом, провела рукой по щекам. Я покосился
