Владыка Тумана - Карлос Сафон

— Тебе снился тот самый клоун, правда? — спросил Макс.

Алисия подтвердила.

— Кое о чем я вам раньше не говорил, — продолжал Макс. — Вчера вечером, когда все отправились спать, я еще раз посмотрел фильм, снятый Якобом Флейшманом в саду скульптур. Я был там два дня назад. Скульптуры стояли в других позах. Такое впечатление, будто они… умеют двигаться. Картина, которую я видел собственными глазами, отличалась от той, что на пленке.

Алисия покосилась на Роланда, завороженно следившего за пляской языков пламени.

— Роланд, дед никогда не упоминал ни о чем таком?

Мальчик словно не слышал вопроса. Алисия взяла Роланда за руку, и он поднял голову.

— С пяти лет мне каждое лето снится этот клоун, — сказал он дрогнувшим голосом.

Макс прочитал страх на лице друга.

— Считаю, что мы должны поговорить с твоим дедом, Роланд, — решительно заявил Макс.

Роланд рассеянно кивнул.

— Завтра, — пообещал он едва слышно. — Завтра.

Глава 8

Незадолго до рассвета Роланд опять сел на велосипед и пустился в обратный путь к дому на маяке. Пока он ехал по дороге вдоль пляжа, небосвод, затянутый пеленой низко нависавших облаков, стал наливаться бледным золотистым сиянием. Голова мальчика пылала от тревоги и возбуждения. Он гнал велосипед на пределе сил в бесплодной надежде, что физическое изнеможение заглушит терзавшие его сомнения и страхи.

Миновав порт и выехав на поднимавшуюся в гору дорогу, которая вела к маяку, Роланд остановил велосипед и перевел дух. На вершине скалы прожектор маяка рассекал предутреннюю тьму. Яркий свет пронзал туман, словно огненный меч. Роланд знал, что дед, молчаливый и терпеливый, все еще дежурит на маяке и что он не покинет пост, пока не займется заря, полностью вытеснив сумерки. Много лет Роланд мирился с болезненной одержимостью старика, не пытаясь анализировать причины и логику его поведения. С детства он воспринимал это как данность, дополнительную грань его дневного существования, которой он привык не придавать значения.

Со временем Роланд начат осознавать, что история, поведанная стариком, трещит по всем швам. Но до сегодняшнего дня он до конца не понимал, что дед солгал ему или по меньшей мере не сказал всей правды. Роланду не приходило в голову усомниться в честности старика. В сущности же, год за годом дед постепенно выдавал ему части странной головоломки. Ключ к ее разгадке, казалось, теперь найден: это сад скульптур. Иногда дед разговаривал во сне, порой — что случалось гораздо чаще — отвечал недомолвками на вопросы Роланда. Интуитивно мальчик понимал, что дед ограждал его от какой-то тайны из благих побуждений, желая защитить. Но похоже, безмятежному неведению наступал конец, неумолимо приближалась пора узнать истину.

Роланд возобновил путь, постаравшись на время избавиться от тревожных мыслей. Он бодрствовал почти сутки, и усталость настойчиво давала о себе знать. Добравшись до жилища у маяка, он прислонил велосипед к ограде и вошел в дом, не позаботившись включить свет. Поднявшись по лестнице в свою комнату, Роланд мешком рухнул на постель.

Из окна комнаты он мог разглядеть маяк, возвышавшийся над домом метров на тридцать, и неподвижный силуэт деда, который отчетливо вырисовывался на оконном стекле его сторожевой башни. Роланд закрыл глаза и попытался заснуть.

События истекшего дня вереницей проходили перед его мысленным взором: от подводной прогулки на «Орфей» до несчастья, приключившегося с младшей сестренкой Алисии и Макса. Удивляло и в то же время радовало, как быстро они сдружились — всего за несколько часов. Лежа в постели, один в своей комнате, Роланд думал о брате с сестрой как о самых близких друзьях, товарищах, с кем он охотно разделит свои секреты и тревоги.

Роланд отметил, что одна только мысль о них наполнила его уверенностью и чувством защищенности. И сам он испытывал глубокую преданность и признательность за негласный договор, будто соединивший всех троих прошлой ночью на пляже.

Наконец усталость одержала верх над волнениями, накопившимися за бесконечно долгий день, и Роланд стал погружаться в глубокий, освежающий сон. Напоследок он думал не о таинственной смутной угрозе, надвигавшейся на них, не о мрачной перспективе очутиться осенью в армии. В ту ночь Роланд умиротворенно заснул, нежась в объятиях грезы, которая останется с ним до конца жизни: Алисия, окутанная вуалью лунного света, погружается в море расплавленного серебра.

Наступило утро. Небо покрывала плотная пелена темных грозовых туч, растянувшаяся до самого горизонта. Сквозь тучи пробивался слабый туманный свет, навевавший мысли о холодном зимнем дне. Облокотившись на металлическую балюстраду на площадке маяка, Виктор Крей смотрел на бухту, лежавшую далеко внизу. Он думал, что годы, прожитые на маяке, научили его распознавать необычную, загадочную и неброскую красоту пасмурных дней, облаченных в грозовые одежды, которые предвосхищали на побережье разгар лета.

С башни маяка городок походил на игрушечный макет, который старательно смастерил коллекционер. Дальше, на север, бесконечной белой лентой протянулась береговая линия. В солнечные дни с наблюдательного поста Виктора Крея, под толщей воды отчетливо виднелся остов «Орфея». Сверху корабль выглядел как огромное механическое ископаемое, зарывшееся в песок.

Но в то утро штормовое море напоминало бездонный сосуд, наполненный темной водой. Обводя взором непроницаемую поверхность океана, Виктор Крей вспоминал те двадцать пять лет, что провел на маяке, который сам же и построил. Мысленно возвращаясь назад, он ощущал каждый год как каменную плиту, непосильной тяжестью давившую на плечи.

С течением времени невыразимая печаль бесконечного ожидания повлияла на него, и он начал склоняться к мысли, что все, возможно, было иллюзией. В угоду навязчивой идее он превратился в стражника, охранявшего человечество от угрозы, существовавшей только в его воображении. Но сновидения вернулись. Наконец призраки прошлого очнулись от многолетней летаргии и опять заполнили все уголки его сознания. А вместе с ними вернулся страх, что он стал слишком немощен и слаб, чтобы противостоять старинному врагу.

Уже много лет Виктор Крей спал не больше двух-трех часов в сутки. Остальное время он проводил на маяке в полном одиночестве. У Роланда, его внука, вошло в привычку несколько раз в неделю оставаться ночевать в лачуге на берегу, и неудивительно, что за целый день они порой виделись считаные минуты. Отчуждение от собственного внука, на которое Виктор Крей обрек себя сознательно, обеспечивало ему хотя бы небольшое душевное спокойствие. То, что он занимал мало места в жизни парнишки, причиняло ему боль, но эту боль старик считал справедливой ценой, за безопасность и счастливое будущее Роланда.