Хватит ли на всех пирацетама - Евгений Торопов

- Га-га-га, - вдруг загоготал председатель и даже прослезился: - А вчера помнишь? Анекдот Опять Заливайко рассказывал! Гы-гы-гы! Смешно было.

- Умоляю! - чуть не рыдал Изобретатель.

- Ну и ну, - буркнул В.

- Да, так вот... - это снова Б. и "погружение".

Теперь снова все ждали мыслей Г.

- По скромному моему мнению, - начал тот издалека, но из такого, что не просматривался и в подзорную трубу, - величайшим изобретением всех времен и народов была техника безопасности...

Увы, его заоблачную мысль никто не понял. Непонимать таких людей считалось обычным делом.

- Го-го-гоо, - ещё повыл председатель, прекратил и вытер слёзы краем платочка с собственной макушки. Потом взмахнул рукой: - Да...ется минута на созерцание издели с другой стороны...

Я подумал про себя: "Это халявщики! Люди, вместо того, чтобы делать просто, делающие сложно. Люди, относящиеся к работе с халтурой, без искры творчества. Часто другим они кажутся смешными, но до той поры, пока не приходится расплачиваться".

Вдруг со стороны Комиссии послышались одиночные хлопки, а потом бурные рукоплескания. Не медля, Изобретатель схватил изобретение за антенну и с воплем: "Зарезали!" ринулся прочь, но, кажется, с железной винтовой лестницей ему не удалось справиться и мы ещё долго слышали дребезжащие металлические раскаты грома.

Глава пятая

Послушайте же теперь о дне, считаемом мной поворотным во всей этой истории. Ибо именно тогда отверзлись очи и шелк розовый спал наземь, допрежь обволакивавший ровно коконом пушистым тело мое и душу.

...Стоим это мы в кухне, помню, и кое-кто из приятелей тоже, беседуем о насущном. Я активно вовлечен в разговор и вдруг получается, что я замечаю исчезновение моего куратора Князя Гурвица. Это сразу несколько смущает, потому что с остальными собеседниками меня познакомили только что, это все хорошие знакомые Гурвица, но не мои. Неторопливый разговор продолжается, но с каждой минутой мои ответные реплики становятся все рассеяннее, я думаю о другом и досадно пропускаю очередную смену темы. Внезапно оказывается, что приятели бурно обсуждают некие неизвестные мне политические аспекты, и так как я не припоминаю их предварительнопричинного развития, то понимаю, что попал в полосу кратковременных выпадений из времени и пространства.

Они ведут себя так, будто ничего не происходит!

Но может так оно и есть? Ведь нечасто услышишь случайно оброненные признания в непонимании мира (здесь не в счет частные недоразумения) и наоборот, зачастую раздаются презрительные крики: "Не морочьте голову! Не толките воду в ступе! Хочешь быть счастливым - будь им!" Нет, видно принадлежу я к той бедной группе больных, которые из-за нерешительности и слабости своей не в силах уберечь росток изящества тонкой души, и погибает он в корчах, зажатый хищными тисками небытия прошлого и небытия будущего.

Именно такие мысли возникают у меня в голове, а затем я фиксирую взрывоподобное расхождение собеседников по своим делам. Каждый жмет мне руку, благодарит за красивое знакомство, а сам бочком, бочком и исчезает. Проходит мгновение и кроме меня остается лишь один-единственный человек.

- Ну а как у тебя-то жизнь? - спрашивает он.

- Да так, - отвечаю, - помаленьку.

И он тоже намеревается исчезнуть, но тут в комнату протискивается немой юродивый в замызганном, заношенном до лохмотьев драпе, становится на колени посреди прохода, нарочно загораживая выход, и умоляюще вглядывается в простодушные наши лица, тщетно силясь что-то произнести. Что ему надо! Чем мы поможем ему? Иди, иди отсюда! Тот, кто стоит ступенькой ниже безумно низок; до тех, кто стоит ступенькой выше - рукой подать. Он ниже. Чем мы ему поможем?!

Тогда приятель спрашивает:

- Чего тебе, милый?

Юродивый расцветает в улыбке, радуясь что его заметили наконец и принимается отчаянно жестикулировать. Но, к сожалению, мы его не понимаем.

- Да ну чего тебе! - спрашивает приятель. - Не знаешь что делать? - и берет его за рукав, брезгливо подводит к водопроводному крану, до упора затягивает вентильную головку и восклицает: - Что-то вот воду отключили, сам не знаю. Не течет и все тут. Ты, милый, сядь рядышком, и как потечет вода из этой вот трубки, так немедленно сообщи мне или Князю Блюмбелю. Ясно?

Юродивый тупо вертит башкой, а приятель тем временем живо ретируется. Остаемся мы вдвоем. Я жду Гурвица, а он садится на пол, по-турецки скрещивает голени и ждет появления прозрачной струи. Время от времени он бросает на меня мучительные взгляды и я отвожу глаза, я жду Гурвица. Кто мне этот нищий и чего ради я должен ему помогать?

Тишина. Он сопит тяжко, а так тишина. Где же Гурвиц - ах я бедолага! И тут вдруг так тоскливо вспоминается родная Земля, где в любой момент купаешься в счастливой общности, где чувствуешь себя своим, и дома, и принимаешь какими есть эти удивительно близкие семейные мелочи. А ты в это время чрезвычайно далек, ты силишься открыть для себя мир новых друзей, освоить второй дом, но это никак не получается. Потому что просто-напросто ты один и в темноте не замечаешь ступеньки, на которой толпятся остальные, и не с кем сравниться, и нет руки помощи, и нет ответа к задаче. Ты не знаешь где та ступенька с остальными: вверху или внизу? Вверх подниматься невероятно трудно, вниз спускаться довольно легко, но если ты станешь спускаться, а они наверху - ты пропал, и если станешь медленно подниматься, а они окажутся внизу - тоже пропал, а твоя преглавная задача - НЕ ПРОПАСТЬ.

Вдруг я вздрогнул. Это средь тишины звук заработавшего холодильника вывел из оцепенения. Нога одеревенела. Взглянул на юродивого - сидит. Тогда я неловко встал, произведя скрипучий стон металлической ножки стула по бетону, и поразминал ступню. Сидит. Сидит. Гурвица нет. Я обозлился и вышел из комнаты - на улицу.

А на улице жуть, паника, все с тревогой бегут куда-то, или я снова их не понял. И тут как дунет мокрый ветер и срывает с меня шляпу, она катится по лужистому асфальту и тогда я недовольно бегу вслед за ней, а рядом в том же направлении бегут невзрачные серые плащи, зонты, летят, трепеща крылышками, грязные бумажки, и все кувырком, вперемежку. Кое-как я догоняю унесенца, останавливаюсь и как раз тут меня сшибают.

Это уже слишком!

Толпа угрюмо охает и бежит дальше, а я, будто оплеванный, лежу и намокаю. И только одна девушка (подумать только!) протягивает мне белейшую ладонь.

- Спасибо, - бормочу, встаю и отряхиваюсь.

- Князь, поспешите укрыться! - и пропадает. Ну и ну!

Ласково манят огни ресторана обещанием тепла. Тяну за ручку витражной двери и попадаю в открытое море музыки и света.

- Первая дверь по коридору - уборная, - вежливо роняет швейцар.