Одноклассники smerti - Анна Литвиновы

Жадно, будто алкаш на бутылку, взглянула на пачку «Мальборо» и попросила:

— Пожалуйста, уберите.

— Как скажете, — вздохнул Полуянов.

А Галина Вадимовна, будто оправдываясь, произнесла:

— Раньше… когда росла Леночка… я не сдерживалась. Считала, что имею право на личные, никому не подотчетные привычки. Что могу при дочери и курить, и выпивать. Только сейчас, к пятидесяти, я поняла: настоящая жизнь — это самоограничение…

Тут Полуянов был готов поспорить: он всегда считал, что лучше совершить что-нибудь порочное, нежели, как эта женщина, годами страдать и видеть запретный плод лишь во снах. Но дискуссию решил не затевать. Куда лучше воспользоваться тем, что разговор очень кстати свернул на Елену.

И Дима тихо спросил:

— Скажите… когда Лена начала пить?

— Очень рано. В пятнадцать, — жестко бросила Галина Вадимовна. И неожиданно добавила: — Все из-за нее! Ее подружки!

— Какой? — навострил уши журналист.

И в изумлении услышал:

— Да этой простушечки! Митрофановой!

— Надьки? — вырвалось у него.

— Вы ее знаете? — подняла брови женщина.

— Да нет, пока не знаю, — поспешно открестился от подруги Полуянов. — Просто списки выпускников смотрел. И слышал, что Надя с Леной были соседки. Ну и приятельницы…

— Не приятельницы — собутыльницы, — саркастически поправила его Галина Вадимовна.

Еще интересней.

— Не слишком ли крепкое определение? Для пятнадцатилетних девочек? — прищурился Полуянов.

— Для нее, Митрофановой, в самый раз, — припечатала женщина. — На ней уже тогда пробы негде было ставить.

Журналист еле удерживался, чтоб не расхохотаться. Это на Надьке-то, домашней девочке, негде ставить пробы! Да в пятнадцать лет! Ее и сейчас-то, в двадцать семь, на жалкий бокал мартини уболтать — целое дело. А не безумна ли, простите, Галина Вадимовна?

Хотя червячок сомнения, конечно, зашевелился. Как там великий Куприн писал? Что из раскаявшихся проституток получаются самые лучшие жены? Может, это правда? Может, и Надежда теперь не пьет, потому что в юности свою норму перевыполнила?

И он осторожно произнес:

— Какая там в пятнадцать лет выпивка? Все мы что-то пробовали, конечно. И я тоже. У родителей в заначке литровая бутылка анисовой водки имелась. Парадная. Болгарская. Стояла на почетном месте в горке — как, помните, в застойные времена выставляли. Ну, мы с друзьями оттуда и отливали по граммулечке. И добавляли, чтоб родители не спохватились, воды. Представляете, какой через год скандал разгорелся, когда эту водку решили наконец на стол выставить?

— Не сравнивайте, — отмахнулась Галина Вадимовна. — Одно дело по тридцать или по сколько там у вас получалось грамм водки. И другое — как Надя Елену спаивала. Покупала бутылку ликера на двоих. Крепкого. Двадцать с лишним градусов. Продавались в те годы псевдонемецкие. «Грейпфрут-лимон» или вишневый. А еще джин с тоником только появился в жестяных банках. И они, — женщина опять начала повышать голос, — по три банки выпивали! Можете себе представить: такие девочки — и по три!..

— Каждая? — недоверчиво переспросил журналист.

Первый, только что появившийся в России джин с тоником в жестяных банках он тоже прекрасно помнил: сивуха, да еще изрядной крепости. Лично его с двух банок срывало с катушек, а уж чтобы школьницы по три осилили — это и вовсе нереально. Чушь какую-то Галина Вадимовна несет.

Он решил зайти с другого бока. Заявил:

— Но позвольте… Если Митрофанова с пятнадцати лет так пьет — давно бы уже свою жизнь под забором закончила! Но она, я слышал, хорошее образование получила. Работает. Карьеру делает.

— И где же она рабо-отает? — с непередаваемой интонацией поинтересовалась собеседница.

Явно ожидала услышать, что как минимум в стриптизе или сомнительном массажном салоне.

— В библиотеке, — кротко улыбнулся Полуянов. — В историко-архивной. — И зачем-то добавил: — Между прочим, заместителем начальника зала всемирной истории.

Галина Вадимовна, кажется, была удивлена. И хотя пробормотала с сомнением: «Знаем мы этих… библиотекарей» — но задумалась. А потом вдруг произнесла:

— Значит, не зря мне всегда казалось, еще когда девочки школьницами были… — она запнулась.

— Что? — воззрился на нее Полуянов.

Женщина выдержала его взгляд. И твердо закончила:

— Что Митрофанова эта Лену специально спаивала. Она моей дочери всегда больше, чем себе, наливала. И не пьянела в отличие от Леночки…

Дима не удержался от смешка.

— А не слишком ли сложная комбинация? Для юной девочки?

— Не слишком. Потому что Митрофанова ради Степки на все готова была. Он ведь Лену мою любил! А Надежда из-за этого страшно злилась.

Полуянов в изумлении уставился на собеседницу. Неужели та не врет?.. И переспросил:

— Вы хотите сказать… что Надя была влюблена в Степана?

— Как кошка, — презрительно усмехнулась Галина Вадимовна. — На все была готова, чтоб его в свою постель затащить!

«Бред», — мелькнуло у Полуянова.

Но, с другой стороны, он только сейчас припомнил: Надя, нынешняя , уже взрослая, Степу не переносила на дух. Если сталкивались во дворе или в подъезде, в ответ на его приветствие она всегда бурчала что-то нечленораздельное. И очи уставляла в пол. Полуянов, наивный, всегда полагал, что чистенькой Надюшке просто алкоголики не нравятся. Неужели причина в ином? В любовном треугольнике?! Пусть давнем, школьном, но не зря ведь говорят, что у любви срока давности не бывает…

Интересные же новости он сегодня узнал про собственную без пяти минут женушку!

Впрочем, надо вытянуть из Галины Вадимовны как можно больше. И Дима спросил:

— Но где связь? Допустим, Надя действительно хотела отбить у Лены Степана. Зачем же для этого ее спаивать? По-моему, совершенно нелогично.

— А по-моему — как раз логично, — отрубила женщина. — У Степана оба родителя в бутылку заглядывали. Особенно мать. И потому он пьяных девушек просто на дух не переносил. Надя это прекрасно знала. Вот и подстраивала, чтобы Леночка, когда сильно выпивши, ему на глаза попадалась… И добилась-таки своего! Получила Степана!

«Еще хлеще!» — мелькнуло у Полуянова. Однако вслух он произнес:

— Позвольте… но разве Надя его добилась? Разве получила? Ведь Степан, насколько я знаю, жил не с Надей, а с вашей Леной?!

— Да, — склонила голову собеседница. — В конце концов он покинул Надежду. И остался с моей дочерью. — И патетически добавила: — Но какую цену ей пришлось за это заплатить!..

На ее глазах выступили слезы. «Не до конца, значит, Леночку из своей жизни вычеркнула», — мелькнуло у Полуянова.