Универсальный многослов. Книга для тех, кому интересно жить осмысленно - Андрей Максимов

Смерть пугает неизвестностью.

Причем пугает даже тех людей, которые в жизни эту неизвестность ищут.

Тонино Гуэрра, многолетний соавтор и ближайший друг великого Федерико Феллини, рассказывал мне, что перед смертью гениальный режиссер спросил у него: «Почему вы все так горюете? Может быть, впереди меня ожидает самое интересное мое путешествие?»

Сам же Гуэрра перед смертью обратился к своей жене Лоре: «Что вы все тут суетитесь? Дайте мне спокойно перейти в соседнюю комнату».

Перед уходом в иной мир человек не лжет и не красуется. Слова и Феллини, и Гуэрры – это слова истинно верующих людей.

Увы, немногие знают, что по православному обычаю панихиду в церквах священники проводят в белых, праздничных одеждах. Как правило, День святых в Русской православной церкви отмечается в дни их смерти, а не рождения.

Да и сами мы на похоронах плачем не столько по ушедшему, сколько по самим себе, которые остались в страданиях этого мира, без поддержки дорогого и близкого нам человека.

Есть такая замечательная притча, одна из моих любимых.

Два зародыша сидят в животе матери. «Как ты думаешь, – спрашивает один. – Есть ли жизнь после рождения?» – «Не знаю, – отвечает его собрат. – Ведь оттуда еще никто не возвращался».

В том, что смерти нет, многих убеждает их собственный опыт. Мне довелось говорить с теми, кто пережил клиническую смерть, и они практически в один голос утверждают, что теперь не просто верят, а знают, что смерти не существует. Мало найдется тех, кто не ощущал бы хотя бы иногда присутствия ушедших близких людей – родителей или друзей.

Чем более верит человек в бессмертие души, тем больше он должен любить жизнь и стараться достойнее пройти свое земное существование.

Смерть – это то, что не стоит приближать, но и бояться ее не стоит: все, что нам дает Бог, для чего-то необходимо, даже страдания; так стоит ли бояться встречи со своим Отцом?

Смерть требует к себе уважительного отношения.

Этот вывод, на мой взгляд, касается и каждого человека, и государств, и всего человечества.

Смерть – это событие, рядом с которым можно поставить только любовь и жизнь. Поэтому смерть может примирить заклятых врагов. Умирающему можно простить то, чего не прощали ему при жизни.

Смерть настолько значительна, что она примиряет.

С другой стороны, когда смерть постоянно показывают по телевизору – и в новостях, и в художественных фильмах, – наступает привычка к смерти, что не может не повлиять негативно и на отношение людей к жизни, и на их взаимоотношения.

Уважение к смерти – это не страх перед нею, а понимание ее исключительности, соответственно, и мы должны относиться к ней не так, как к другим событиям.

Смерть – это серьезно.

Суетливое, несерьезное, тем более пренебрежительное отношение к смерти самоубийственно для человеческой жизни.

Закончить эту главу мне хочется потрясающим стихотворением Арсения Тарковского. Все-таки о смерти – как и о жизни – лучше всего говорят великие поэты.

Предчувствиям не верю и приметЯ не боюсь. Ни клеветы, ни ядаЯ не бегу. На свете смерти нет.Бессмертны все. Бессмертно все. Не надоБояться смерти ни в семнадцать лет,Ни в семьдесят. Есть только явь и свет.Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.Мы все уже на берегу морском,И я из тех, кто выбирает сети,Когда идет бессмертье косяком.

VII. Дети

Говорит ли Вам о чем-нибудь слово «педология»?

Думаю, что вряд ли. А если оно и вызывает ассоциации, то, подозреваю, не самые приятные.

А между тем еще в конце XIX и в начале XX века была такая наука, которая, объединяя разные подходы к детям, пыталась их понять. Наука о том, как детей изучать.

Ей на смену пришли детские психология и педагогика – наука о том, как детей правильно воспитывать.

Эта история мне представляется весьма символичной:

увы, большинству из нас неинтересно изучать детей. Куда увлекательнее и важнее – нам представляется – их воспитывать.

О воспитании мы еще поговорим, разумеется, в свой черед. В этой главе попробуем подумать о том, о чем, к сожалению, задумываемся крайне редко: о сути самого этого понятия – дети.

Психофилософия исходит из того, что младенец – это нравственный идеал человека.

Все реакции младенца абсолютны естественны. Он не умеет никем манипулировать. Он плачет потому, что хочет есть или у него что-то болит. Младенец никогда не требует к себе внимания просто так. Он никогда не вредничает.

Человек рождается абсолютно свободным, потом к нему приходят родители. Чем старше становится человек, тем меньше в нем божественного и больше социального.

Поскольку наш мир развивается по законам социальным, а не божественным, мы относимся к ребенку как к гостю, который пришел в наш взрослый мир, где мы – хозяева.

Это не так?

Это совсем не так.

Если наша жизнь не ограничивается рамками земного существования (о чем мы только что говорили), значит, ребенок приходит из того мира, в который мы все рано или поздно уйдем. Поэтому нелепо считать ребенка существом, которое ничего не знает – он ведает иное.

Этому иному – скажем, общению с природой, естественности и парадоксальности в восприятии мира, предельному любопытству и заинтересованности и еще много чему – они могут научить нас, взрослых.

Как любое истинное произведение искусства художнику диктует Бог, так и рождение ребенка есть результат Божественной воли, проводниками которой служат родители.

Бог дает матери девять месяцев, чтобы она могла отрешиться от мирских проблем и привыкнуть к дыханию Бога, которое ощущается у нее под сердцем.

И когда младенец рождается, то для матери он – житель ее мира, а для отца – житель мира чужого и неясного.

Почему Бог придумал, что ребенок непременно рождается у двоих людей, и именно у мужчины и женщины? Физиологическая необходимость этого – не более чем следствие некоей высокой Божьей задачи.

Осмелюсь предложить Вам свою версию ответа на вопрос: какой именно задачи?

Итак.

Конечно, семьи бывают разные. Бывают матери пьяницы и проститутки. Бывают сумасшедшие «кормящие отцы».

Но задумка, мне кажется, состоит в том, что мать – носительница божественного начала, а отец – земного.

Почему так придумано, что ребенок должен питаться именно материнским молоком, и даже в нашем XXI веке не могут придумать ему адекватного, столь же полезного заменителя?

Младенец – человек, наполненный единственно Божьей энергией и никакой другой, – попадает в наш реальный мир. Столь тесная связь с матерью необходима ему, чтобы ощущать хоть какое-то подобие безопасности.

Увы, мы не до конца понимаем образы, которыми нас одарил Бог. Мы знаем, что Иисус Христос, Спаситель, был послан на Землю, чтобы, «смертию смерть поправ», спасти людей. Но мы, как мне кажется, не понимаем:

каждый младенец есть образ Христа.

Если ребенок рожден Богом, значит, он наполовину человек и наполовину Бог, пришедший на Землю для мук, потому что любая земная жизнь в сравнении с Божественной мучительна.

Ребенок приходит из Божьего мира, чтобы, живя в земном, исполнить какую-то свою, уникальную задачу. Его защитницей на жизненном пути выступает мать. Проводником – отец.

Первый настоящий контакт происходит у отца с чадом, когда чадо начинает разговаривать. Речь – наиболее универсальный и, если угодно, действенный способ познания мира. Как только ребенок приступает к активному познанию мира, отец начинает ощущать все большее взаимопонимание с ним.

Место Божественной энергии постепенно занимает мирской опыт.

Взросление – это процесс, во время которого человек все дальше отходит от божественного в себе, приближаясь ко всему тому, что поможет ему выжить в социуме.

В этом нет, разумеется, ничего трагического и ужасного. Без этой замены человек не мог бы жить.

Однако ни в коем случае нельзя относиться к детям как к «недолюдям». Они – другие люди. Они с разной степенью успешности учатся у нас, взрослых, жить в нашем мире. Мы же почему-то не хотим учиться у них.

Одна из главных ошибок человечества состоит в том, что взрослые люди воспринимают детей как некое пустое, белое полотно, на котором можно нарисовать что угодно. Между тем ребенок – это мозаика, и если мы чем-то и можем помочь ему, так это сложить из уже имеющихся, данных ему Богом частей красивый и уникальный узор.

Великий Песталоцци, которого я уже упоминал, не просто придумал, но и применил на практике свою педагогическую систему «природосоответствия», суть которой состоит в следующем.

Мы привыкли исходить из того, что обучение и воспитание – это запихивание в голову человека всего того, что взрослые педагоги и воспитатели считают необходимым запихнуть. Песталоцци считал: задача взрослых – родителей и педагогов – состоит в том, чтобы понять, чем ребенок хочет заниматься – опять желание! – и это развивать[5].