Бурелом - Станислав Прокопьевич Балабин

до конца. Я понимаю, что это не безвыходное положение и все как-то можно утрясти… Сегодня и вчера я объезжал участки, не все они подходят под технологию, предлагаемую вами.

— Я не за всех, а только за свой говорю, — все же не вытерпела Рита и перебила директора. — Вот шофер Ерохов может на этот счет высказать свое мнение. Народ одобряет идею.

— Если бы народ не одобрял, нам нечего было бы с вами дискуссировать. Я уже разговаривал с шоферами. Но есть и такие, которые сомневаются… — Турасов снова присел на бревно, облокотился на колени и надолго замолчал, наблюдая за разгрузкой машины.

Рите хотелось вновь заговорить о своем проекте, чтобы еще и еще раз доказать целесообразность его внедрения на их лесопункте, но впервые она подумала, что Турасов, пожалуй, сам хорошо разобрался в нем. Рита искоса посмотрела на директора леспромхоза и была немало удивлена тем, что увидела. Турасов сполз с бревна и, сидя на корточках, осторожно пытался снять комок земли с цветка, неизвестно как уцелевшего.

Цветок выпрямился.

Турасов, словно почувствовал, что за ним наблюдают, встал, одернул куртку.

— Знаете я сейчас о чем думал?

Рита в голосе директора не уловила тех начальственных ноток, которые только что проскальзывали, когда он говорил о проекте. Наоборот, что-то мягкое, душевное появилось в нем.

— Думал, когда же лесоучастки будут по-настоящему высокоорганизованными хозяйствами. Надо их не мельчить, как это мы сейчас делаем, а укрупнять, строить дороги круглогодового действия, внедрять комплексные линии, чтобы лес, как по конвейеру, шел… Вот вам мой ответ, Маргарита Ильинична, что надо не только за свой участок болеть, надо шире смотреть… — Турасов попробовал дружески улыбнуться. — Если дело требует, и пофантазировать надо. Вот так-то, Маргарита Ильинична, — он словно нарочно два раза подряд назвал молодого технорука не по фамилии, как раньше, а по имени и отчеству.

Рите же вдруг стало неловко, что директор стоит, а она сидит. Рита поднялась с бревна и тут же ойкнула — платье сзади было все в смоле.

— Это я виноват, я вас усадил сюда, — забеспокоился Турасов.

— Ничего, рабочее платье, — отмахнулась Рита.

— Нет, нет, что ж рабочее, вы начальник, опрятность прежде всего…

Рита посмотрела на турасовские сапоги — вот так опрятность. Но Турасов уже тянул ее за руку к своей машине.

— У меня есть бутылка авиационного бензина, я вам ее подарю.

Он действительно вытащил из-под сиденья обещанную бутылку и сунул ее Рите.

— Берите, берите, отличное средство пятна отчищать… Ну, бывайте здоровы, — Турасов посмотрел на часы. — Надо ехать. Сегодня еще партийное собрание…

Машина заурчала и покатила по дороге. Рита растерянно смотрела ей вслед, вертя в руках бутылку с авиационным бензином.

«Если дело требует, и пофантазировать надо», — усмехнулась и медленно пошла в поселок.

3

Поликарп Данилович долго кружил по склону сопки, пока, наконец, не нашел то, что искал. За год землянка почти не изменилась — все так же на ветру шелестели листвой дубы, все так же молчаливой тайной дышала поросшая травой дверь землянки.

Поликарп Данилович с опаской посмотрел на небо, там ветер гнал рваные, быстрые тучи. Они могли принести из-за отрогов ненужный дождь. Надо было спешить. Поликарп Данилович пятерней расчесал бороду, вытащил из-за пояса топор. У входа дубы росли почти касаясь друг друга стволами. Поликарп Данилович частенько поплевывал на ладони, а то и разгибался, чтобы перевести дух — ушла с годами былая сила.

До вечерних сумерек он еле одолел деревья. Дождь прошел стороной, здесь он лишь покрапал. Поликарп Данилович разложил костер, сварил крутой гречневой каши. Поел. А спать не хотелось — в голову лезли всякие мысли… Лишь под самое утро прикорнул Поликарп Данилович, сидя у погасшего костра, а чуть свет снова принялся за работу. Охотничьим ножом, стоя на коленях, отгреб от двери землю, впору дверь открывать, а нет, снова сел отдохнуть, набраться духу. «Что может быть за железной дверью?» — Поликарп Данилович встал, обеими руками, что есть силы, потянул ее на себя. Скрипнули, как колодезный ворот, ржавые петли.

Поликарп Данилович отступил на шаг, постоял некоторое время, всматриваясь в черноту землянки, поправил на поясе охотничий нож, осторожно шагнул внутрь.

В землянке сухо. Из-под ног у Поликарпа Даниловича поднялись с земляного пола мириады пылинок, закружились в косо падающем из дверей дневном свете. Он огляделся. У левой стены на деревянном топчане лежал в истлевшем тряпье человеческий скелет. Пустые глазницы безмолвно взирали в потолок. Поликарп Данилович был не из трусливого десятка, но при виде этого зрелища стало как-то не по себе.

Под топчаном валялись две миски и ложка. Поликарп Данилович поднял ложку, на ручке было что-то нацарапано. Вышел на свет, прочитал: «П. Корешов» — и едва не выронил ее.

— Панас Корешов?!

4

Платон проснулся рано. Во всяком случае раньше, чем обычно. На тумбочке тикали часы, в стекла окон ударяли хлесткие порывы ветра. Стекла пели — дзи-инь! дзи-нь!.. Виктор во сне сладко причмокнул губами. Наверняка, снится ему Сашенька. «Эх!» — Платон ерошит волосы, вспоминает вчерашний вечер, щупает нос. Он слегка припух и побаливает. Ничего себе знакомство!

Платон опустил на пол босые ноги, пошарил тапочки. Кто их знает, куда они запропастились. На цыпочках осторожно прошел на кухню. Здесь стоит бочка с водой. Ковшик упал на пол и загудел, как набат. Из хозяйской спальни испуганный возглас Нины Григорьевны:

— Кто там?

— Я, Платон. Пить захотелось…

— Напейся, напейся, сынок, — Нина Григорьевна вздыхает. Ее тревожит, что мужа нет третьи сутки. Бывало, что уходил и на дольше, а на этот раз отчего-то тревожно…

«Сынок!» Платон большими глотками жадно пьет воду, а в висках этак радостно постукивает: сынок, сынок… Для него, безродного, эти слова звучат как-то особенно тепло. «Вот чужие люди, а как свои, — размышляет он. — И кругом свои… А я-то боялся, узнают про деда, прохода не дадут…»

Платон было забрался в постель, как вдруг часы раскатились по комнате побудной трелью — подъем!

Умывались во дворе, голые по пояс. Растирали полотенцем грудь. Завтракали плотно — в лесу с пустыми желудками много не наработаешь.

— Батька опять к землянке пошел…

— Какой землянке? — заинтересовался Платон.

— Да какой там еще, самой обыкновенной! — отмахнулся Виктор. — На старости лет фантазировать стал…

— А ты об отце так не говори, — отозвалась Нина Григорьевна, — молод еще осуждать… Мы в свое время перед родителями на цыпочках ходили, а нынешняя молодежь больно грамотная стала… Слова не скажи, сразу начинают переговаривать.

— Мы в землянках жили, мы хлеба недоедали, мы сапог не видели! Хватит, мать, надоело, сорок лет Советской власти…

— Шалопай! — бросила вдогонку Нина Григорьевна.

— Зачем ты так