Утопия - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лидка ни на секунду не прервала работу.
– Знаю. Те два мужика, которых нашли в заливе.
Рысюк оторвал глаза от уравнения и цепко посмотрел ей в лицо.
– Как ты думаешь, эти… «очистители души» во главе с Бродовским… имели повод убить его, а?
Лидка водила карандашом. Летела красная грифельная пыль.
– Все-таки версия не хуже других… «Кровососы убили Зарудного» – немножко примитивно. Конечно, у олигархов был повод его убить… Не всегда стоит доверять очевидному. А очевидно то, что гибель Зарудного инициировала процессы, приведшие к новой катастрофе…
– Ты позвал меня, чтобы потрепать ученые словечки? – негромко спросила Лидка. – Меня как приближенную к Зарудным особу?
Рысюк вздохнул. Отложил авторучку.
– Как там Славка?
Лидка пожала плечами:
– Скверно ему.
Славка жаловался, что за квартирой наблюдают. Настоящее это наблюдение или плоды травмированной психики – Лидка не имела понятия, тем более что Славкина мама подозревала всех и вся – в последнее время она повадилась едва ли не обыскивать Лидку на выходе из квартиры: «Ты же помнишь, Лида, что ни один документ, даже самая мелкая бумажка не должна быть вынесена за порог… Ты же понимаешь, Лида…» И тогда она вскипала и еле сдерживалась, напоминая себе, что эта женщина пережила трагедию и слегка помутилась рассудком. И даже открывала свою сумку, демонстрируя: ни одной бумаги, принадлежавшей Андрею Игоревичу, она, Лидка, до сих пор не присвоила…
Но обсуждать все это с Рысюком не входило в ее планы.
– Лидка, – глухо сказал Рысюк. – Ты, наверное, думаешь, что я суюсь не в свое дело. Но я, в отличие от тебя, читал монографии Зарудного, его работы по истории…
– Ага, – отозвалась она равнодушно. – Он тебя вспоминал. Такой, говорит, в вашем лицее талантливый мальчик, надежда кризисной истории…
Рысюк помолчал, и Лидка с удовольствием увидела, как Игорь краснеет.
– Да! – с вызовом сказал Рысюк, несильно ударяя кулаком по ветхой столешнице. – Я собираюсь быть кризисологом, и я им буду! И я имею достаточно информации, чтобы утверждать… чтобы предполагать… Что Зарудный очень близко подошел к… созданию теории апокалипсиса. К каким-то основополагающим вещам…
– Какой ты умный, – сказала Лидка. – Никто не догадался, только ты.
– Если бы никто не догадался, – сказал Рысюк шепотом, – то Зарудный был бы жив. Неужели ты всерьез думаешь, что его убил этот Бродовский, эта банда с чистой душой? Или эти невнятные «политические противники»? Лида… Лида, ты чего?!
Она уже ревела. Давилась слезами.
И потому не сказала Рысюку про эти зарудновские слова: «…Очень важное выступление по первому каналу. Мое выступление… Я думаю, что это будет поворот… в нашей общей судьбе. Я очень на это надеюсь».
– Все просто, – сказал Андрей Игоревич. – Тысячу лет человечество вертится, как белка в колесе. Цикла едва хватает на то, чтобы восстановить разрушенное. А когда потенциал для прорыва худо-бедно наращивается, все начинается сначала. Развал, распад, апокалипсис… Мы балансируем на грани, мы не растем, но и не скатываемся к первобытному состоянию.
Кто поставил Ворота? Тот, кто хочет, чтобы мы оставались белкой в колесе, живой и потешной, и безопасной белкой…
Он сидел на ограде пустого вольера. За его спиной плыли и плыли в небе облака.
– Лида, Лидочка, не плачь. Я прожил хорошую жизнь, я понял, что…
– Вставай. Вставай. Встава-ай!!
Темнота. Чьи-то руки, трясущие за плечи, да так, что немудрено проглотить язык.
– Лида! Вставай! Началось! Да вставай же!
Какой страшный сон, подумала она и щипнула себя за руку. Боль была тупая, но вполне ощутимая.
– Началось, Лида… Одевайся! Скорей!
Комната заплыла красным. Тяжелый свет пробивался сквозь неплотно закрытые шторы.
– Мама?!
– Подъем! – гаркнул из прихожей отец. – Никаких нюней, никаких соплей! Через минуту выходим…
Казалось, он даже рад. Казалось, он стал выше ростом – оттого, что он больше не жалкий безработный, продавший за долги все, что только можно, а мужчина, отец семейства, готовый бороться за жизнь маленького вверенного ему прайда.
Шорох ног, как в подземном переходе. Так показалось Лидке со сна.
– Отойди от окна!
Она успела заметить. Небо, неравномерно подсвеченное красным. Ручейки людей, вытекающие из подъездов и дворов. Запруженная людьми улица.
Страх пришел только сейчас. Когда она увидела это море движущихся голов. Текучее человеческое море.
– Штаб ГО, – глухо сказал радиоприемник. – Слушать всем. Опасность со стороны моря. Линия обороны проходит по улицам Флотской – Попова – Январскому проспекту. Внимание! Направление эвакуации – северо-восток, линия пригородной железнодорожной ветки. Запрещено использовать транспортные средства! За использование автомашин в зоне эвакуации расстрел на месте!
Мягко качнулся пол. Задребезжала в шкафу посуда, закачались люстры, с подоконника грянулась ваза. Яна взвизгнула.
– Тихо! – прикрикнула мама.
Тимур неразборчиво бубнил себе под нос. Над самой крышей пролетел вертолет. От грохота на мгновение заложило уши.
Путаясь в ремнях, Лидка нацепила на спину рюкзачок. С застежкой на груди, так, чтобы в случае надобности можно было легко избавиться от ноши.
Тимур все бормотал и бормотал; Лидка взяла с вешалки шарф. Отец поймал ее руку:
– Не надо… Проверьте, чтобы ни у кого на шее ничего не было. Тимур, ты меня слышишь, или ты уже обосрался?
Лидка вздрогнула. Отец в жизни не бранился, тем более при детях.
– Я в порядке, – сказал Тимур после паузы.
– Тогда ты с мамой. Я с девочками. Пошли.
Щелкнула, захлопываясь, дверь. И наступил пик Лидкиного страха – щелчок положил конец прежней жизни. Все всерьез. Всему конец. Щелк.
– Не бойся, – жалобным дрожащим голосом сказала Яна.
Лидка молчала, героически удерживаясь от слез.
Соседи уходили. Внизу торопливо хлопнула входная дверь, щелкнул замок на втором этаже, а на четвертом кто-то торопливо поворачивал ключ. Хотя стоило ли трудиться?…
Они спускались, и знакомая с детства лестница казалась большой фотолабораторией – из-за густого красного света. Впереди шли мама с Тимуром, сзади отец вел Лидку и Яну, вел за руки, как маленьких.
– Ничего, – повторял отец, сжимая потную Лидкину ладонь. – Ничего, ничего…
Двор. Скамейка. Не светится ни одно окно, ни один фонарь, но света и так довольно. Низкие тучи отражают зарево, поднимающееся за горизонтом. Над морем.
И запах. Какой запах. Гари и гнили одновременно. И ни ветерка.
– Быстро пройти Угловую, – сказал отец в спину Тимуру. – Как можно быстрее. Потому что она узкая.
– Внимание! – радиоприемник помещался теперь у папы за поясом. – Штаб ГО сообщает: опасность с моря! Линия обороны переместилась к Торговой площади. Внимание, линия обороны проходит по улицам Малой Угловой – Липской – Торговой…
Молчаливые люди вокруг одновременно прибавили ходу. На секунду потеряв из виду Тимура с мамой, Лидка шагнула со двора на улицу.
Вот тут была настоящая толпа. Тимур и мама мелькнули впереди и пропали снова; отец прибавил ходу, пытаясь догнать их. Со всех сторон закричали:
– Осторожно!
– Куда прешь!
– Вот из-за таких и давка!
– В ногу иди, кретин!
Над головами снова прошел вертолет. Лидка не смотрела на него, потому что боялась оторвать глаза от замусоренного асфальта. Ветром взметнуло пыль, зато вонь заметно ослабела.
Лидке было страшно обидно за отца. Его обзывали по-всякому – за то, что он не хотел терять из виду маму и Тимура. Но он все-таки протолкнулся вперед и протащил сквозь толпу Лидку и Яну, и теперь Тимур и мама шли впереди, отлично видимые, и от этого спокойнее было на душе.
– Штаб ГО, – сказали откуда-то из репродуктора, но голос уже не казался голосом автомата. – Опасность с моря! Экстренная опасность для улицы Угловая, проспекта Свободы, проспекта Возрождения…
Отец рванул Лидку за руку. И крикнул Тимуру:
– Вправо!
И многие так сделали. Кинулись по сторонам, перепрыгивая через упавших, которые все-таки успевали подняться. Полетели стекла первых этажей – люди забивались в переулки, лезли в окна, цеплялись за низкие балконы. Люди знали что-то, чего не знала Лидка…
– Держись!
Хрустя битым стеклом под ногами, она ухитрилась ухватиться за чью-то протянутую руку и влезть на чужой балкон, увитый мертвым сухим виноградом.
Вот оно что…
Волна паники прокатилась узкой улицей Угловой. Те, что напирали сзади, теперь бежали сломя голову, это была уже не толпа – сплошной человеческий поток. Лидка смотрела, и ей казалось, что она чувствует, как расширяются ее зрачки.
– Рановато… – прохрипел кто-то рядом.
