Избранные произведения - Дмитрий Кедрин

23. СВОДНЯ

Подобно старой развратнице, вы сторожили жену мою во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного, или так называемого сына, и, когда, больной венерической болезнью, он оставался дома, вы говорили, что он умирал от любви к ней, вы ей бормотали: «Возвратите мне сына».

«Не правда ли, мадам, как весел Летний сад,Как прихотлив узор сих кованых оград.Опертых на лощеные граниты?Феб, обойдя Петрополь знаменитый,Последние лучи дарит его садам И золотит Неву…Но вы грустны, мадам?»

К жемчужному ушку под шалью лебединойСклоняются душистые седины.Красавица, косящая слегка,Плывет, облокотясь на руку старика,И держит веер страусовых перьев.

«Мадам, я вас молю иметь ко мне доверье!Я говорю не как придворный льстец, —Как нежный брат, как любящий отец.Поверьте мне причину тайной грусти:Вас нынче в Петергоф на праздник муж не пустит?А в Петергофе двор, фонтаны, маскарад!Клянусь, мне жалко вас. Клянусь, что Жорж бы радВас на руках носить, Сикстинская мадонна!Сие — не комплимент пустого селадона,Но истина, прелестное дитя.Жорж ищет встретить вас. Жорж любит не шутя.Ваш муж не стоит вас ни видом, ни манерой,Позвольте вас сравнить с Волканом и Венерой.Он желчен и ревнив. Простите мой пример,Но мужу вашему в плену его химерНе всё ль одно, что царский двор, что выгон?Он может в некий день зарезать вас, как цыган.В салонах говорят, что он уж обнажалОднажды святотатственный кинжалНа вас, дитя! Мой бог, какая низость!..А как бы оценил святую вашу близостьМой сын, мой бедный Жорж! Он болен от любви!Мадам, я трепещу. Я с холодом в крови,Сударыня, гляжу на будущее ваше.Зачем вам бог судил столь горестную чашу?Вы рано замуж шли. Любовь в шестнадцать летЕще молчит. Не говорите „нет“!Вам роскошь надобна, как паруса фрегату,Вам надобно блистать. А вы… вы небогаты,И ваше серебро заложено жидам.Вы видите? Я знаю всё, мадам:И мужа странный труд, вам скушный и печальный,И ваши слезы в одинокой спальной,И хладное молчание его.Сознайтесь: что еще меж вами? Ничего!К тому ж известно мне, меж нами говоря,Недоброе внимание царяК супругу вашему. Ему ль ходить по струнке?Фрондер и афеист, — какой он камер-юнкер?Он зрелый муж. Он скоро будет сед,А камер-юнкерство дают в осьмнадцать лет,Когда его дают всерьез, а не в насмешку.Царь памятлив, мадам. Царь не забыл орешка,Раскушенного им в восстанье декабря.Смиреньем показным не провести царя!Он помнит, чьи стихи в бумагах декабристовФатально находил почти что каждый пристав.Грядущее неясно нам. Как знать:Тот пагубный нарыв не зреет ли опять?Ваш муж умен, и злоба в нем клубится,Не вдохновит ли он цареубийцу,Не спрячет ли он сам кинжала под полу?В тот день, мадам, на Кронверкском валуОн может быть шестым иль в рудники СибириПойдет греметь к ноге прикованною гирей.Не тронется семьей ваш пасмурный чудак!А вас тогда что ждет? Чердак, мадам, чердак!

А между тем… когда б вы пожелали, —Вы были б счастливы! Вы б лавры пожинали!Мой сын богат. В конце концов, мадам,Мой бедный Жорж не неприятен вам.Когда б склонились вы его любить нежнее —Вы разорвали б цепи Гименея,Соединившись с ним для страстных нег.Мне было бы легко устроить ваш побег.Вы б вырвались из мрачного капканаВ край фресок Тьеполо, в край лоджий Ватикана,К утесам меловым, где важный АльбионЖемчужным облаком тумана окружен.Вы б мимолетный взор рассеянно бросалиКладбищам Генуи и цветникам Версаля,Блаженствуя в полуденной стране…Мадам, мадам, верните сына мне!Вы думаете — муж. Сударыня, поэты —Лишь дайте им перо да свежий лист газеты —В тот самый миг забудут о родне.Искусство их дарит забвением вполне.А будет он страдать, — обогатится лира:Она ржавеет в душном счастье мира,Ей нужны бури — и на лире тойЗвук самый горестный есть самый золотой!Но вот идет ваш муж. В лице его — досада…»

«Мой друг, я битый час ищу тебя по саду.Барон, вы в грот ее напрасно завели.Домой пора — поедем, Натали!»

Красавица ушла, покинув дипломата.Он вынул кружевной платочек аккуратный,Поставил трость меж подагричных ног,В ладошку табаку насыпал сколько мог,Раскрыв табачницу с эмалькой Ганимеда,И сладко чхнул… «Ну, кажется, победа!»

24. СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО КЛАССИКА

Всегда ты на людях,Как слон в зверинце,Как муха в стакане,Как гусь на блюде…Они появляются из провинций,Способные молодые люди.

«У вас одна комната?Ах, как мало!Погодка стоит —Не придумать плоше!»Ты хмуришьсяИ отвечаешь вяло:«Снимайте, снимайте свои калоши!»

Ты грустно оглядываешь знакомыхИ думаешь:«Ну, добивайте сразу!»Куда там!Они извлекают томыЛюбовных стихов,Бытовых рассказов.

«Быть может, укажете недостаток?Родной!Уделите одну минуту!Вы заняты?Я буду очень краток:В поэмке —Всего восемнадцать футов!»

Мелькают листы.Вдохновенье бурно.Чтецы невменяемы, —Бей их, режь ли…Ты слушаешь.Ты говоришь:«Недурно!» —И — лжешь.Ибо ты от природы вежлив.

На ходиках без десяти двенадцать,Ты громко подтягиваешь бечевку,Но гости твои говорят:«Признаться,У вас так уютно!Мы к вам с ночевкой».

Ты громко вздыхаешь:«Ложитесь с миром!»И думаешьДень ото дня плачевней:Во что превратилась твоя квартира?В ночлежку?В родильный приют?В харчевню?

А ночью под сердцемТихонько плачетУтопленный в пресной дневной водицеТвой стих,Что был вовсе неплохо начат,Но помер в тебе,Не успев родиться.

И, стиснувши, как рукоять кинжала,Мундштук безобиднейший,В нервной дрожиТы думаешь:«Муза уже сбежала.Жена собирается сделать то же…»

А утром,Когда постучит знакомый,Ты снова в себе не найдешь сноровкиЕму на докучный вопрос:«Вы дома?» —Раздельно ответить:«В командировке».

25. ПЕСНЯ ПРО СОЛДАТА

Шилом бреется солдат,Дымом греется…

Шли в побывкуИз КарпатДва армейца.

Одному приснилось:МатьСтала гневаться,А другой шелПовидатьКрасну девицу.

Под ракитойНебольшой,Под зеленою,Он ту девицуНашелЗастрелённую.

А чумакУху варитПри конце реки.«Шли тут нынче, —Говорит,—Офицерики.Извели они,Видать,Девку гарную!..»

И подалсяТот солдатВ Красну Армию.

26. ЗОДЧИЕ

Как побил государьЗолотую орду под Казанью,Указал на подворье своеПриходить мастерам.И велел благодетель,—Гласит летописца сказанье,—В память оной победыДа выстроят каменный храм.

И к нему привелиФлорентинцев,И немцев,И прочихИноземных мужей,Пивших чару вина в один дых.И пришли к нему двоеБезвестных владимирских зодчих,Двое русских строителей,Русых,Босых,Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце.Дух тяжкий и спертый.Изразцовая печка.Божница.Угар и жара.И в посконных рубахахПеред Иоанном Четвертым,Крепко за руки взявшись,Стояли сии мастера.

«Смерды!Можете ль церкву сложитьИноземных пригожей?Чтоб была благолепнейЗаморских церквей, говорю?»И, тряхнув волосами,Ответили зодчие:«Можем!Прикажи, государь!»И ударились в ноги царю.

Государь приказал.И в субботу на вербной неделе,Покрестясь на восход,Ремешками схватив волоса,Государевы зодчиеФартуки наспех надели,На широких плечахКирпичи понесли на леса.

Мастера заплеталиУзоры из каменных кружев,Выводили столбыИ, работой своею горды,Купол золотом жгли,Скаты крыли лазурью снаружиИ в свинцовые рамыВставляли чешуйки слюды.

И уже потянулисьСтрельчатые башенки кверху.Переходы,Балкончики,Луковки да купола.И дивились ученые люди,Зане эта церковьКраше вилл италийскихИ пагод индийских была.

Был диковинный храмБогомазами весь размалеван,В алтареИ при входах,И в царском притворе самом.Живописной артельюМонаха Андрея РублеваИзукрашен зелоВизантийским суровым письмом…

А в ногах у постройкиТорговая площадь жужжала,Торовато кричала купцам:«Покажи, чем живешь!»Ночью подлый народДо креста пропивался в кружалах,А утрами истошно вопил,Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,У плахи лежал бездыханно,Прямо в небо уставяОчесок седой бороды,И в московской неволеТомились татарские ханы,Посланцы Золотой,Переметчики Черной орды.

А над всем этим срамомТа церковь была —Как невеста!И с рогожкой своей,С бирюзовым колечком во рту —Непотребная девкаСтояла у Лобного местаИ, дивясь,Как на сказку,Глядела на ту красоту…

А как храм освятили,То с посохом,В шапке монашьей,Обошел его царь —От подвалов и службДо креста.И, окинувши взоромЕго узорчатые башни,«Лепота!» — молвил царь.И ответили все: «Лепота!»

И спросил благодетель:«А можете ль сделать пригожей,Благолепнее этого храмаДругой, говорю?»И, тряхнув волосами,Ответили зодчие:«Можем!Прикажи, государь!»И ударились в ноги царю.

И тогда государьПовелел ослепить этих зодчих,Чтоб в земле егоЦерковьСтояла одна такова,Чтобы в суздальских земляхИ в землях рязанскихИ прочихНе поставили лучшего храма,Чем храм Покрова!

Соколиные очиКололи им шилом железным,Дабы белого светаУвидеть они не могли,Их клеймили клеймом,Их секли батогами, болезных,И кидали их,Темных,На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,Там, где заваль кабацкая пела,Где сивухой разило,Где было от пару темно,Где кричали дьяки«Государево слово и дело!» —Мастера Христа радиПросили на хлеб и вино.

И стояла их церковь,Такая,Что словно приснилась,И звонила она,Будто их отпевала навзрыд,И запретную песнюПро страшную царскую милостьПели в тайных местахПо широкой РусиГусляры.

27. ЗИМНЕЕ