А единороги будут? - Ирина Владимировна Смирнова

у меня встреча с приемной комиссией, значит нужна. Вывод? Милые леди меня зачем–то запугивают.

— Рикиши?.. — мы уже вышли в коридор, оставив Сонолу за дверью.

— Да, леди?

— Ты теперь, и правда, должен спать в моей комнате?

— Да, — парень упорно смотрел вперед, отводя взгляд. — Я же раньше жил с леди Сонолой.

— Понятно.

— Только не надевайте на меня магический ошейник, пожалуйста, — ну наконец–то на меня рискнули посмотреть. Голос спокойный и уставший, и взгляд грустный.

— Не буду. Я тебе верю, — зачем–то призналась я.

Рикиши пристально посмотрел на меня и тяжело вздохнул:

— Зря, леди. Полностью верить не надо даже мне. Но выпивать вас я точно не буду.

— Ну, и отлично, — я вяло улыбнулась. — Потому что мне очень хочется спать. Разбудишь меня к ужину?

— Да, леди, как пожелаете.

Мы зашли в мою комнату, я молча стянула нижнюю юбку, скинула туфли и, после минутного размышления, стащила платье целиком и быстро залезла под одеяло. Уже закрыв глаза, я услышала, как Рикиши запирает дверь в мою спальню на замок, потом скрипит кресло, и после этого наступила тишина. В сон я проваливаюсь почти мгновенно. Устала… Как же я все–таки устала!

Глава 5

Такого эмоционально насыщенного на переживания дня у меня не было за все предыдущие тридцать лет жизни! Как с утра началось все через одно место, так и понеслось. Сначала Сонола со своим подарком, потом, буквально у меня на глазах, смерть двух женщин… и осознание, что одной из них вполне могла оказаться я. Разговор с Марими тоже не успокаивал ни разу. Так что, неудивительно, что я вырубилась, едва моя голова коснулась подушки.

Но проснулась я сама, Рикиши не пришлось меня будить. Облокотилась на подушки, устраиваясь поудобнее, и уставилась на сидящего напротив меня в кресле парня.

Четыреста лет. Он был у Марими четыреста лет! Значит, он старше Сонолы? Ведь той всего триста двадцать восемь, а он еще какое–то время успел побыть ее собственностью. Лет так сто–двести. Даже думать страшно. Мне — тридцать, а ему — шесть сотен?!

— Как ты? — выспавшись, я почувствовала себя несколько виноватой.

Да, Рикиши — большой мальчик и сам в состоянии озвучить свои потребности. Только привык ли он их озвучивать? Хотя, о том, что магический ошейник ему вреден, сообщил же.

Магический ошейник — это такой артефакт для строптивых животных, ну и, очевидно, для таких же рабов, правда, в справочнике упоминались только первые. Готовясь к экзаменам, я читала лишь краткие сведения, не разбираясь в принципе действия. Сейчас я об этом немного пожалела, но голова–то у меня не резиновая, так что впихивалось туда то, о чем будут спрашивать, а не то, что мне сможет пригодиться сразу после сдачи.

— Пока нормально, — буднично–спокойным голосом ответил Рикиши, изучая меня так же внимательно, как и я его. Как будто не видели друг друга целых три месяца. Как будто заново знакомились.

Ну, вот что это за ответ? Это ответ взрослого человека шести сотен лет от роду? Откуда я знаю, надолго ли это «пока»? И что мне делать, чтобы это «пока» было подольше? И что делать, когда «пока» закончится?!

— Рикиши, до сегодняшнего утра я вообще не знала о существовании в этом мире вампиров.

— Нетопырей, — уточнил парень, поглядывая на меня с любопытством.

— Это принципиально? — я, не сдержавшись, фыркнула.

— Да, ваши вампиры пьют кровь у всех, кого захотят. Мы же можем пить кровь только у тех, кто является нашим хозяином, ну и, возможно, у тех, кто добровольно решит нас угостить. Правда пользы от последнего лично нам не будет никакой.

— А в чем тогда смысл? — заинтересовалась я.

Рикиши приподнялся с кресла и шагнул в мою сторону. Я инстинктивно вжалась в подушки. Камзол, рубашка, сапоги… штаны… Одеяло…

Мамочка!

Жесткие, сухие, теплые губы властно смяли мои, чуть приоткрывшиеся, чтобы успеть глотнуть воздуха напоследок. Сильные пальцы обхватили меня за запястья и просто придавили к матрасу — не дернуться, не вырваться, не пошевелиться. Чужой язык прошелся по моим губам, облизывая их, потом проник внутрь, ненадолго, чтобы после спуститься вниз по моей шее. Обжигающий поцелуй в ямочку между ключицами, потом кончиком языка по соску, так чтобы по телу пробежал разряд… и ниже, ниже… Меня потряхивало от волнения, возбуждения… и страха. Нет, я боялась не за себя, я боялась… Не знаю, наверное, глупо, но я боялась, потому что не понимала, зачем он это делает. Я никак не могла поверить, что он это делает добровольно, но других объяснений не было. Или он просто решил напоследок порадовать свою хозяйку? Не дожидаясь, пока она сама догадается ему приказать?

Глупость, глупость, глупость! Но мне было страшно его разочаровать. Вот он сейчас удовлетворит меня и забудет… то есть нет. Как же он меня забудет, если он теперь мой?

Мысли разбегались и не желали оформляться во что–то связное. Рикиши уже пробовал на вкус мое возбуждение, и касание его губ и языка заставляли мое тело извиваться по кровати, хотя никогда раньше. Никогда и ни с кем я не расслаблялась настолько, чтобы забыть обо всем, не думать, не прислушиваться, отключиться от реальности, довериться… Полностью довериться, отдаться.

Кажется, именно так и выглядит не раз упоминаемый в женских романах момент. Я отдавалась ему полностью. Таяла под его губами, трепетала от касаний его языка, то легких, то сильных. Смирилась, что его пальцы сжимают мои руки и не вырывалась. Я отдалась и доверилась. Внутри разгоралось тепло, оно заполняло меня полностью, до кончиков пальцев на ногах, оно согревало, убирая нервный озноб, расслабляя тело, подогревая его, как на солнце… Ярком, жарком, испепеляющем солнце. Тепло превращалось в жар, концентрируясь в одном месте, там, где было нежное дыхание, ласковые губы и осторожные прикосновения языка.

Взрыв, пульсация, сладкая истома… но… губы и язык никуда не делись, а оттолкнуть, сказать что все… у меня пока не было сил. Я закрыла глаза, растеклась по кровати, погрузилась в зарождающиеся новые горячие волны… Новые? Да, мое тело, оказывается, было готово продолжать наслаждаться, только теперь мой путь к оргазму был дольше, но и сам он был ярче. Первый — праздничный фейерверк, второй — взрыв сверхновой звезды.

Мои сжимающиеся внутри мышцы обхватили что–то твердое, двигающееся во мне. И от ощущения вот этой вот связки — движения, сжатия, чувства, как твердое внутри