Солдат двух фронтов - Юрий Николаевич Папоров

Камрад. Так что все в порядке, товарищ командир, — ответил Таган и вытер носовым платком гладко выбритую голову.

К шести утра 28 января 1945 года второй эскадрон 54-го гвардейского, дважды орденоносного полка 14-й Мозырской кавдивизии вышел к Одеру. Простояв в обороне весь конец осени 1944 года и начало зимы, полк затем с боями форсировал Вислу и в составе дивизии генерал-майора Г, П. Коблова развил наступление на Томащув-Мазовецки, принял участие в разгроме сильно укрепленной полосы «Зубы дракона», в освобождении городов Лодзь и Калиш. Город Яроцин конники взяли с клинками наголо. Теперь же, пройдя за две недели более четырехсот километров, полк стал чуть южнее города Кюстрина перед последней значительной водной преградой. Всего в 60 километрах от них был Берлин.

К полудню из штаба дивизии пришел приказ: ночью, в пешем строю форсировать реку; второй эскадрон был назначен головным.

Днем над позициями конников то и дело висели «рамы», появлялись «хейнкели» и «фокке-вульфы». Их отгоняли «яки». Завязывались воздушные бои, в которых наши летчики, как правило, брали верх. Конногвардейцы, укрывшись в лесу и соблюдая строжайшие меры предосторожности, готовились к предстоящей переправе.

К вечеру на черном небе ярко замерцали звезды, но к полуночи северный ветер нагнал низкие тучи, и посыпал мелкий снежок, вскоре перешедший в пышные хлопья. Бойцы радовались снегопаду. Видимость сразу упала до двадцати метров.

В 24.00 в боевых порядках эскадрона появились командир полка гвардии подполковник Б. И. Кобяков, его заместитель по строевой части гвардии майор И. К. Клименко и другие офицеры полка.

Пулеметный расчет Байрамдурдыева должен был двигаться вплотную по правую руку комэска Каскова. Для усиления расчета ему были приданы пэтээровцы.

— Ну, как говорится, ни пуха вам, ни пера, Иван Кондратьевич! — пожелал подполковник Кобяков.

— К черту! — ответил майор Клименко. — Каждый боец знает свою задачу. Народ в эскадроне смелый, смышленый. Справимся. Забота — дойти до того берега. Лед все-таки тонковат.

— Так точно, дойдем, товарищ подполковник, не волнуйтесь, — поддержал Кусков майора, который должен был руководить проведением разведки боем.

— Главное — берегите радию. Помните: нужны точные и наиболее полные сведения об обороне. Ясно? Ну, пошли! — Кобяков пожал руки Клименко и Каскову, обнял их. — Вперед!

Перед эскадроном, слегка прихваченный льдом, лежал Одер. Беря начало от горных родников на юге, река вырывается из теснин и полноводием своим раздвигает берега до трехсот и более метров. Обычно они пологие, покрыты лесом, однако южнее Кюстрина, в районе Штенау–Лебуса, левый берег холмист, высок и обрывист.

За плотной пеленай снега берег не виден, но бойцам он представляется сейчас как грозный противник. Ни тонкий лед, готовый треснуть в любую минуту, ни пули гитлеровцев, обороняющих позиции, так не волновали воображение, как этот невидимый клочок земли, который для каждого мог стать последним. Бойцы несли с собой самодельные лестницы. Маскировочных халатов на всех не хватило, темные шинели броско выделялись на заснеженном льду.

Ораз, недавно вернувшись из госпиталя, и Ломакин, привязав веревки к хоботу, тащат «максим», поставленный на легкую волокушу. Чуть правее идут Таган, Юдин и Костя — все трое нагружены патронными коробками. Костя первым замечает полынью и негромко говорит:

— Товарищ старший сержант, вода!

Таган подает команду брать правее, и в тот же миг слышится глухой хлопок, и в небе змеится ракета. По цепи конников пронеслось:

— Бегом, марш!

До берега, который теперь казался в белесой тьме волнистым черным забором, оставалось чуть более полусотни шагов. Застучал пулемет, к нему присоединились автоматные очереди. Эскадрон, не отвечая, бежал вперед. Лед под ногами трещал, раскалывался. Кое-кто из бойцов падал в воду. Послышались разрывы гранат, крики, ругань. Добежавшие карабкались на берег, подсаживая друг друга.

В передних траншеях завязалась рукопашная. Таган и Юдин первыми забрались на береговой откос, уходивший уступом в реку, и оказались как бы в тылу двух вражеских пулеметных гнезд. Забросав их гранатами, старший сержант и ездовой поймали брошенные им снизу веревки и втащили пулемет. Но он пока бездействовал. В окопах и траншеях шел рукопашный бой. Пулемет из дальнего дзота бил по левому флангу эскадрона, попавшего под губительный огонь. Приказав Оразу и Юдину подавить огневую точку противника гранатами, Таган установил свой «максим» на бруствере и стал стрелять, тем самым вызвал огонь вражеского пулемета на себя. Он продолжал стрелять и зорко следил за товарищами. Не успели Ораз и Юдин отползти, как гитлеровцы поднялись в атаку. Их надо было остановить во что бы то ни стало, иначе второй номер и ездовой будут захвачены в плен.

Одна меткая очередь за другой прижимает цепи атакующих к земле. Но по «максиму» Байрамдурдыева открывает огонь выдвинувшийся вперед крупнокалиберный пулемет. Таган укрывается в окопе. Рядом Рахманов Атаджан. Он устанавливает противотанковое ружье. Выстрел — и гитлеровский пулемет выведен из строя.

Немцы снова поднимаются в атаку, и снова старший сержант заставляет их залечь. И так шесть раз!

Снег уже не идет. Немецкие ракеты ярко освещают местность. Вот из окопа выскочил офицер и упал, сраженный меткой очередью.

— Сорок! — ликующе кричит Костя.

— Что «сорок»? — спрашивает Таган.

— Сорок врагов уничтожили, товарищ старший сержант. Ура!

Сражение затихло лишь к трем часам утра. Эскадрон занял небольшой плацдарм, о чем Клименко тут же доложил по рации и получил задачу продвигаться дальше.

Еще во время боя гитлеровцы, увидевшие, что на левый берег вышел незначительный отряд, перенесли огонь минометов и артиллерии на середину Одера: они полагали, что через реку наведены переправы, и стремились помешать форсированию реки. С наступлением рассвета противник, перегруппировавшись, пошел в атаку.

Расчет Байрамдурдыева находился впереди на левом фланге. На него двигались плотные цепи врага. Уже можно было различить лица гитлеровцев, погоны, пуговицы на шинелях, а пулемет молчал. Командир эскадрона, занимавший наблюдательный пункт в полсотне метров сзади по траншее, беспокоился:

— Дурдыев, огонь! Стреляй, Дурдыев!

Таган сидел у пулемета, а враг был уже в сотне метров. Командир расчета не начинал стрелять.

— Под трибунал! Чего они молчат?! — в бешенстве закричал командир эскадрона.

Противник был уже менее чем в ста шагах от позиции Байрамдурдыева. Таган ждал, и лишь когда гитлеровцам оставалось секунд десять, не больше, чтобы добежать до «максима», швырнул гранату и крикнул:

— По гадам огонь!

Таган, Ломакин и Юдин бросали одну гранату за другой. Костя наводил мушку на грудь бежавшего ефрейтора. Ораз косил врага из автомата. Только теперь старший сержант припал к пулемету. Цепи врага залегли.

За первым эшелоном гитлеровцев в атаку поднялся второй. По окопам, захваченным конниками, стали бить из глубины обороны, должно быть, заранее пристрелянные орудия и минометы. В воздухе