Александра Коллонтай. Валькирия революции - Элен Каррер д’Анкосс

Грянула страшная новость: Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Коллонтай решила вернуться в Берлин. Прибыв туда 22 июля, она узнала, что Германия, в свою очередь, объявила войну России. Город стоял вверх дном, повсюду велись военные приготовления, мелькали солдаты в военной форме, бежавшие в направлении вокзалов, суетились мирные жители, закупавшие все необходимое и завешивавшие окна в попытке укрыться. Тревожил Александру и Миша, который с виду казался достаточно взрослым, чтобы носить оружие. Теперь он был молодым русским мужчиной, а значит, врагом Германии. Как же его защитить? Через два дня после прибытия в германскую столицу Коллонтай вместе с сыном вызвали в полицию, которая во время их отсутствия обыскала их квартиру. Однако, обнаружив в ходе обыска мандат Александры на участие в предстоявшем конгрессе Интернационала в качестве делегата русских работниц, полиция отпустила Коллонтай, выразив ей свое почтение. Конечно, она русская, но революционерка, о чем свидетельствовал ее мандат, а значит, враждебно относится к войне и своему правительству, что для Германии являлось удачной находкой. Оставалось устроить судьбу Миши — его освободили 4 августа.

Благожелательное отношение полиции не решило всех проблем. Александра столкнулась с подъемом национализма, даже в среде германских социал-демократов, которые без колебаний голосовали за военные расходы. Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Клара Цеткин, Франц Меринг отчаянно пытались мобилизовать сторонников мира и призывали немцев участвовать в антивоенных демонстрациях. Напрасно! Голоса известных социалистических деятелей, способных постоять за мир, с каждым днем становились все малочисленнее. Жан Жорес был убит, Эмиль Вандервельде и Жюль Гед перешли в лагерь сторонников войны, и только большевики по-прежнему отказывались голосовать за военные расходы.

25 июля Ленин писал Инессе Арманд: «Мой милый, милейший друг! Возлагаю все мои упования на революцию, начавшуюся в России».

Смысл этого послания не оставляет места для сомнений и вкратце резюмирует позицию Ленина. Шла война, и поражение русских открыло бы путь для революции. Ленин направил Льву Каменеву, который вернулся в Россию, чтобы руководить «Правдой», четкие инструкции для газеты и большевиков, заседавших в Думе. Им надлежало выступать против войны, во всеуслышание желать России поражения, ибо поражение это должно было обернуться гражданской войной и победой рабочего класса. Эти инструкции не убедили русских социалистов, и они разделились. Меньшевики сочли позицию Ленина неприемлемой, они выступали в поддержку военных действий. Лишь меньшинство социалистов последовало за Юлием Мартовым и Павлом Аксельродом, которые предпочли идеи интернационализма. Ленину же пришлось подстраиваться под обстоятельства. Австро-венгерские власти потребовали, чтобы он покинул Краков. Он нашел пристанище в швейцарском Берне, а затем в Цюрихе.

Русские, находившиеся в изгнании в Берлине, даже если они симпатизировали Ленину, перестали быть желанными гостями. К ним относились в первую очередь как к российским подданным, а значит — врагам. С начала сентября им стали предлагать покинуть Германию. Тогда Александра и Миша отбыли в Данию, откуда Миша мог вернуться в Россию и продолжить учебу, поскольку еще не достиг призывного возраста. Что касается Александры, то, если бы она осталась в Копенгагене даже ненадолго, то все равно пришла бы в уныние от крайних мер предосторожности, на которые пошли датчане. Полиция строго следила за происходящим, любая «подрывная» литература была запрещена, а сами датчане, скорее, выступали в защиту своего отечества.

Поэтому Александра решила вернуться в Швецию, где разыскала Шляпникова и шведских социал-демократов — по-прежнему твердых противников войны. Но с некоторыми нюансами. Для руководства шведских социалистов существенным моментом являлся нейтралитет их страны, и они старались убедить в этом своих коллег из других стран. Александра Коллонтай, напротив, отстаивала идею всеобщего мира. Из-за этого она оказывалась в затруднительном положении как по отношению к умеренной позиции шведов, так и по отношению к радикализму Ленина. Она ожидала, что тот примкнет к противникам войны, к пацифистам, тогда как в действительности Ленин боролся не за мир, а за создание условий, в которых у пролетариев появится возможность обратить оружие против собственных правителей. Ленин досадовал из-за пацифизма Коллонтай и делился своими сетованиями со Шляпниковым, через которого держал с ней связь.

Хотя Коллонтай была не согласна с Лениным, который намеревался сделать гражданскую войну своей первостепенной задачей, еще сильнее она отдалилась от бывших друзей меньшевиков, ставивших во главу угла защиту отечества. Понятно, почему Ленин, узнав о разладе Коллонтай с меньшевиками, стал проявлять к ней определенный интерес, о котором поведал Шляпникову.

Коллонтай понимала затруднительность своего промежуточного положения между большевиками и меньшевиками. Тем не менее бездействие ей претило, и она стала еще чаще выступать везде, куда ее звали. Она занималась этим на страницах печатного органа левых социал-демократов и на многочисленных собраниях. Ее номер в отеле часто превращался в зал заседаний — столько туда стекалось шведов и русских, без конца обсуждавших способы выхода из войны. Это оживление, не укрывшееся от глаз бдительной полиции, не устраивало шведское правительство, которое, намереваясь покончить с ним, решило арестовать «пассионарию», столь популярную у стокгольмских социал-демократов. Пригрозив ей тюрьмой, полиция заявила, что собирается выслать ее в Финляндию. «Почему бы сразу не выдать меня царской полиции?» — осведомилась она у шведских властей, которые все же посадили ее на пароход, идущий в Данию.

Письмо К. Цеткин на имя А. М. Коллонтай об опубликовании в скандинавской печати воззвания к женщинам мира. 10 ноября 1914. Подлинник. Машинописный текст на немецком языке, подпись — автограф К. Цеткин. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 424. Л. 1]

Дело было в декабре 1914 года. В Копенгагене Александру Коллонтай ждал не лучший прием: она никогда не состояла в добрых отношениях с датскими социалистами, а датская полиция давно к ней присматривалась. Потратив месяц на поиски занятия, сообразного ее деятельности, она с радостью приняла приглашение отправиться в Норвегию.

В этой стране ей нравилось все. Норвежские левые решительно выступали против войны и проводили демонстрации, отбросив всякую осторожность. Многие русские нашли здесь пристанище, и норвежские полицейские уделяли меньше внимания неугомонной изгнаннице, чем их шведские и датские коллеги. Коллонтай было хорошо в Норвегии: здесь она чувствовала себя свободно, будучи очарована великолепием пейзажей и наслаждаясь теплым приемом со стороны властей и местных жителей. Норвегия надолго стала ей второй родиной. Здесь Александра могла без опаски окунуться в политическую деятельность и писать в свое удовольствие.

Вот почему, едва устроившись, она установила контакт с супругой лидера норвежских левых социалистов Адама Ниссена и вместе с ней провела подготовку к празднованию Женского дня 8 марта 1915 года. Однако Коллонтай намеревалась отметить этот день на