Русская Доктрина - Андрей Кобяков

Глава 10. О ХАРАКТЕРЕ РУССКОГО НАРОДА

Сделать ставку на сосредоточенных русских

Мы русские. Какой восторг!

А.В. Суворов

Любить свой народ не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно выговаривать их и неустанно бороться с ними.

И.А. Ильин

Перечислим некоторые своеобразные черты русского народа.

1. Для русских государство не является системой политических институтов, как это обычно понимается в Западной Европе. У нас государство – форма существования нации в целом. Мы, русские, – нация государственная в превосходной степени. Наша общественная работа, большой проект, в который мы вовлечены, не сдвинутся с мертвой точки, пока мы не почувствуем за своей спиной мощную государственную поддержку, хотя бы на первых порах – чисто моральную и гипотетическую.

2. Однако мы народ индивидуалистов. Каждый русский стремится мыслить самостоятельно, и он, по выражению наблюдателей, слова в простоте не скажет. Всякое высказывание русского мужика таит в себе загадку и наблюдение, разоблачающее скрытый, неявный смысл, какой-то трудно уловимый пафос “с прищуром”.

3. Индивидуализм русских очень силен, но и очень своеобразен. Н.О. Лосский в книге “Характер русского народа”, описывая манеру хорового пения крестьян, пишет о системе подголосков: “Хоровую песню начинает запевала, а после него постепенно вступают в хор другие певцы, исполняющие варианты первоначальной мелодии… Эти импровизации чудесно с безошибочным инстинктом и музыкальною целью творят совершенную гармонию”. П.А. Флоренский говорит о той же манере переплетенных интерпретаций в русском хоре: “Единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками”.

4. Иными словами, характер русских людей по природе не массовый, не шаблонно-коллективистский. Более того, лишенный внешних скреп, он стремится к небывалой умственной и духовной дифференциации: “что мужик – то вера; что баба – то толк” (по выражению Щапова). Отсюда у русских отщепенцев и интеллигентов большая тяга к спорам и словопрениям.

Отличительные черты русских отмечали наши классики. Пушкин писал: “Взгляните на русского крестьянина: есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна; проворство и ловкость удивительны”.

5. Соборность и общинность народа не означают тяготения его к стадному коллективизму. Община крестьянская происходила скорее от скученности населения, в связи с дефицитом пастбищ и плодородной почвы. В крестьянах, лишенных внешних скреп и нужды, заметно было скорее тяготение к слабым формам кооперации – ремесленным артелям, временным, сезонным бригадам, семейно-родовым союзам, совместным проектам между родственниками и соседями (строительство дома, моста, торговля сеном, совместные приработки).

6. Община не была прототипом советского колхоза, учрежденного сверху: русский крестьянин всегда платил налоги сам, а не всей общиной в порядке круговой поруки, сам обрабатывал землю, имел свой надел земли, свой скот. Общинными были луга (покосы и выпасы), иногда рыбные угодья. При этом членам общины была присуща взаимопомощь и определенная солидарность перед лицом внешних сил. Еще в XX в. на Русском Севере, который сохранил неизуродованную традицию, держался обычай – погорельцу “ставить дом миром” (наше исконное “страхование недвижимости”).

7. При этом русские в своих социальных проектах нередко допускали элемент “коммуны”: таковы артельщики, “по-коммунистически” был устроен и небольшой русский монастырь. Однако, выходя на уровень, превышающий узкие рамки киновии или артели, русское хозяйство уже всегда не “коммунистическое”, а скорее “рыночное” в общепринятом смысле.

8. Русские никогда не были интернационалистами. В быту, в отношениях с иноплеменниками, в колонизации Севера и Сибири русские проявили себя как чрезвычайно терпимые, но при этом упорные националисты. Русский сельский рынок представлял собой “гостеприимную ксенофобию”: покупателям рады, однако в области торговли исповедовалась самозамкнутость: “чужих не пустим”. Поэтому-то (а вовсе не из-за пропаганды национальной розни) современные наши рынки с засильем различных диаспор вызывают у русского человека подсознательное раздражение.

9. На чужой земле, с иноплеменным коренным населением, русский ведет себя осторожно, с уважением к местным обычаям и нравам, но за пазухой обязательно держит камешек своей идентичности и некоторого своего превосходства (преимущественно связанного с православием, а не с кровью или бытовой культурой). Эта поведенческая основа оказалась беззащитной, будучи вытащенной из подсознания, выведенной под прожектора интернационалистической и тем более либеральной гуманистической “критики национализма”. Мы полагаем, что нынешнее ослабление чувства национального достоинства связано у русских именно с безбожием и атеизмом.

10. Некоторые исследователи несправедливо говорили о слабовыраженном чувстве национального начала у русских. Так, например, близоруко замечание Ричарда Пайпса: “Мужик имел слабое представление о принадлежности к русской нации. Он думал о себе не как о русском, а как о “вятском” или “тульском”” (Pipes R. The Russian Revolution. New York, 1990. P. 203). Конечно, вятские и тульские мужики мало соприкасались с иноплеменниками. Другое дело русские купцы или солдаты (то есть те же вятские и тульские ребята) – было бы абсурдно утверждать, что в Турции или в Париже они ощущали себя как “вятские”, а не как “русские” и не чувствовали своей “нации”.

И даже желчный по отношению к России Чаадаев подтверждает: “Русский крепостной не носит отпечатка рабства на своей личности, он не выделяется из других классов общества ни по своим нравам, ни в общественном мнении, ни по племенным отличиям; в доме своего господина он разделяет повседневные занятия свободного человека, в деревнях – он живет вперемежку с крестьянами свободных общин; повсюду он смешивается со свободными подданными без всякого видимого знака отличия”.

11. В этой связи знаменательно другое: русские мало акцентировали свое региональное происхождение, и в России недостаточно по сравнению с другими державами развито это чувство дифференциации местных диалектов и местных укладов[13]. На всем необъятном пространстве расселения русских распространена одна и та же культура, основанная на унифицированном русском языке, очень близком к литературной норме – русские стали первой в истории великой нацией однородной культуры.

12. Характер русского народа глубоко усвоил образ Христа и христианские ценности. Пороки и отклонения от нравственного русла народной жизни всегда оценивались исходя из духовного мерила, церковного канона и обычая. Не менее значимым было и православное наполнение русской повседневной культуры. “Русские сказочные образы как-то совершенно незаметно и естественно воспринимают в себя христианский смысл”, – отмечает Е. Трубецкой. Русские склонны к бескорыстному поиску правды (справедливости), “иного царства”, при этом скептически настроены к посюсторонней правде (которую принято искать у чиновников, в суде, в обществе).

13. Юродство стало не только одним из любимых чинов православной святости (“блаженные”, “юроды Христа ради”), но и социокультурным феноменом. В основе его лежит противогордыня, полный отказ от тщеславия и способность к самопоношению. С другой стороны, юродство жестко “кощунствует” над ложными ценностями “мира кривды”, социальной несправедливости, лицемерия. В отличие от индивидуального юродства коллективное представляет собой целые колонии, которые живут в определенной оппозиции к мирскому строю. Сам жизненный уклад русских создает не только в душе, но и в общинной жизни некоторую стойкую структуру, оппозиционную “миру сему”. Вынужденное соучастие русских в официальной “кампанейщине”, начальственной “показухе”, в выморочных инициативах государства таит в себе юродивую ухмылку. Многие из таких чуждых народу затей просто спускаются на тормозах. Русские имеют огромный опыт постоянного соседства с противоестественными социальными проектами, реформами, перестройками традиций. При этом чиновники, публичные люди (общественность), князья, жрецы и слуги мира сего живут своей жизнью, а народ – своей.

14. В своих работах Н.С. Арсеньев приводил многочисленные примеры таких типически русских черт, как сила умиления, сила покаяния, сердечная терпимость, великодушие и сострадательность. Особенно поражают примеры сострадания к немцам во время Великой Отечественной войны. Нередки были случаи, когда русские спасали немецких раненых солдат от стужи, от голода и даже от расстрела (не из политических мотивов, а из жалости).