Этот день Победы. Ветераны Челябгипромеза в Великой Отечественной войне - Семён Абрамович Шенкман

оперативное подчинение Брянскому фронту. В течение полутора месяцев полк действовал в составе истребительной авиадивизии, которой командовал первый грузинский летчик полковник Тотанашвили. Полк с поставленными задачами справился успешно. Почти весь лётный состав был награждён орденами, некоторые лётчики — дважды. Награды вручал лично полковник Тотанашвили. На Брянском фронте не вернулся с боевого задания командир эскадрильи капитан Иван Лукашов.

На Брянском фронте в течение 3-4 дней наш полк базировался на аэродроме Выползово. Здесь довелось увидеть героя Советского Союза лётчика Алексея Маресьева. В столовую он приезжал с ватагой лётчиков на подаренном командированием «Виллисе».

В январе 1944 года, впервые на шестом году службы в армии, мне был предоставлен отпуск. На попутках добрался до Брянска, а далее — железной дорогой. От Москвы езды одна ночь, заснуть не сумел, почти всю дорогу простоял в тамбуре с папиросой в зубах. Четыре года в казарме, год на фронте давали о себе знать. От вокзала до дома ещё в потемках добежал бегом. На кухне у растопленной печи возилась мама. С крыльца, в форточку, то ли шепотом, то ли вслух я произнес заветное слово «мама». Она полуобернулась на мою тень в окне и на мгновенье застыла. А я стучу в стекло, не смея произносить другие слова. Мама выронила из рук ухват с чугунком и бросилась в сени, открывать калитку. Дрожащими руками не может нащупать в темноте щеколду...

Наконец-то я дома. За время моего длительного отсутствия семья прибавилась на два человека. И прошел почти год, как родители получили похоронку на старшего брата Анатолия. Мы одновременно с ним призывались на службу в 1938 году, поскольку мне было в бумаге о рождении добавлено два недостающих года при поступлении в техникум.

После Финской войны брат был демобилизован, в начале Отечественной находился на брони, осенью 1941 года добровольцем ушёл на фронт в парашютно-десантные войска. Во время Московской операции десантники действовали на Смоленщине. Оставшиеся в живых были демобилизованы, в том числе Анатолий. Через полгода он вновь ушёл добровольцем на фронт. Служил в тяжёлой артиллерии, погиб от попавшего в землянку шального снаряда под Днепропетровском.

Оказалось, что на Юго-Западном фронте в ноябре 1942 года мы были совсем рядом, в пяти-семи километрах друг от друга. Если бы знать! Но по номерам полевой почты угадать местонахождение адресата невозможно.

Во время отпуска в Ярославле я встретился с сержантом Бычковым — однокашником, который поведал печальную судьбу полка под Брестом, в котором я служил перед поступлением в училище.

... 22 июня 1941 года на рассвете противник нанёс удар по нашему аэродрому.

Самолёты стояли в палатках по десять штук в каждой. С первого захода палатки были подожжены бомбами и зажигательными снарядами. Самолеты сгорели на земле. Лётчики находились в Пружанах, в трёх километрах от аэродрома, оставшись «безлошадными». Рядом с аэродромом в фольварке размещался палаточный лагерь, который постигла та же участь, что и самолёты. При этом «мессеры» гонялись даже за одиночными бойцами. В живых остались немногие.

За время войны наш полк дважды оказывался как бы впереди пехоты, что сулило непредсказуемые последствия.

После Сталинграда войска двинулись по центру Украины на запад в направлении на Днепропетровск, оставляя слева неосвобождённым Донбасс. Наша авиация прикрывала с воздуха действия наземных войск, оказавшихся на острие наступления.

23 февраля 1943 года полку было приказано перебазироваться на полевой аэродром в районе Барвенково, близ деревни Зотаро-Марьевка. Я возглавлял передовую команду технического состава для приёма самолётов на новой точке. Миновав Барвенково, наш грузовик был остановлен для проверки документов. Какой-то молоденький полковник произнес: «Дуйте вперёд, коли приказано». Мы поехали дальше.

Я сидел в кузове лицом назад, заметил артиллерийские позиции и две линии окопов полного профиля. Небольшие группы и одиночные бойцы, двигавшиеся на восток, останавливались на линии, которую мы миновали.

Зародился «червячок сомнения» — почему авиация впереди окопов? Как потом выяснилось, положение наших наземных войск на этом участке было весьма неустойчивым и неясным, на всякий случай в ближайшем тылу был поставлен заградительный отряд, линию которого мы миновали.

Прибыли на точку. Там было несколько полуразрушенных бараков, один из них был оборудован под столовую, в которой собрался народ. Состоялось торжественное собрание, посвящённое очередной годовщине Красной армии. По случаю праздника для всех норма водки была удвоена.

В завершение вечера выяснилось, что на ночёвку всем не хватает площади. Мне было велено собрать человек пятнадцать-двадцать летчиков и переночевать в деревне Зотаро-Марьевка, в 3-5 км западнее аэродрома.

Деревню рассекал глубокий овраг. Мы на грузовике при подъезде повернули налево, поднялись на бугор к ближайшей хате. Грузовик разместили под навесом до утра, а сами зашли в довольно просторный дом с деревянным полом. Две бабки молились Богу перед свечкой. Одна из них пыталась завести разговор, но мы быстренько разместились для сна.

Среди ночи меня растолкал шофёр и предложил выйти на улицу. Он сказал, что с той стороны оврага слышна не наша речь. Хмель из головы мгновенно улетучился. Прислушались ещё разок. Никаких сомнений — за оврагом немцы. За две-три минуты собрались, вытолкали автомобиль на дорогу, не запуская двигатель, спустились под гору и ещё затемно возвратились на аэродром.

Мой доклад был взят под сомнение, которое рассеялось утром при первом взлёте пары разведчиков. Один из них был подбит автоматным огнем из Зотаро-Марьевки. Летчик сумел развернуться и плюхнуться с разбитым радиатором на наш аэродром.

В деликатном положении мы оказались в 1945 году в районе Познани. Осуществляя Висло-Одерскую операцию, Познань с её цитаделью наши войска «в лоб» не взяли, оставив её в своем тылу, и двинулись сразу на Одер.

Во избежание бессмысленного кровопролития окружённому Познаньскому гарнизону противника было предложено сложить оружие. Предложение было отвергнуто, после чего началась массированная «обработка» цитадели средствами артиллерии, миномётов, «катюш», бомбардировщиков и штурмовиков. Окружённый гарнизон противника заведомо был обречён на полное уничтожение.

Вопреки амбициям немецких генералов логика подсказывала, что весь гарнизон умирать бессмысленно не желает.

Листовками и радиопередачами гарнизон был оповещён о том, что советское командование на ночное время открывает в западном направлении полосу шириной в один километр для беспрепятственного выхода окружённых. И в эти ворота устремились сначала мелкие группы, а потом целые подразделения.

В первых числах февраля наш полк буквально «плюхнулся» на гумно имения какого-то немецкого барона в 15-20 км западнее Познани. Началась весенняя распутица, гумно растаяло, самолётам ни сесть, ни взлететь. А совсем рядом авиакорпус генерала Савицкого вёл активные боевые действия, используя в качестве взлётно-посадочных полос автомагистраль Варшава-Берлин.

Мы оказались в створе познаньской нейтральной полосы, и на