Двойники идут на дело - Мария Жукова

Мне захотелось грохнуться в обморок. А Анька… Анька дико расхохоталась и опять смеялась так заразительно, что я не смогла не подключиться к ней.

– Ой, мамочки! – хваталась она за живот. – Ой, не могу! Ну ты посмотри на этот фингал? И куда же я теперь с ним? Нет, а ноготочки-то у меня – класс! Как я тебя, а? Черт, два ногтя сломала! Но на тебя не жалко. Ха-ха-ха!

У меня на левой щеке остался след (вернее, следы) приложения Анькиной рученьки – четыре жирные царапины, из которых тоненькими струйками сочилась кровь. На полу в гостиной остались клочья волос – придется подравниваться, но Анька заметила, что это и к лучшему: сделаем волосы одинаковой длины. Она в очередной раз вспомнила, что до сих пор не купила краску: ей же следовало осветлиться. На наших телах также остались следы схватки.

– Жаль, что мы побиты по-разному, – внезапно сказала Анька.

Я уставилась на нее, а она продолжала размышлять вслух.

– Может, стоит тебе и меня расцарапать? А мне поставить тебе фингал? Чтобы все было одинаково?

– Ну уж нет! – возмутилась я. – И так достаточно. Я теперь не знаю, как на улице показаться с такой рожей!

Анька махнула рукой и заметила, что это как раз ее волнует меньше всего. Но по разным увечьям нас могут быстро распознать.

– Заживет, – заметила я.

– Сколько времени заживать-то будет?! – заорала Анька, изловчилась – и врезала мне под глаз.

Я дико заорала. Сама не предполагала, что способна на такую ярость. Но на этот раз мой пыл поумерила Анька, подставив щеку.

– Царапай, – сказала она.

– Дура!

– Не хочешь – не надо. Я сама. У тебя все равно ногти не такие.

Анька опять подтащила меня к зеркалу, велела стоять рядом и не двигаться, примерилась – и собственными ногтями рассекла себе щеку, сопровождая данное действие площадной бранью. Вышло почти идентично со мной.

Мы опять уставились в зеркало – и нас снова обуял приступ дикого хохота.

По фингалу под глазом, по четыре следа от ногтей…

– Что с телами будем делать? – спросила Анька, намереваясь раздеться.

– Хватит физиономий, – ответила я. – Мы же, как я понимаю, не собираемся спать с одними и теми же мужиками? – Я помолчала и добавила: – А ты что, правда с Артемом?

– Правда, – кивнула Анька. – Было дело. Спали. Но уже все. Вот ведь сволочь! Ты прости меня, Лерка, но когда твой ребенок сказал, что это дядя Артем тебе машину подарил… мне будто вожжа под хвост попала. Я и понеслась сюда отношения выяснять. А вот сейчас думаю: это ж может быть не тот Артем? Нет, конечно, тот. Второму-то откуда взяться? Имя довольно редкое. Ладно, рассказывай. С чего это он так расщедрился? Мне следовало вначале выслушать тебя. А я… Прости, Лерка. Больше не буду.

«Психованная», – подумала я, но отчиталась о знакомстве с Анькиным бывшим любимым.

Все это время мы сидели в креслах, потягивая коньяк, который я обычно держала в тумбочке вместе со стаканами. Как лекарство. Из кухни периодически доносились крики папашки, стучавшего в дверь. Анька заперла их с Костиком на швабру, которую вставила в ручку. Костик вел себя тихо. Интересно, он что-то рассказал дедушке? Думаю, нет.

Выслушав меня, Анька еще раз извинилась, а потом твердо заявила, что никогда бы не ожидала от Артема такой щедрости.

– Возможно, он решил меня как-то использовать, – заметила я.

– Возможно, – согласилась Анька. – Или позлить меня. Но мы это проверим. Я придумаю как.

О работе Анькиного воображения я уже знала не понаслышке. И какая роль в этой «проверке» отведется мне?

– У меня рожу щиплет, – заявила гостья. – А у тебя?

У меня тоже немного пощипывало, но кровь уже не текла. Больше всего болело бедро, которым я стукнулась о ручку дивана. Я приподняла юбку и увидела огромный синяк. У Аньки самый большой был на боку.

– Пойдем хоть перекисью царапины обработаем, – предложила я.

– А аптечка у тебя где? Не на кухне, случайно?

– В ванной, – ответила я.

Минут двадцать мы занимались приведением друг друга в относительно божеский вид, потом подравнивали волосы, затем Анька заявила, что отправляется в магазин за краской для волос, прихватила вырванный ею же у меня клок, взяла свою сумку и сказала, чтобы я выпустила папашку минут через десять после ее ухода.

– Пусть отправляется назад на свою дачу. Он нам здесь будет только мешать.

Я была полностью согласна с Анькой. Вот только как его выставить? У меня ведь нет Анькиных талантов.

Она ушла, я закрыла за нею дверь, убрала коньяк и стаканы в тумбочку и отправилась снимать швабру.

При виде меня родитель открыл рот, не выдал ни звука и снова закрыл. Костик тоже молчал, потом быстро побежал в большую комнату. По звуку я слышала, что он проверяет шкаф.

– Она ушла? – уточнил он у меня.

Я кивнула.

– Кто ушел? – тут же встрял родитель.

– Неважно, – устало ответила я. – И ты уезжай, папа.

Родитель наконец собрался с силами и завопил. Его крик был прерван звонком сотового телефона, валявшегося на тумбочке в прихожей, где мы и стояли в тот момент. Мы все втроем опешили. Я еще не привыкла к этой новомодной игрушке и не сразу поняла, что это меня. Отец вообще смотрел на трубку, как на девятое чудо света, если считать «Тойоту» восьмым. Первым очнулся Костик, взял трубку в руки и нажал на верхнюю слева кнопочку – как нас учила тетя Аня.

Это как раз была она – Анька не запомнила мой городской номер, он вообще сложный, не то что сотовый.

– У парадной – автобус с лицами в камуфляже. ОМОН или не ОМОН, понять не могу. Кого тут у вас могут брать?

– Не знаю, – сказала я в полной уверенности, что меня появление этих молодцев волновать не должно никоим образом. Это, наверное, к черным (в смысле лицам кавказской национальности) со второго этажа. Они там купили две соседние квартиры – по стоякам Артура и Лехи, вселились всем аулом, по утрам отбывают куда-то (на рынки, как я предполагаю) тоже на автобусе. Но с соседями очень вежливы, особо не шумят, стараются не привлекать к себе внимания. Зачем следить там, где живут?

Я уточнила у Аньки, когда она намерена возвращаться.

– Скоро, – ответила Поликарпова и отключила связь.

– Откуда у тебя деньги на такой телефон?! – заорал папашка. – Ты знаешь, сколько он стоит?!

Он не успел в очередной раз поразглагольствовать о буржуях и капиталистах, обдирающих трудовой народ. К нам стали ломиться в дверь.

– Кто это? – шепотом спросил папашка, с ужасом глядя на меня. – Бандиты? Воры? Звони в милицию!

– Возможно, это и есть милиция, – ответила я, пытаясь соображать побыстрее.

Какого черта? Кто мог сюда прислать молодцев в камуфляже? ОМОНу у меня явно делать нечего. Процентов девяносто, что не они. Из тех лиц, с которыми мне пришлось столкнуться в последнее время, с властями вроде дружить не должен никто. А вообще-то… Вполне могут дружить. Власти работают на них. За твердую валюту, а не постыдную зарплату от государства. А могут быть и переодетые бандиты. Нет, в любом случае это – бандиты. Главное – кто их послал? И что им от меня надо?!

Я быстро сунула сотовый телефон Костику в шорты, он тут же прикрыл его сверху футболкой. Папашка бормотал себе под нос что-то несвязное.

– Телефон тети Ани помнишь? – шепнула я сыну.

Он кивнул.

В этот момент дверь с грохотом рухнула в мою небольшую прихожую, в квартиру ввалились громилы в камуфляже и черных шапочках с прорезями, вооруженные до зубов. С их губ уже был готов сорваться воинственный клич, но тут они увидели нас троих – папашку в старых джинсах и застиранной футболке, меня с фингалом и царапинами на лице и прижимавшегося ко мне испуганного ребенка.

Молодцы застыли на местах, переглянулись. С лестницы на них напирали другие. Те тоже постарались протиснуться в мою прихожую, и вскоре их собралось здесь человек десять. До сих пор не понимаю, как все уместились. Они молча разглядывали нас. Мы – их.

Первым пришел в себя мой родитель – и потребовал у них документы. Документов, как и я предполагала, у молодцев не было. Или они не желали их предъявлять. Я специально посмотрела на их форму – и не заметила никаких нашивок.

Родитель уже завелся не на шутку и заявил, что сейчас же позвонит в милицию, КГБ, губернатору, какому-то там депутату, за которого он голосовал, Зюганову и еще нескольким лицам, о которых я слышала впервые. Молодцы проснулись.

– Э, папаша! Потише! – выдал один.

Но мой родитель уже разглагольствовал о совершенно неприемлемом выполнении милицией своих функций, коррумпированных правоохранительных органах, бандитах, купленных прокурорах, судьях и о ком-то там еще. Цитаты из прессы и телерепортажей со ссылками на первоисточник сыпались одна за другой. «Отцу бы на митингах выступать», – подумала я. Молодцы в большом удивлении слушали говорливого пенсионера, только изредка стараясь умерить его пыл. Но отец говорил с душой… Пропал, пропал в нем политический агитатор…