На этом берегу - Л. Астахова

Вспоминая эту сцену, он и сейчас покраснел. Ему хотелось поделиться, поговорить с Рианом, но было стыдно признаться в собственном поступке.

Риану легко было понять замешательство сородича.

— Похоже, способность говорить о таких вещах доступна только людям, — эхом отозвался он.

Решающим в выборе ответа явился все тот же довод, что ранее подтолкнул к откровенности Риана — если не скажу сейчас, то, может, потом уже и не придется. Чаша весов склонилась в сторону откровенности, и он подробно описал другу жизнь в Гавани, работу людей и альвов, рассказал о картах и кораблях. Потом, уже вкратце, поведал о своих знакомых, и, наконец, сев на кровати, так что бы Риан не видел его лица, запинаясь и заикаясь, рассказал, что ничего не ощутил в гостях у той женщины. Нет, он не опозорился, и она не была ведьмой, отнеслась к нему хорошо, только он ничего не почувствовал. Получается, что врут все легенды, или что-то с ним самим не так…

— И ты больше никогда…м… не приходил к женщинам?

Тогда шок для Гилда был слишком сильным, он ведь свято верил в неземную радость таких чувств.

— Я решил проверить, — если слышно произнес он, — и пришел к ней еще раз.

Итог был тем же. Даже сейчас, вспоминая, что произошло, Гилд был расстроен.

— Зачем об этом говорить, — убитым голосом выдавил он, — если со мной что-то не так, кому какое до этого дело… Я не мешаю никому жить, и никому нет дела до меня.

Было в его словах столько отчаяния, столько разочарования, что Риану стало просто физически больно.

— В нашей жизни… любовь это редкость, даже во времена более благословенные и мирные было так. Нас всегда связывали иные узы и иные страсти… — печально молвил он.

Альв хотел было положить руку на плечо сородича, но удержал ладонь в воздухе. Прикосновение — это слабое утешение, да и не утешение вовсе. Вместо этого он сказал:

— Я уверен, что это касается и людей. Немного иначе, разумеется. Я долго наблюдал за ними, думал, они знают какой-то секрет, или чувствуют больше, чем мы. Но это не так. — От непривычно долгой речи у него перехватило дыхание, но Риан продолжил. — Зачастую в их жизнях вообще нет любви. Есть похоть, страсть, жажда избежать одиночества, есть много чувств, которые сгорают жарким огнем, сжигающим подчас все вокруг. Но любовь, настоящая и истинная, очень большая редкость, и если случается что-то подобное, то даже их короткая память хранит воспоминание долгие века. Они слагают песни о великой любви, но сами, как правило, предпочитают полету души теплый очаг, сытный обед, надежные руки и плодовитое чрево.

— Я слышал их песни, — поморщился Гилд, — по-моему, они не очень…

— Дело не в песнях. В крайнем случае, они придумают себе красивую сказку, чтобы раскрасить свое существование, лишенное красоты и гармонии. Они живут одним днем, и возможно это их счастье и единственно возможный способ жизни.

— Мы с ними очень разные, я даже описать не могу, насколько.

Риан сидел рядом в кромешной тьме, но им не нужен был свет, чтобы увидеть в глазах друг друга искру понимания.

— Мы просто устроены иначе. Мы не можем найти замену истинному, и не можем придумать себе радость, а уж тем более любовь.

Глубокая и неподдельная печаль плескалась в светлых глазах Риана. Бывают такие моменты, когда приоткрываются потайные дверцы души, когда она находит кого-то близкого себе, и стремится к сближению.

— В юности я знал девушку из нашего народа. Мы понимали друг друга без слов, мы думали одинаково и чувствовали одинаково, мы были почти единым целым. И если бы ко всему этому мы еще и желали друг друга…м… как мужчина и женщина, то обязательно бы поженились. Но этого не было между нами. Никогда. Такого не было более ни с кем, даже с Лорилин. Мы все стремимся именно к такому, и не согласны на меньшее. Вот откуда твоя печаль, а вовсе не о того, что с тобой что-то не так.

Риан хотел сказать "Друг мой", но вдруг подумал, что возможно Гилд не так уж и нуждается в друге. Природа их племени снова сыграла злую шутку, заставив сдержаться в миг высокого накала эмоций. Но Риан подумал об этом, и понадеялся, что Гилд поймет его без всяких пояснений.

— Причина в нас, в том, что мы другой род, рождены иными, и не можем жить по законам людей. А они это чувствуют каким-то звериным чутьем, потому и гонят отовсюду, потому и ненавидят. Они просто не знают, а скажи, не поверят, что наша жизнь точно так же полна тревог, печалей и горестей, только все это другое.

— Да, это так…

Впрочем, стоило ли удивляться, ведь жизнь людей всегда казалась альвам не менее странной и вызывала удивление, а, порой, и гнев. Люди легко поддавались иллюзиям, называя их то мороком эльфов, то перстом богов, и часто успешно убеждали самих себя в любой своей выдумке. Они говорили, что любят, а затем предавали суженых, говорили, что ненавидят, и тут же заключали сделки с врагом. Что толкало их на это, что заставляло так поступать, народу альвов во все времена было неведомо. Люди меняли супругов, друзей и даже Богов, низвергая былые пристрастия в черную бездну. Видимо, недолговечность их тел диктовала недолговечность душевных порывов, но, сколько бы не жили представители иного рода, своим пристрастиям они всегда были верны. И сейчас, сидя в темноте рядом с парнем, которого Гилд знал всего пару дней, он был уверен, что они связаны чем-то незримым и вряд ли смогут просто подняться и разойтись. Он сказал ему то, о чем не проронил ни слова с теми, кого знал долгие годы, сказал и не жалел. Больше он не ощущал неловкости, потому что верил, его понимают, и не будут осуждать, понимают, как поняли бы самого себя. Да и он ведь будто видел всю жизнь Риана. Ему казалось, что не надо слов, достаточно просто подумать о чем-то и Риан услышит его и поймет.

"Может быть, мы будем друзьями? — скользнула нерешительная мысль. — Будем вместе, столько времени, сколько отмерено нам на этом пути. Что бы не случилось, мы поймем друг друга, а если кто-то тебя понимает, даже смерть не страшна"

— Это верно… — тихо донеслось из темноты. — Я рад, что встретил друга.

Он ответил на мысли. Это было бы невероятно для людей, но Гилд не удивился, он лишь взглянул другу в глаза, улыбнулся и произнес:

— Я тоже рад.

Потом они вновь скользнули под одеяло, ощущая приятное тепло. Мысли переходили в образы, каждый думал о своем, но что-то общее, словно скрепленное невидимыми паутинками, объединяло их. Если бы наутро оказалось, что они видели один и то же сон, пожалуй, никто бы не удивился.

Через день Гилд уже ходил почти нормально, и плечо болело гораздо меньше. Всю работу по хозяйству они делали вместе, и каждый лишь поражался, как это раньше мог жить один. Теперь в землянке часто звучал смех, а истории из жизни и придуманные кем-то рассказы сменяли друг друга. Казалось, не было темы, на которую они не могли бы поговорить.