Лондон в огне - Эндрю Тэйлор

якобы для борьбы с огнем, но на самом деле вооруженные люди должны были следить, чтобы беспорядки не превратились в неуправляемый бунт.

Но даже в эти тяжелые для британской столицы дни господин Олдерли сохранял свой высокий статус. Он не просто банкир и олдермен Сити. Состояние господина Олдерли так велико, что, по слухам, в число его основных должников входит сам король.

Вполне естественно, что Уильямсон стремился оказать этому человеку должное уважение. Однако я был озадачен. Разве обязательно наносить ему личный визит в такое неспокойное время? Олдерли ведь не судья, не законник и не придворный.

Уильямсон часто оглядывался через плечо, словно боялся, что я убегу и брошу его одного среди обездоленных горожан и развалин. Должно быть, он не покидал Уайтхолл с прошлой недели. Видимо, мой начальник имел лишь примерные представления о том, что́ Пожар сотворил с Лондоном, и реальность застигла его врасплох.

Мы огибали остатки Сити, обходя те места, где огонь свирепствовал сильнее всего. Уильямсона неприятно поразило увиденное: дымящиеся руины, черные печные трубы посреди пепелищ, медленно бредущие по улицам толпы бездомных, нагруженных вещами и тащивших на себе тех, кому трудно было идти.

Все это ужаснуло и меня тоже, но у меня хватало и собственных забот. У господина Уильямсона не было никаких причин доверять мне и тем более хорошо ко мне относиться. Я поступил к нему на службу только в начале лета. Наши пути пересеклись при непредвиденных обстоятельствах, и этот поворот событий вряд ли его обрадовал.

В мае я в третий раз подал королю прошение, умоляя, чтобы наш безгранично милосердный государь сжалился и выпустил моего отца из Тауэра. Он был заключен в тюрьму после подавления восстания Веннера в 1661 году. Хотя отец не принимал личного участия в этой неудавшейся попытке захватить Лондон под знаменами короля Иисуса, до Реставрации он был известен как «пятый монархист»[3], и власти перехватили изменнические письма, свидетельствовавшие о том, что батюшка приложил руку к этому новому бунту. Поскольку мой отец был печатником, заговорщики попросили его напечатать декларацию, провозглашавшую замену земной монархии небесной. Отец по глупости согласился.

«Пятые монархисты» почерпнули свои убеждения из второй главы Книги пророка Даниила, в которой пророк толкует сон царя Навуходоносора об истукане, сделанном из золота, серебра, меди, железа и глины. На этом основании пророк предсказал рождение четырех царств, а затем пришествие пятого царства, которое сокрушит и поглотит все остальные, а само будет стоять вечно. Отец и его друзья нисколько не сомневались, что этой Пятой монархией будет править король Иисус. А чтобы приблизить этот день, во время недавней Гражданской войны они решительно выступили против короля, и казнь Карла I состоялась во многом благодаря им.

Но, к их большому сожалению, после смерти монарха король Иисус на престол не взошел. Вместо Пятой монархии возникла Английская республика, вскоре превратившаяся в военную диктатуру Оливера Кромвеля. Официально не называвшийся королем, однако на деле являвшийся им, Кромвель проявлял все больше враждебности к своим былым союзникам, «пятым монархистам». Через год-два после его смерти монархия, ко всеобщему ликованию, была восстановлена в лице Карла II.

Но отец не терял надежды, и Пожар в Лондоне ее только усилил. Несмотря ни на что, он по-прежнему ждал разрушения земных монархий, пришествия короля Иисуса и наступления Царства Небесного на земле. А я по-прежнему старался заставить его помалкивать на этот счет.

Король не удостоил ответом мое прошение о помиловании, чему я ничуть не удивился, ведь такая же судьба постигла два предыдущих прошения. Но десять дней спустя мне написал господин Уильямсон и взял меня к себе на службу в Скотленд-Ярд.

Да, писал мне Уильямсон, в своем безграничном милосердии король решил, что моего отца можно отпустить на поруки, но лишь при определенных условиях. Первое — он должен уйти на покой и не искать встречи с теми из своих былых сообщников, кто до сих пор на свободе. О том, чтобы батюшке вернули дом, имущество и печатню, разумеется, не могло быть и речи. Второе условие — гарантом благонадежности отца буду выступать я.

И третье условие — я поступаю на службу к господину Уильямсону и выполняю любые поручения, какие он посчитает нужным мне дать.

Когда после восстания Веннера мы впали в немилость, срок моего ученичества в мастерской отца подходил к концу. Другими словами, я обладал всеми знаниями и умениями, необходимыми для печатного ремесла. Вот почему Уильямсон пожелал, чтобы я работал с господином Ньюкомбом, печатником «Газетт», и не позволял тому обманывать правительство.

Однако с самого первого дня он давал мне и другие поручения. Годы учебы в школе собора Святого Павла мне все-таки пригодились: большинство подмастерьев таким образованием похвастаться не могли. По приказу Уильямсона я переписывал письма, вел записи, исполнял роль мальчика на побегушках. Иногда даже разговаривал с людьми от его имени в случае, если Уильямсон хотел сохранить в секрете свой интерес к этим персонам.

Но зачем ему брать меня с собой в дом одного из богатейших людей королевства?

Почему его выбор пал на меня?

Глава 9

Особняк Барнабас-плейс находился неподалеку от Холборнского моста: именно там люди лорда Крейвена вчера усмирили огненную стихию. Улицы вокруг выглядели бедно, однако сам старинный дом впечатлял своими размерами. Похоже, он был почти целиком построен из камня — как заметил господин Уильямсон, в наше время, когда повсюду разлетаются искры, это очень удачно.

Я постучал в главные ворота рукояткой кинжала. Уильямсон оглядывался по сторонам, скривив губы в гримасе отвращения. Сейчас к обычным толпам нищих и просителей, которые собираются у ворот богатых людей, прибавились горожане, из-за Пожара лишившиеся домов.

Я постучал еще раз. На этот раз в воротах приоткрылось окошко, и привратник спросил, что нам нужно.

— Передайте господину Олдерли, что к нему по поручению короля пришел господин Уильямсон.

Привратник впустил нас, замахнувшись жезлом на двух женщин, пытавшихся проскользнуть внутрь вместе с нами. Одна из них держала на руках ребенка, завернутого в шаль. Вслед за привратником мы поднялись по ступеням крыльца и вошли в приемную.

Казалось бы, ничего особенного не происходило, но привратник отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке. Глаза у него так и бегали, и ему явно не терпелось уйти. А когда привратник наконец вышел в коридор, мы заметили, как он что-то шепнул на ухо другому слуге, а потом оба обернулись в нашу сторону.