Рубидий - Михаил Харитонов

— Помогите... —  в отчаянии попытался закричать Привалов, поглощаемый механизмом.

В воздухе внезапно возникла мысль, которую Привалов воспринял как досадливую. Потом чья-то могущественная воля выдернула его из ведра и коагулировала в материю. Процесс был мгновенным, но крайне неприятным. Казалось, его запихнули в какой-то пыльный мешок, причём узкий и тесный. На память почему-то пришло неведомо где слышанное "тело — темница души". Саша понял, что это не такая уж и метафора.

— Che cazzo vuoi?[33] — раздался голос над ухом. 

Ошеломлённый стремительными переменами в своём положении и плохо соображающий, Саша всё-таки выдавил из себя что-то вроде "non parlo Italiano". Эту фразу ему пришлось выучить, чтобы контактировать с Жиакомо, который имел неприятную привычку посреди разговора переходить на язык Данте и Муссолини.

— Да уж понял, — ехидно заметил невидимый собеседник. — Проверяльщик, что-ли, новый?

— С-с-с... — выдавил из себя Привалов.

— Che? Si? Не напрягайся, можешь говорить на своём варварском диалекте. Я тут поставил вполне приличные заклятья перевода.

Саша, наконец, сфокусировал зрение. Ощущение было, будто смотришь через толстое и пыльное стекло. Привалов снова почувствовал всё несовершенство своего тела и тихонько вздохнул.

Но, так или иначе, глаза работали и кое-что показывали. А именно: перед ним сидел — прямо в воздухе, не заморачиваясь сотворением мебели — невысокий старичок в красном камзоле. Половину лица занимал огромный горбатый нос, более напоминающий клюв. Волосы его — абсолютно седые, серебряные — были собраны в косичку. Картинку завершала аккуратная, будто приклеенная, бородка.

"Бальзамо" — сообразил он, наконец.

Мысли заметались, как тараканы на кухне в момент включения света. Чего ждать от великого старца, было совершенно непонятно. Вообще-то всего: Бальзамо был древен, велик и непредсказуем. Однако у Привалова был один козырь — мелкий, но важный: он думал на русском, а Джузеппе Петрович его не знал. Поэтому адекватно прочесть мысли Привалова — что с лёгкостью делали все сашины знакомые — он не мог. Слова о "проверяльщике" это косвенно подтверждали: любой маг на его месте предпочёл бы убедиться в полномочиях новоприбывшего самолично, а не задавать дурацкие вопросы. Впрочем, могло оказаться, что Бальзамо видит его насквозь каким-нибудь своим особым способом, а сейчас просто делает вид. Чего именно вид и зачем делает  — Привалов так и не додумал, потому что человек в красном камзоле заговорил снова:

— Полюса в отсекателе, небось, переключить хотите? Раньше разводили на вершках, а теперь на корешках?

— Кристобаль Хозевич говорил... — начал было Привалов, демонстрируя компетентность.

— Кристобаль Хозевич, — передразнил старик, — вообще многовато говорит. Терпеть не могу этого вёрткого жидёныша.

На этот раз Привалов испугался и возмутился уже не так сильно. Но достаточно, чтобы Бальзамо это почуял и рассмеялся.

— Что, мелкий, дрожишь? Чую-чую, — наконец, сказал он. — Правильно. Тебе жидов полагается бояться. И чем дальше, тем больше бояться будешь. Тебе любой жид — хозяин. Но это тебе. А не мне. Мы-то этих марранов душили-душили...

— К-кого? — попытался было вытолкнуть из горла Привалов. Получилось плохо, но Бальзамо понял.

— Совсем вас истории не учат, — брезгливо сказал он. — Ну ладно, мясу не положено, но ты-то вроде как допущенный? Марраны — это испанские жидочки-выкресты. Втайне ходили в синагоги свои поганые. Испанцам такого добра было не надобно. Инквизиция ими занималась. Я там консультантам работал, помню. Ежели чего — можем повторить.

— Так ведь Кристобаль Хозевич это... сам был Великим Инквизитором... — пролепетал Привалов.

— Этот-то? Инквизитором? Да ещё Великим? — Бальзамо усмехнулся. — Совсем вы, ребята, нюх потеряли. Обычным доносчиком он был, на своих стучал. Когда разоблачили — спрятался. Его по всей Европе ловили. В конце концов в Россию сбежал. Местные жиды его приняли. Тогда они на русских царей работали, это потом их британцы перекупили...

Привалов чуть не застонал. Отвратительное слово "жиды" скребло по нервам, а "русские цари" прозвучало как-то совсем нехорошо. Саша поймал себя на мысли, что лучше уж корнеевский мат-перемат.

— Так, значит, смотрящих отозвали, — продолжал Бальзамо, чем-то гремя. — Кто прощальную речь читал? Американец или англичанин?

Мозг Саши отчаянно тупил и тормозил. Поэтому на вопрос великого старца он почему-то извлёк из памяти слова призрака-Януса: "now I take my leave". Произнесли вслух он их бы не смог, но Бальзамо воспоминание увидел.

— Вот так и сказал? Вот с такой интонацией? — уточнил он. Мозг Привалова где-то внутри себя сделал что-то вроде кивка, а может, поклона.

— Тогда американец, — удовлетворённо заключил Бальзамо. — Хотя теперь уже без разницы. Нам, палермцам, один хрен... — он неприятно хихикнул и махнул рукой. — Ладно. Претензии какие есть к моей работе?

Привалов помотал головой. Ему было очень неуютно.

— Ну, в общем, как команду дадут, я полюса переключу. Хлебушка только свеженького насыпьте. Ленинградский уже весь выдохся, за столько-то лет, — проворчал Бальзамо. — Будет хлебушек-то?

Привалов пожал плечами, всем своим видом показывая, что он человек маленький и не его это дело. Бальзамо, видимо, понял.

— Мороки-то с вами, мороки... — старый волшебник потянул за какую-то ржавую цепь, и поднял с пола толстенную инкунабулу в чёрной коже. — Расписывайся, что-ли, — он протянул Привалову кривой кинжал.

— К-кровью? — заикаясь, прошептал Привалов.

— Чем же ещё? Давай режь, не копайся, — не терпящим возражений тоном распорядился великий.

Привалов понял, что пропал. Кровь позволяла не только идентифицировать личность человека, но и считать ауру и отпечаток мыслей. Первый же правильный проверяющий, глянув на подпись, немедленно выкупил бы Сашу со всеми потрохами. Он подумал — не лучше ли прямо сейчас сознаться в злостном самозванстве и прочих грехах, которые успел совершить. Он не знал точно, что именно он нарушил, но чувствовал, что нарушил изрядно. И влип по самое дорогое.

Но просто так сдаваться не хотелось.

— С-сейчас, минуточку, — выдавил из себя. — Не люблю крови, — брякнул он первое, что пришло в голову.

Как ни странно, но это старику понравилось.

— Это хорошо, — сказал он, — у нас вот тоже крови не любили. Казнь без пролития — знаешь, что такое? Нет, жечь не обязательно, — он, видимо, углядел в голове Привалова какую-то картинку. — Можно разными способами. Вот, к примеру, гаррота.[34] Вроде бы простая штука, а ежели умеючи...