Случайные смерти - Лоуренс Гоуф

Фрэнк оторвал фильтр у сигареты, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.

– Знаешь, что будет потом, когда они заведут на нас дело, смажут пальчики чернилами, велят не улыбаться и сфотографируют?

– Нет, Фрэнк. Что будет потом?

– Роджер потратит часть денег, заработанных наркотиками, на адвоката и возьмет тебя на поруки.

– Подумаешь, как страшно. Фрэнк сказал:

– Ты плохо слушала. Я сказал, Роджер возьмет тебя на поруки. Но уж никак не меня.

– Тебя тоже.

– Может, ты и правда так думаешь, но ты ошибаешься. Он оставит меня гнить в камере и сделает это по двум причинам. Во-первых, он будет думать, что это я виноват.

Лулу сказала:

– Я объясню ему, что произошло. Что это была моя идея, а не твоя.

– Он тебе не поверит. И я бы не стал его упрекать.

В коридоре послышался шум. Крики. Захлопнулась дверь. Фрэнк увидел, как Лулу напряглась, как в ее глазах промелькнул страх.

– Во-вторых, Роджер решил бы, что, если он внесет залог и за меня, я смоюсь из города, а он останется с носом, потеряет свои пять штук или сколько там. Значит, я проторчал бы за решеткой до суда, разве только Ньют сжалился бы, что весьма сомнительно.

– А сколько это, до суда? – Полгода, если повезет.

– Полгода – ты пропустишь Рождество!

Фрэнк сказал:

– С моим послужным списком я пропущу не одно Рождество. Ты была в гриме, а меня Векслер выловит на опознании, как проспиртованную вишню из пломбира с фруктами.

– Ты хороший человек. Фрэнк.

– А?

– Такой терпеливый. – Она улыбнулась. Прозрачные зубы, десны светло-розовые, как жевательная резинка. – Боюсь, я поступила довольно безответственно. В следующий раз мы все провернем, как надо. Осмотрим место и всякое такое.

– Никаких следующих разов. – Фрэнк расплющил окурок в пепельнице для пущего эффекта.

Лулу уселась к нему на колени, прижалась, обвила руками.

– Мне так понравилось, как ты двинул ему в нос. Словно это самое плевое дело. Ты был такой небрежный, такой расслабленный.

– Подбородок, – сказал Фрэнк. – Я ударил его в подбородок.

– Он вырубился еще на ногах, правда? Я видела, как у него глаза закатились. До чего странно, должно быть, когда тебя двинут так, что теряешь сознание.

Фрэнк сказал:

– А вдруг он стукнулся головой об пол и повредил мозг и теперь не сможет нормально говорить, будет мычать или еще что? Вдруг я убил беднягу? Хороша шуточка, а – двадцать пять лет в тюряге за кражу часов?

– Боже мой, и они ведь отберут их у тебя, да?

Фрэнк сказал:

– Давным-давно, еще совсем мальчишкой, я недолгое время был профессиональным боксером.

– Как тебя звали?

– Меня звали Фрэнк Дикки.

– Дикий!

Всего лишь догадка, но она попала в точку. Фрэнк вздрогнул:

– Да, когда-то меня называли именно так.

Лулу возбужденно запрыгала на его коленях.

– Что случилось? Расскажи!

– Я провел восемь боев. Первые пять раз мои противники отправлялись в нокаут на первой же минуте первого раунда, после первого моего удара.

– Ты меня дуришь!

– Первый удар. Правой наотмашь. Бац! – Фрэнк продемонстрировал свою манеру. – Пять боев, а потом мой контракт перекупил парень по имени Херб Мунш. Решил, что сделал ценное приобретение. Он потратился на меня, платил за спарринг-партнеров, за мясо. Следующие два поединка прошли с таким же результатом. Первый раунд, первый удар. Бац! И они в отрубе.

– А по телику тебя показывали?

– Херб потянул кое-какие ниточки и устроил мне схватку на TSN. Если бы я выиграл, бой показали бы по всей стране.

– С ума сойти!

– Для решающего сражения Херб купил мне новую экипировку. Зеленые трусы с белыми полосами и подходящую обувку, белую с зелеными шнурками.

– Ты, наверное, был неотразим. Женщины небось так и липли.

Фрэнк покачал головой.

– Херб их близко не подпускал.

– Молодец Херб.

Фрэнк улыбнулся воспоминанию. Иные женщины были куда хитрее Херба, как выяснилось.

– Что смешного?

Фрэнк сказал:

– Начинается бой, и я тут же понимаю, что влип. Я пускаю против него весь свой арсенал, но не могу пробиться сквозь его защиту. Он тем временем просто ждет, пока я выдохнусь. Толпа свистит и забрасывает нас всякой дрянью. Я взбешен, смущен. На пятой секунде четвертого раунда я изготавливаюсь для удара, получаю справа по корпусу и падаю без чувств. Все.

– Что? Ты проиграл, ты дал ему побить тебя?

Фрэнк сказал:

– Я слишком медленно двигался. Я был сильный, но недостаточно быстрый для профи. Ты интересовалась, что испытываешь, получив нокаут. Что я видел – звезды, стайку птичек, которая кружит надо мной, насвистывая фьюить-фьюить? Ничего, пустое место. Я пробыл в беспамятстве минуты три. Толпа озверела. Многие ставили на меня и теперь психанули. Но это были сложности Херба, не мои. Меня всю ночь продержали в больнице. Думали, что сломана челюсть. Исследовали так и этак. На следующий день Херб заезжает за мной и везет обедать в шикарный ресторан. Пока мы едим, он рассказывает, рефери досчитал до десяти, я лежу труп трупом, он выскочил на ринг с пушкой в руке. Он потерял на мне пятьдесят штук и был вне себя от ярости. Решил, что я нарочно поддался. Если бы оказалось, что я прикидываюсь, он бы пристрелил меня тут же, на глазах у всех. – Фрэнк пожал плечами. – И все.

– Конец твоей карьеры.

– Да. Несколько лет я работал вышибалой, справлялся, потому что со мной старались не связываться из-за моих габаритов, обычно хватало одного удара. У меня по-прежнему получался старый фокус – если мне приходилось кому-то вмазать, он вырубался. Но челюсть, она только с виду нормальная, а так все равно что стекло.

Лулу сказала:

– Здесь нет вышибал. Во всяком случае тех, кого называют вышибалами. Зато есть охрана. Мистер Фил Эстрада. Может, видел. Носит тройки, всегда улыбается и причесан, будто сию минуту от парикмахера. Вероятно, так оно и есть, поскольку, как мне сказал папа, одна из привилегий мистера Эстрады – неограниченное количество бесплатных стрижек, и он приводит себя в порядок три раза в неделю, по субботам, понедельникам и средам. Так что, видимо, если в отеле что-то случится, заниматься этим придется ему.

– Куда б ты ни пошел, – сказал Фрэнк, – всюду найдется кто-то, кто улаживает неприятности, решает проблемы.

– Филу и маникюр полагается бесплатный. Но Фил отказывается делать его чаще, чем раз в неделю.

Фрэнк сказал:

– Полезно иметь такие способности, уметь отсудить людей, заставить их вести себя разумно. Всегда найдется работа. Можно неплохо получать, и обычно это не слишком опасно.

– Я люблю опасность. Полезно для души.

– Зато для сердца вредно, – сказал Фрэнк, который исходил эту местность вдоль и поперек.

Лулу хотела заспорить, но, сделав над собой усилие, промолчала. У Фрэнка было печальное выражение лица. Интересно, о чем он думает. Что толку размышлять о прошлом – все равно ничего не изменишь, как ни старайся. Ее влекло к нему и это: он казался ей человеком, который стоит на земле, устремив глаза к горизонту.

А он, отчего он связался с ней?

Она знала себя. Люди, мужчины и женщины, не могли отвести от нее глаз. Но не потому, что понимали: перед ними вид, занесенный в Красную книгу, экзотическая особь, хрупкая, прекрасная и редкая. А потому, что она была странная, потому, что она была непонятная, уродец из паноптикума, другая.

Она сказала:

– Пошли вниз, выпьем чего-нибудь.

Зазвонил телефон. Фрэнк уставился на аппарат, будто видел впервые и понятия не имел, что это за штука и почему вдруг ей вздумалось издавать такие странные звуки.

Лулу спросила:

– Ты трубку снимешь?

– Это может быть кое-кто, кого я знаю. – Фрэнк пошевелился, и она соскользнула с его колен. – Пойдем выпьем.

Звукоизоляция была превосходная. Едва Фрэнк затворил дверь в номер, гудков не стало. Но Лулу почему-то знала, что телефон не замолчал и что, пока они с Фрэнком остаются в гостинице, этот кое-кто будет звонить снова и снова, преследуя их звонками.

Они нашли свободный столик с видом на холл. Лулу заказала мартини для обоих. Фрэнк редко пил крепкие напитки, они сокрушительно действовали на его голову и желудок. Но после выволочки за ювелирный магазин он решил не спорить.

Мимо скользнул официант с подносом, груженным хорошо прожаренными куриными крылышками. Крылышки выглядели соблазнительно, а Фрэнк проголодался. Он велел официанту оставить поднос. Тот сказал, что не может, это не разрешается. Говорил он с акцентом. Итальянец, что ли. Фрэнк выхватил поднос. Никто ничего не заметил, кроме бармена, как бишь его, Джерри. Фрэнк помахал ему и знаками велел повторить напитки. Официант сказал что-то по-итальянски и затрусил на кухню. Фрэнк предложил курицу Лулу. Она была не голодна. Он стал обкусывать крылышки, бросая кости в пустой бокал.

Принесли мартини. Двойные, с пятью оливками в каждом бокале.

Фрэнк съедал оливку, затем крылышко, затем еще одну оливку и еще одно крылышко. Он вошел в ритм, методично истребляя оливки и крылышки, когда Лулу вдруг произнесла его имя тоном, который заставил его прерваться, перестать жевать и глотать и поднять голову.