Рок. Короткий роман - Екатерина Асмус

— Готово! Можно приступать!

И приступили! И хохотали! И пели! И выпивали! И вновь затягивались, и вновь пели, и вновь выпивали. И казалось, что вся квартира парит в воздухе на волшебных звуках регги и смешинки, словно пузырьки, летают вокруг, и божественная влага никогда не кончится.

Митюха читал стихи:

Амстердам!Куда подевалась совесть?И была ли в этой истории?Вы — белки, мыши и кроликиПодопытной лаборатории!Священник медленно дышит,Он знает, где анаболики.

!Куда подевалась чайка?Чайка, але, я — Моторика!Там белки, мыши и кролики,Сидят и едят кролика,Священник медленно дышит,Он хочет отведать кролика.

Возможно, день сменил другой, но незаметно, плавно и нежно. А музыка все звучала, и дымок курился над столом. Аделаида хохотала, забыв свои слезы, а телефон ее так и валялся в отключке. Лялька упражнялась в «паровозике», тем более что Дреда с жаром взялся ее учить «делать это правильно». Таким образом их губы встречались все чаще, и обоим было понятно, что учиться нужно еще долго.

Возможно, в ночи Митюха разговаривал по телефону с Аделаидиным папашей, успокаивая его, но никто не сможет теперь сказать, было это взаправду или — привиделось.

Во всяком случае, в какой-то момент Аделаида удалилась в отдельную светёлочку, сопровождаемая Борюсиком, Славулей и Саньком, не забыв, однако, включить свой телефон и выдать Митюхе указания о том, что, как и кому следует по нему отвечать.

Последнюю бутылку вискаря она прихватила с собой.

Маленькая бутылочка водочки

Компания скучала у телевизора. Недельный тягучий запой утомил друзей и ввел их в состояние медлительности и ступора. В такие вечера часы тянулись словно резиновые, но не раздражали, а наоборот, наводили на мысль об избранности окружающих, время для которых существует лишь для того, чтобы проводить его в приятной праздности. Дреда и Славуля все же вынуждены были откланяться, дабы не потерять свои рабочие места в Лехином клубешнике, куда пристроил их играть на танцах добрый Тамерлан. Лялька была спокойна и счастлива — Малыш вернулся из гастрольной поездки, уже три дня не выходил из Митюхиной квартиры и, похоже, никуда пока не собирался. Стаську же дней десять не было ни видно ни слышно, что тоже было приятно. Литровка водки, початая, стояла на столе, и из нее лениво отпивали желающие. Уже съедена была вечерняя яишенка, поджаренная любовно, с хрустящим хлебушком, и пришла пора неторопливо расписать пульку. Митюха рыскал по ящикам в поисках колоды карт, а Лялька разводила запивку из очередного старого засахаренного варенья, найденного в закромах бездонного буфета. Борюсик тихонько бренчал на гитаре, Аделаида подтрунивала над Ушастиком и Саньком, Малыш же бездумно щелкал пультом телевизора, звук которого был, по обыкновению, практически выключен.

— Слышь, Малыхан! Бросай ты этот телик, давай играть! — заорал через всю комнату Ушастик, нарушая покойную тишину.

— И то правда, — покладисто ответил Малыш, — к черту дурацкие новости, ничего хорошего все равно не увидишь — одни бандиты да убийства!

— Аха-ха-ха! Ты прям в точку — как раз сейчас опять трупаки показывают! Хорошо, что это все — не про нас! — заржал Ушастик и вдруг, запнувшись на полуслове, метнулся к Малышу и вцепился ему в руку, держащую пульт.

— Ты что, Ушастый, одурел? — возмутился Малыш. — Ты сам же сказал — выключить.

— Тихо, тихо, тихо… — залепетал Ушастик. — Мне показалось, что там, там.

— Ушастик, — захихикала Аделаида, — а ты знаешь, что «белочка» — это не зверек с пушистым хвостиком, а белая горячка?

Но Ушастик не ответил. Он неотрывно смотрел на экран, и лицо его, всегда детски-румяное, стало белее мела. Губы его затряслись, одной рукой он указывал на телевизор, а другой пытался прибавить звук с помощью пульта, который так и не выпускал Малыш.

Компания лениво стягивалась поближе, недоумевая, что это на Ушастика нашло. Все знали, что с «белочкой» парень знаком не понаслышке, и поэтому не очень-то доверяли его зрению и слуху, справедливо полагая, что ими вновь могут овладеть галлюцинации.

— Там... там, да смотрите же! Стаська!!! — заорал Ушастик, и в этот же момент звук телика взмыл во всю громкость, возвещая голосом известного криминального диктора: «…Тело убитой было найдено в номере люкс известной пятизвездочной гостиницы для интуристов, вход в которую разрешен только гражданам дальнего зарубежья. Никаких документов и вещей, которые помогли бы опознать убитую, при ней не обнаружено. Неизвестно, как пострадавшая оказалась в номере, по версии милиции, она промышляла продажей наркотиков или занималась проституцией, но экспертиза не обнаружила признаков недавних половых сношений...»

— Заткнись, заткнись!!! Да выключи это к черту! — Малыш не заметил, как вскочил и истошно орал, размахивая руками: — Стася! Стасенькааа!!!

Он захлебнулся рыданиями и, подбежав вплотную к телевизору, впился глазами в экран. Его глаза глядели прямо в глаза, пустые и изумленно распахнутые глаза девушки, без которой жизнь на этой земле не имела для него никакого смысла. Можно было обмануть себя, сказав, что это — не она. Что это не ее прическа и туфли. Или: что она последние лет пять не носила ничего, кроме брюк и бесформенных свитеров. Или еще: что у нее и денег-то нет теперь на украшения, а у девчонки на экране все руки в брюликах. Но это было бесполезно. Потому что он знал, он понял и все поняли, что это была она.

Малыш бессильно опустился на пол, друзья стояли как вкопанные. Уже давно сменился сюжет, а никто так и не решился тронуть пульт и выключить звук. Наконец Митюха, отмерев, щелкнул кнопкой, и экран погас. И тут Лялька обрела дар речи.

— Я же говорила, говорила тебе тогда! — заорала она в лицо Малышу. — А ты мне не поверил, высмеял меня! А потом обзывал дешевой шлюхой, так вот, полюбуйся на дорогую!

— Ах ты, дрянь маленькая! Ты же клятву дала молчать! Я же тебе. Я же пожалел тебя! А ты рассказала ему! — прошипел Митюха, подходя к Ляльке вплотную. — Шалава ты неблагодарная, вон из моего дома! Убирайся!

— Ничего я ему не говорила, я просто видела ее в ресторане и сказала Малышу, а он… — Лялька визжала уже, как на базаре в родных Матюжках.

— Так ты знал??? — Это Малыш обрел дар речи. Он отмел Ляльку одним движением руки и подошел к Митюхе. — Ты, значит, знал? — Малыш теперь был на удивление спокоен. Каменное оцепенение сковало его снаружи, а ненависть закипала изнутри.

— А ты, значит, не знал? — Митюха не отступил ни на шаг. — Тебе нравилось пить и страдать, страдать и пить. И песенки сочинять про нее. Но никогда ты не спросил, нужна ли ей помощь.

— А ты, видимо, спросил? И, видимо, помог, как я погляжу? Поэтому она сейчас перестала быть живой, а вам хоть бы что! — Малыш оглянулся вокруг.

Друзья стояли как побитые.

— Не знали мы ничего, — взяла слово Аделаида. — Тут же никто ни о чем не спрашивает. Пришел — ушел. Выпил — подвиг, не выпил — подвиг. Она, конечно, иногда Митюхе что-то нашептывала. А больше — никому. Да ты-то сам хоть раз спросил ее — есть ли у нее обед и ужин сегодня? Только деньги занимал да беспокоился, с кем она спит! Да и то — не очень, — добавила она, хмуро поглядывая на Ляльку.

Но Малыш не слушал ее. Не отрываясь, с ненавистью смотрел он Митюхе в глаза и вдруг, схватив стул, бросился на него. Митюха в долгу не остался, выхватив неведомо откуда оказавшуюся под рукой трость, он ловко отражал удары противника словно шпагой.

Дерущиеся закружились вокруг стола. Лялька истошно завопила.

— Да разнимите же их как-нибудь, они же убьют сейчас друг друга! — закричала Аделаида, обращаясь к парням.

— Да они сейчас и нас поубивают, — философски заявил Борюсик. — И что ты с таким количеством трупов делать будешь?

— Козел, — процедила Аделаида.

В этот момент Малыш нанес сокрушительный удар стулом по Митюхе, но попал прямиком по железной спинке кровати, и стул разлетелся на мелкие щепки. Обезоруженный, он был немедленно схвачен Ушастиком и Саньком. Митюха вытер кровь с лица и швырнул трость на пол.

— Все, уймись. И послушай. Да, я все знал. Я хотел ей помочь. Я предлагал ей. Но она отказалась. Наотрез. Говорила, что сама должна искупить вину.

— Я тебе не верю, — прохрипел Малыш. — Я тебя ненавижу! Я вас всех ненавижу… Пустите! Я ухожу. Я никогда никого из вас видеть больше не хочу, ясно!?

У Малыша начиналась истерика. Ребята уже не держали его, он обмяк на полу, скорчился и утирал слезы руками. Плечи его ходили ходуном, и все тело мелко-мелко тряслось.

В комнате повисло унылое молчание.

— Ну что, ребят, — вздернуто-бодро заговорила Аделаида. — Нужно немножко дозаправиться, думаю, а то — тяжело как-то. Стасеньку нашу помянуть. Мить, ну, мы в магазинчик быстренько, а вы уж тут как-то помиритесь. Санек, Борюсик, пошли, нужно купить маленькую бутылочку водочки (так в этой компании называли литровку)! — скомандовала она.