Семь дней - Деон Мейер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ему попали в ногу?
— В лодыжку. Со второго раза. Бенни, снайпер стрелял дважды. Первая пуля попала во входную дверь. Сейчас мы ищем пули или осколки. Может быть, тогда что-нибудь поймем.
— Значит, с первого раза он промахнулся.
— Да. Первый выстрел не попал в цель.
Сидя за высокой стойкой, Гриссел ел курицу прямо из контейнера, без всякого удовольствия. Он сидел и смотрел на свой горный велосипед, который не снимал со стены уже две недели. Теперь у него нет времени, чтобы кататься по утрам. Приходится вставать раньше, чтобы успевать в пробках добираться до штаб-квартиры УРОВП в Бельвиле. Скорее бы закончили строить проклятые эстакады на шоссе N5! Чемпионат мира по футболу закончился, и шумиха со строительством тоже улеглась.
Надо было переехать поближе к работе, подыскать квартиру в одном из северных пригородов. Но переезжать Бенни не хотелось. Ему нравилось жить под самой Столовой горой, рядом с центром города. И вдали от Анны, от прежних проблем и забот. В Бельвиле много искушений; там находятся все его прежние места «водопоя», а также прежние дружки-собутыльники…
Да и вообще, кататься на велосипеде как-то расхотелось.
Жизнь — штука непростая.
Он встал, перешел к дивану и лег на спину, положив руки на грудь. Навалилась усталость от недосыпа; может быть, ему стоит вздремнуть — полчасика, чтобы в голове прояснилось.
«…очень не хочется давить на тебя еще больше, но ты должен действовать быстро. Ведь сумасшедший ублюдок до тех пор будет стрелять по нашим сотрудникам, пока ты не найдешь убийцу!» Африка произнес поистине крылатые слова!
Гриссел велел себе сосредоточиться. Итак, речь идет о преднамеренном убийстве. Скорее всего, убийца — человек, которого она знала.
Не смотритель.
Других подозреваемых нет. Мотива тоже.
Трудность в том, что на самом деле он ничего не знал о Слут.
Он глубоко вздохнул, встал, взял дело и снова присел к стойке для завтрака. Перечел показания мистера Ханнеса Прёйса, директора «Силберстейн Ламарк», и Габрилле (или Габби) Виллетте, личной помощницы Слут. Они подробно рассказали о том утре, когда обнаружили тело. Их показания позволяли понять, каким хорошим работником была жертва, но о ней самой по сути не говорилось ничего.
Гриссел придвинул к себе блокнот и переписал в него три телефонных номера из дела.
Габрилле Виллетте жила одна за жилым комплексом «Авеню» в Си-Пойнте, в стороне от шумной Хай-Левел-роуд. Она открыла ему дверь босиком; оказалась маленькой и худенькой, как ребенок, с узким личиком, обрамленным короткими светлыми волосами. Бенни решил, что ей лет двадцать восемь — двадцать девять. После скупого телефонного разговора Гриссел удивился ее теплоте. Он извинился за то, что приехал так рано и не предупредил ее заранее.
— Днем я не сплю, пожалуйста, проходите, — с улыбкой ответила Габрилле Виллетте. Гриссел заметил, что у нее большие клыки, отчего ему вспомнились вампиры. — Я прочла заметку в утреннем выпуске.
Гостиная была оформлена в веселых сине-желтых тонах. На стене большие фотографии в рамках — главным образом фрукты. Тускло поблескивающие гроздья зеленого винограда, красное яблоко, желтая груша, эмалированное ведерко, полное ярко-оранжевых абрикосов… Заметив, куда он смотрит, хозяйка сказала:
— Это мое хобби.
Больше она ничего не добавила, и Гриссел невольно стал гадать, что именно она имеет в виду — фрукты или фотографию.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Габби, а сама устроилась на голубом диване. Глаза у нее оказались такими же, как обивка, — голубовато-серые.
Гриссел сел в светло-желтое кресло, достал блокнот. Габби закинула ногу на ногу и выжидательно посмотрела на гостя.
— Я пытаюсь понять, какой была Ханнеке Слут, — объяснил Бенни.
Габби медленно и задумчиво кивнула, посмотрела на стопку книг, журналов и газет на журнальном столике.
— Я три года пыталась это выяснить, но, пожалуй, так ничего о ней и не узнала, — суховато ответила она, отчетливо произнося каждое слово. Потом она словно опомнилась и поспешила пояснить: — Поймите, я не хочу проявлять неуважения к ее памяти.
— Мне поможет все, — сказал он.
Габби снова кивнула, не только в знак согласия, но и обдумывая свои слова. Она наморщила лоб и посмотрела в пол. Гриссел догадался, что таким было ее обычное выражение.
— Ханнеке… Моим первым начальником в «Силберстейн» стал Барри Бринк. Для него мне приходилось делать все. Просматривать почту — простую и электронную, отвечать на звонки по его мобильнику, договариваться о его поездках к парикмахеру, звонить его жене и предупреждать, если он задерживался на совещании. Я помогала его дочери-школьнице делать домашние задания по Интернету. Они приглашали меня в свой загородный дом в Йонгенсфонтейне, а по воскресеньям я ужинала у них в Блуберге. Барри был открытой книгой. Знаете, капитан, начальники бывают двух видов. Барри был экстравертом. А Ханнеке… была… совсем другой. Она словно отгораживалась от всех. Лично мне приятнее работать именно с такими, как Ханнеке, — с такими людьми гораздо легче. Они сразу очерчивают круг твоих обязанностей: следить за рабочим графиком, всегда быть на связи, искать ссылки, прецеденты и статьи закона, отвечать на звонки по служебному телефону, а по ее мобильному — только если она на совещании. Никаких личных дел! Только после ее смерти я поняла, как мало я о ней знала. Ведь проходит первое потрясение, и невольно начинаешь задумываться… Тут ничего не можешь с собой поделать.
— Сколько времени вы с ней работали?
— Почти два года.
— Ну и какой она была… как начальник?
— Она мне нравилась, — ответила Габби, на сей раз быстрее, без кивка и задумчивой паузы.
Бенни промолчал, он ждал продолжения.
Молчание затянулось. Габби скрестила руки на груди. Гриссел догадывался, почему она молчит: ей не хочется говорить плохо о мертвой. Он терпеливо ждал.
— Я восхищалась ею, — чуть тише продолжала Габби, снова опуская глаза в пол. — Она была красивая и умная. И работала так… профессионально! Так сосредоточенно… Проводила на работе почти весь день. Очень ценила точность и организованность. Никогда не опаздывала. При этом всегда была ухоженной. И… порядочной. — Габрилле Виллетте посмотрела Грисселу в глаза. Она как будто радовалась, что вспомнила о покойной что-то по-настоящему хорошее. — Она всегда относилась ко мне по справедливости.
Поняв, что узнал ненамного больше, чем из материалов дела, Бенни спросил, как проходил типичный рабочий день Ханнеке Слут. Прежде чем ответить, Габби Виллетте снова замялась в нерешительности, задумалась, медленно кивнула. Потом заметила, что в прошлом году и в январе нынешнего Ханнеке жила в разных режимах. Наверное, и в Кейптаун она переехала потому, что поняла: в противном случае она просто сгорит на работе. Живя в Стелленбоше, она вынуждена была вставать в половине пятого утра, чтобы успевать в фитнес-клуб к без четверти шесть. Она ездила в клуб «Верджин актив» на Джетти-стрит, где занималась в тренажерном зале до без четверти семь, и каждый будний день в четверть восьмого уже сидела на рабочем месте.
— Откуда вы знаете, что она занималась в тренажерном зале?
— Иногда она даже диктовала мне оттуда, сидя на велотренажере, или отдавала распоряжения на день. Я слышала характерный шум.
Гриссел спросил, чем занималась Слут после того, как приезжала на работу. Габби ответила: с половины девятого до девяти они со Слут просматривали ежедневник, готовились к встречам. Потом она уходила на деловые встречи, совещания. В «Силберстейн» принято часто совещаться. Позже, между часом и тремя часами дня, Слут отвечала на звонки и просматривала электронную почту, потом работала над контрактами и отчетами. Как правило, она засиживалась в кабинете до восьми вечера. Виллетте это знала, потому что никогда не уходила домой раньше своей начальницы. Иногда Слут уезжала на бизнес-ланч; иногда вечером ее приглашали на прием. Бывало, ее посылали в краткосрочные командировки, чаще всего в провинцию Гаутенг. Виллетте помнила два дня зимой, когда Ханнеке Слут звонила и разговаривала хриплым, насморочным голосом, сообщала, что страшно простудилась, свалилась с гриппом и принимает кучу лекарств. А в прошлом году она неделю отсутствовала на работе, потому что делала операцию…
Многозначительно произнесенное последнее слово заставило его спросить:
— Что за операция?
— Пластическая… По увеличению бюста, — ответила Виллетте, машинально покосившись на собственную плоскую грудь. Голос ее прозвучал слишком уж бесстрастно.