Сети зла - Владимир Лещенко

Если бы она решилась сразу и удалось бы схватить Захеса… А теперь на нее, чего доброго, повесят еще и труп проклятого коротышки! Сказать же, что его убил лично Драко, равносильно утверждению, что Захеса прикончил Аполлон или Марс-воитель. Тем более дойди даже разбирательство до допросов господина Пизона, то двадцать (или сто двадцать) человек подтвердят, что видели его в это время в другом месте.

Оставалось лишь одно. Бежать из Сераписа, из западных провинций, может, вообще из Империи, бежать, куда глаза глядят.

Ни с того ни с сего вспомнила их полкового столяра, старого Авзония, делавшего непревзойденные щиты и копейные древки. Сгорбленного хромого деда, изрубленного, покрытого жуткими шрамами, с выжженным на лбу каторжным клеймом и навек стертыми о галерные весла руками. Как-то Авзоний рассказал детям, любившим собираться у него в мастерской (он дарил им вырезанные из остатков своего промысла кораблики и игрушки), свою историю.

Когда ему было восемнадцать лет, он в шутливой перепалке толкнул своего приятеля – сына городского префекта. Не сразу понял, почему тот долго не встает и почему все окружающие вдруг умолкли… И отчего это серый камень мостовой под затылком приятеля вдруг стал красным. А потом, когда уразумел, то бросился бежать, куда глаза глядят…

Он бежал далеко, до самых восточных границ Империи, и даже дальше.

Авзоний прошел через многое: разбойничью шайку в Персии, каторгу, три побега, кошмарный бунт рудничных рабов, во время которого кайлом размозжил череп управляющему копями. Службу в войсках разных претендентов на престол в охвативших Вендийское царство смутах, когда пленных тут же загоняли в строй – сражаться против вчерашних товарищей. Галеры малабарских пиратов и тяжкий труд на рисовых полях. Судьба носила его от городов Южной Вендии до гиперборейских степей, что лежат к востоку от Артании. За тридцать лет скитаний не нажил ни кола ни двора – ничего. В конце концов он решил хоть умереть на отеческой земле и тайно вернулся в родной город. И выяснил, что его уже никто не помнит, кроме дряхлых стариков, что никому нет дела до того давнего убийства и что из всех розыскных листов он вычеркнут за давностью лет…

Орландине стало жутко. Она вдруг представила себя дряхлой больной старухой, после длившихся десятилетиями скитаний бредущей по улицам уже много раз перестроенного Сераписа и не узнающей их…

Так, отставить! Хватит пугать саму себя – нужно не заниматься всякой «фаллософией» (или как там это называется), а решать проблемы, которые стоят прямо сейчас.

И первая из них – необходимо где-то добыть цивильную одежду.

Девушка огляделась. Дома небогатые, заборы невысокие. Можно разглядеть, кто вывесил барахло на просушку.

Она усмехнулась. Обычно разбойники и грабители начинают с малого – вроде задуманной ею кражи тряпок. Редко кто сразу принимается за купеческие обозы и убийства. А вот с ней по-другому. Считай, она уже заработала себе смертный приговор, а теперь собирается совершить мелкое воровство.

А вот что делать, если появятся хозяева? Не душегубствовать же, в самом деле.

Внезапно ее слуха достигли не вполне понятные звуки. За поворотом этого убогого переулка звучали голоса. И звучали как-то странно.

Трое-четверо мужиков и девчонка ее лет или Даже помладше. Причем девчонка, судя по всему, не из кабацких краль. Жалобные просьбы, всхлипывания, довольный мужичий гогот…

Орландине все стало ясно. Конечно, Гнилой Угол – это не Нахаловка, но тоже места не слишком благополучные. Проверив, как выходит палаш из ножен, девушка крадучись направилась на звук голосов.

Когда она осторожно выглянула из-за старого тополя, ей предстало следующее зрелище.

На окруженном заброшенными бараками пустыре, среди мусора и увядшей травки четверо громил тащили куда-то христианскую монашку. Несчастная (а была она если и помладше Орландины, то не намного) совсем потеряла голову от ужаса.

– Прошу вас, не надо, пощадите меня! – всхлипывая, невпопад просила девушка. – Я клянусь вам, что не виновата! Я не могу себя защитить… Неужели вам не стыдно?

– Стыдись не стыдись, а под мужика ложись! – жизнерадостно крякнул широкоплечий тевтон.

Воительница давно уже не была наивной девочкой и знала, что в мире ежечасно происходят разные нехорошие веши. Она видела, что творится во взятых городах. Как пленных, между прочим, граждан Империи, гонят на рабские рынки. Видела нищих, не имеющих и корки хлеба и вынужденных питаться отбросами, едва ли не дерьмом. Знала, что в той же Нахаловке каждое утро подбирают по два-три трупа. Наконец, у нее самой дела были хуже некуда.

Но сейчас не могла просто пройти мимо. Что-то сильнее обычного страха смерти или инстинкта самосохранения, доводов рассудка и всего прочего толкало ее вмешаться. Может быть, это было то самое врожденное чувство, предписывающее человеку помогать своему собрату, благодаря чему род людской и выжил? Или, может, подсознательная память о том, что сама она живет на свете лишь потому, что когда-то, в хаосе войны, разгрома и отступления, на забитой беженцами дороге, ее, несмышленого беспомощного ребенка, подобрала старая наемница, которую ни у кого не повернулся бы язык назвать образцом доброты и милосердия?

Подобрала и тащила на горбу долгих две недели, тратя на кроху скудный паек, рискуя при этом отстать и самой погибнуть. Хотя куда как проще было бы бросить маленькую живую обузу прямо на дороге, на верную смерть – от голода, копья развлекающихся авар, любивших использовать оное оружие для нанизывания подброшенных младенцев, или в желудке жутких боевых псов-людоедов.

Напряженно замерев, Орландина обдумывала, как ей нужно действовать.

Как скверно, что она оказалась именно с этой стороны! Шагах в пяти позади худосочного паренька, держащего жертву, виднелся проход в переулок.

Окажись она с другой стороны, и все было бы просто, как мычание. Тогда бы, выскочив из переулка, просто ткнула малолетнего глиста под лопатку (в таких случаях всякие слова насчет подлых ударов в спину неуместны). И сразу – монашку в охапку и юркнуть между домами. В этом лабиринте преследовать человека почти бесполезно.

Но раз так получилось, то будем действовать по-другому.

В сказках и легендах она не раз слышала о могучих воителях и даже воительницах, побеждавших в одиночку сотни и даже тысячи врагов. В рассказах многих ее соратников происходило примерно то же, причем количество побежденных противников росло пропорционально количеству поглощенных сказителем горячительных напитков.

Теперь ей предстояло совершить нечто подобное самой, и притом на трезвую голову.

Пока девушка напряженно обдумывала план действий, в дело вмешалась судьба.

Рыжий Керк Сакс, лишь три месяца назад ставший подчиненным Одноглазого, не смог удержаться, хотя атаман и учил его никогда не отвлекаться во время «дела» на пустяки. Не обращая внимания на стенания жертвы, он сунул руку в болтавшуюся на ее поясе сумочку – нет ли там чего-нибудь ценного, что можно обменять на бутылку вина?

Мирно дремавший Ваал, разбуженный бесцеремонным вторжением, выразил свое неудовольствие, решительно атаковав незнакомо пахнущую руку.

Орландина невольно отпрянула – плач монашки вмиг оказался перекрыт яростным воплем рыжего бандюги. Подпрыгивая на месте, он отчаянно тряс рукой, в которую вцепился зубами и когтями какой-то пятнистый зверек, в котором амазонка не сразу узнала обыкновенного кусика.

Трое оставшихся отвлеклись на несколько секунд. И тогда, как будто повинуясь неслышному приказу, Орландина начала действовать. Рука ее скользнула за пазуху подкольчужника, и тяжелый четырехгранный стилет толедской ковки устремился к цели.

Керк, все еще пытающийся стряхнуть Ваала и испуганно вопящий (он раньше никогда не видел кусиков и подумал, что это какая-то мелкая нечисть), почувствовал укол в спину, а потом что-то странно ожгло его внутри. Развернувшись, он сделал несколько шагов по направлению к какой-то девке, появившейся непонятно откуда (кусик воспользовался случаем и спрыгнул в траву). А потом вдруг волна дикой боли затопила все его существо. Словно подкошенный, он рухнул на колени. Изо рта хлынула кровь пополам с желчью, и Сакс распластался на земле, что-то тихо хрипя… Клинок, вонзившийся в спину ниже ребер, проткнул ему печень – от таких ран нет спасения.

А Орландина уже раскручивала кистень, одновременно начав сближаться с врагами.

Одного можно было списывать со счета. Но оставались еще трое, которые вовсе не растерялись. Они не бежали в страхе, не кинулись на нее неуклюже и всем скопом, не заорали, даже не стали спрашивать, кто она такая и что ей, собственно, тут надо.

Один – тевтонец, вооруженный тяжелой палицей, – быстро-быстро отбежал в сторону, к входу в переулок, словно собираясь смыться. Но девушка прочла его намерения, как будто крупными буквами написанное название трактира на вывеске: дождавшись удобного момента, зайти сбоку или с тылу и прикончить непонятно откуда взявшегося врага. Ее противники явно не были новичками в драках.