Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897‑1905 гг. - Гаральд Граф

Но под влиянием строгости адмирала весь отряд сильно подтянулся, и даже кадеты и гардемарины старались вести себя так, чтобы не подводить своего корабля под гнев начальника отряда.

Как‑то раз на одном корабле, зная, что предстоит общее парусное учение, кадеты решили незаметно забраться на марс, чтобы, когда начнется аврал, быть уже на местах. Забрались они туда, воспользовавшись тем, что вахтенный начальник был чем‑то занят и этого не заметил. С палубы своего корабля их не видели, так как этому мешала площадка марса. Кадеты нетерпеливо ждали сигнала о начале учения, и вдруг взвился сигнал с позывными этого корабля. Разобрали, и оказалось, что он означает: «Отчего у вас на марсе находятся люди?» Вышел командир, старший офицер, все смотрят наверх, спрашивают вахтенного начальника и остаются в полной уверенности, что в сигнал вкралась какая‑нибудь ошибка. А адмирал в это время все следит за кадетами на марсе и видит, что они продолжают там оставаться. И поднимается сигнал: «Убрать людей с марса». Злополучных кадет нашли, но не успели еще пробрать как следует, как на «Корнилове» появился новый сигнал: «Прислать адмиралу тех, которые были на марсе».

Бедных «преступников» посадили на паровой катер и с корпусным офицером отправили к начальнику отряда. Тот на них долго кричал, топал ногами, засадил под арест и обещал лишить отпуска после плавания. Попало и бедному офицеру. Учение тогда все же состоялось.

Много нам также доставалось, когда во время шлюпочных учений приказывалось резать корму адмиральскому кораблю. А то и того хуже – приставать под парусами к трапу. При этом сам адмирал наблюдал за учением. Тут выговоры сыпались, как из рога изобилия, и нередко не столько от неумения, сколько от страха, мы перед адмиралом врезались в трап и ломали бушприты и мачты шлюпок. Но в конце концов все же научились прилично управлять под парусами.

На рангоутных кораблях перед спуском флага опускались брам‑реи и брам‑стеньги, а перед подъемом – поднимались. Это делалось на случай, если ночью засвежеет ветер, чтобы мачты не представляли слишком большой площади парусности и корабль не стал бы дрейфовать. Этот маневр сохранился и до наших дней на отряде и проделывался каждый вечер и утро. Благодаря частому повторению и тому, что он происходил одновременно на всех кораблях, команды достигали большой виртуозности и стремились перещеголять друг друга в быстроте выполнения.

Нормально весь маневр занимал 2–3 минуты, но достаточно было какой‑либо снасти заесть или кому‑либо из матросов зазеваться, как сейчас же происходила задержка. При этом иногда в пылу увлечения происходили несчастные случаи, и у тех, кто стоял на саллинге у марса‑фалов, затягивало палец в блок и обрывало. Но так уж велик дух спорта, что, несмотря на это, аврал продолжался без задержки, а несчастную жертву по окончании маневра спускали на палубу и делали перевязку[49].

Адмирал Ч. также строго следил за исполнением этих маневров, и не дай Бог, если на одном из кораблей что‑либо не ладилось: сейчас же выговор и требование повторить. В распоряжение кадет давалась бизань‑мачта, как наиболее короткая, а следовательно, с более легкими парусами, реями и стеньгами. И хотя нам нелегко было тягаться с матросами на фок и грот‑мачтах в быстроте и чистоте работы, мы все же пытались не отставать и к концу кампании почти сравнялись с ними.

Спуск и подъем брам‑реи и брам‑стеньги, вместе со спуском и подъемом флага, был очень красивой церемонией на парусном флоте, на судах же без рангоутов она уже не производила такого впечатления. За пять минут до захода солнца взвивался условный сигнал, и вдруг видно, как по канатам всех кораблей начинают быстро бежать человеческие фигурки. Достигнув своих мест, они останавливаются и ждут. Раздаются команды старших офицеров, и брам‑реи всех мачт как одна поворачиваются и спускаются вниз. Вторая команда – и фигурки бегут вниз. В это время солнце достигает горизонта. Одновременно на всех судах начинают медленно спускать кормовые флаги и гюйсы под звуки горнов, барабанов и оркестра. Оркестр исполняет «Боже царя храни…» и «Коль славен…». На всех кораблях полная тишина, офицеры и команды стоят во фронте со снятыми фуражками. Захватывающие и величественные звуки дивного гимна разносятся по всему рейду, а на горизонте видны последние лучи зашедшего солнца. Зажигаются якорные огни… Отряд засыпает…

После многих волнений наконец плавание подошло к концу, и начались поверочные испытания и гонки. Адмирал не только присутствовал на экзаменах, но часто сам же и экзаменовал. Надо правду сказать, не у многих хватало храбрости толково отвечать. В свою очередь, робкие ответы убеждали адмирала в слабой подготовленности кадет и гардемарин, и он все больше приходил к выводу, что если суровое отношение к нам не будет усилено, из нас выйдут плохие офицеры. Было много провалившихся, их заставляли пересдавать, и тех, кто и вторично проваливался, оставляли без отпуска после окончания кампании.

Глава восьмая

Немного отдохнув в отпуске, мы начали наш последний учебный год (1903–1904 гг. – Примеч. ред.), так как уже в мае следующего года должны были стать офицерами. Приходилось терпеть за грехи прежних лет еще девять месяцев гнет адмирала Ч., которого, наверное, никогда бы не назначили директором Корпуса, если бы этих грехов не было.

Новый учебный год начался, как мы и ожидали, беспощадным преследованием за плохое учение и поведение. Все получившие дурные баллы за неделю, т. е. при двенадцатибалльной системе четыре и ниже, или замеченные в каких‑либо проступках в субботу, после завтрака, приводились в картинную галерею. Когда фронт выстраивался, дежурный по Корпусу ротный командир докладывал начальнику, и тот обходил проштрафившихся кадет и гардемарин, выслушивал доклады о вине каждого. Далее шло их отчитывание и утверждение или изменение наложенного взыскания, конечно, всегда в сторону увеличения. Эти «парады» действовали на нас больше, чем аресты и сидение без отпуска, и мы их боялись как огня. Впрочем, они не менее неприятны были и ротным командирам, так как им тоже приходилось нередко выслушивать по своему адресу не очень лестные замечания.

Адмирал сильно невзлюбил нашу роту и относился к нам особенно строго. Объяснял он это тем, что мы старшие и до производства осталось всего несколько месяцев, за которые нас надо еще многому научить. Но между нами имелось несколько забубенных головушек, которые никак не могли себя взять в руки и проникнуться сознанием, что с адмиралом шутки плохи. Таким приходилось половину времени проводить под арестом и без отпуска. Двое даже ходили не то что без якорей, а даже без погон, что уже считалось самым тяжелым наказанием и означало лишение гардемаринского звания. Адмирал их предупредил, что пока они не заслужат погон и якорей, до тех пор не будут произведены в мичманы.

Наш ротный командир полковник М. (Мешков. – Примеч. ред.)[50], обладавший, несмотря на огромный рост и могучее телосложение, мягким характером и слабой волей, сильно побаивался адмирала. Впрочем, мало кто из корпусных офицеров не боялся Ч. У нас и разыгрался крупный скандал.

Дежурных офицеров в старшей гардемаринской роте не полагалось, и за ней присматривал офицер соседней младшей гардемаринской роты. Нам оказывалось некоторое доверие, и мы им гордились, но не всегда его оправдывали, и изредка в роте устраивались пирушки и карточная игра. Правда, и то и другое случалось и в других ротах, но под большим риском и оттого реже. Для игры в карты и попоек избирались укромные уголки спален, которые слабо освещались электрическими лампочками под темными колпаками. Чтобы не попасться внезапно в руки начальства, на «махалку» становились по очереди сами участники предприятия. По первой тревоге карты, вино и закуски быстро исчезали, а сами игроки и просто пирующие оказывались в разных концах спальни, под кроватями, или благополучно выбирались в помещение роты и с невинным видом засаживались за книжки. Конечно, бывали случаи, что эти затеи и не так легко сходили с рук, и по оплошности «махальных» начальство внезапно появлялось в спальне. Тогда все вещественные доказательства преступления бросались на месте, и веселящиеся господа спасались «по способностям», а некоторые попадались в руки правосудия. Но, правда, ни картами, ни вином у нас не злоупотребляли, и большинство этим и вовсе не грешили.

Под влиянием всех строгостей, идущих со стороны директора, один из дежурных офицеров младшей гардемаринской роты В., вопреки установившемуся обычаю – старших гардемарин оставлять в покое в их помещении, стал все чаще и чаще к нам наведываться и придирался ко всяким мелким непорядкам, которые прежде всегда терпелись. Это нас все больше обижало, так как в этом усматривали, что В. учел нелюбовь к нам начальника и хочет нас подводить еще больше под его гнев.