Анна Ахматова. Стихотворения - Анна Ахматова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О, погреб памяти.
Хлебников
Но сущий вздор, что я живу грустяИ что меня воспоминанье точит.Не часто я у памяти в гостях,Да и она всегда меня морочит.Когда спускаюсь с фонарем в подвал,Мне кажется – опять глухой обвалЗа мной по узкой лестнице грохочет.Чадит фонарь, вернуться не могу,А знаю, что иду туда к врагу.И я прошу как милости… Но тамТемно и тихо. Мой окончен праздник!Уж тридцать лет, как проводили дам,От старости скончался тот проказник…Я опоздала. Экая беда!Нельзя мне показаться никуда.Но я касаюсь живописи стенИ у камина греюсь. Что за чудо!Сквозь эту плесень, этот чад и тленСверкнули два живые изумруда.И кот мяукнул. Ну, идем домой!
Но где мой дом и где рассудок мой?
18 января 1940* * *Когда человек умирает,Изменяются его портреты.По-другому глаза глядят, и губыУлыбаются другой улыбкой.
Я заметила это, вернувшисьС похорон одного поэта.И с тех пор проверяла часто,И моя догадка подтвердилась.
21 января, 7 марта 1940, ЛенинградКЛЕОПАТРААлександрийские чертогиПокрыла сладостная тень.
ПушкинУже целовала Антония мертвые губы,Уже на коленях пред Августом слезы лила…И предали слуги. Грохочут победные трубыПод римским орлом, и вечерняя стелется мгла.И входит последний плененный ее красотою,Высокий и статный, и шепчет в смятении он:«Тебя – как рабыню… в триумфе пошлет пред собою…»Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон.А завтра детей закуют. О, как мало осталосьЕй дела на свете – еще с мужиком пошутитьИ черную змейку, как будто прощальную жалость,На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
7 февраля 1940, Фонтанный ДомМАЯКОВСКИЙ В 1913 ГОДУЯ тебя в твоей не знала славе,Помню только бурный твой рассвет,Но, быть может, я сегодня вправеВспомнить день тех отдаленных лет.Как в стихах твоих крепчали звуки,Новые роились голоса…Не ленились молодые руки,Грозные ты возводил леса.Все, чего касался ты, казалосьНе таким, как было до тех пор,То, что разрушал ты, – разрушалось,В каждом слове бился приговор.Одинок и часто недоволен,С нетерпеньем торопил судьбу,Знал, что скоро выйдешь весел, воленНа свою великую борьбу.И уже отзывный гул приливаСлышался, когда ты нам читал,Дождь косил свои глаза гневливо,С городом ты в буйный спор вступал.И еще не слышанное имяМолнией влетело в душный зал,Чтобы ныне, всей страной хранимо,Зазвучать, как боевой сигнал.
3-10 марта 1940* * *Уложила сыночка кудрявогоИ пошла на озеро по воду,Песни пела, была веселая,Зачерпнула воды и слушаю:Мне знакомый голос прислышался,Колокольный звонИз-под синих волн,Так у нас звонили в граде Китеже.Вот большие бьют у Егория,А меньшие с башни Благовещенской,Говорят они грозным голосом:– Ах, одна ты ушла от приступа,Стона нашего ты не слышала,Нашей горькой гибели не видела.Но светла свеча негасимаяЗа тебя у престола Божьего.Что же ты на земле замешкалась?И венец надеть не торопишься?Распустился твой крин во полунощи,И фата до пят тебе соткана.Что ж печалишь ты брата-воинаИ сестру – голубицу-схимницу,Своего печалишь ребеночка… —Как последнее слово услышала,Света я пред собою невзвидела,Оглянулась, а дом в огне горит.
3-14 марта 1940. НочьПОЗДНИЙ ОТВЕТБелорученька моя, чернокнижница…
М. Ц.
Невидимка, двойник, пересмешник…Что ты прячешься в черных кустах? —То забьешься в дырявый скворешник,То блеснешь на погибших крестах,То кричишь из Маринкиной башни:«Я сегодня вернулась домой,Полюбуйтесь, родимые пашни,Что за это случилось со мной.Поглотила любимых пучина,И разграблен родительский дом».…Мы сегодня с тобою, Марина,По столице полночной идем.А за нами таких миллионыИ безмолвнее шествия нет…А вокруг погребальные звоныДа московские хриплые стоныВьюги, наш заметающей след.
16 марта 1940. 1961, Фонтанный Дом – Красная КонницаСТАНСЫСтрелецкая луна. Замоскворечье… Ночь.Как крестный ход, идут часы Страстной Недели.Я вижу страшный сон. Неужто в самом делеНикто, никто, никто не может мне помочь.
В Кремле не надо жить – Преображенец прав,Там зверства древнего еще кишат микробы:Бориса дикий страх и всех Иванов злобы,И Самозванца спесь взамен народных прав.
Апрель 1940, Москва* * *В лесу голосуют деревья.
Н.З.
И вот, наперекор тому,Что смерть глядит в глаза, —Опять, по слову твоему,Я голосую за:То, чтоб дверью стала дверь,Замок опять замком,Чтоб сердцем стал угрюмый зверьВ груди… А дело в том,Что суждено нам всем узнать,Что значит третий год не спать,Что значит утром узнаватьО тех, кто в ночь погиб.
1940НАДПИСЬ НА КНИГЕМ. Лозинскому
Почти от залетейской тениВ тот час, как рушатся миры,Примите этот дар весеннийВ ответ на лучшие дары,Чтоб та, над временами года,Несокрушима и верна,Души высокая свобода,Что дружбою наречена, —Мне улыбнулась так же кротко,Как тридцать лет тому назад…И сада Летнего решетка,И оснеженный ЛенинградВозникли, словно в книге этойИз мглы магических зеркал,И над задумчивою ЛетойТростник оживший зазвучал.
29 мая 1940, Ленинград. Фонтанный ДомТРЕТИЙ ЗАЧАТЬЕВСКИЙПереулочек, переул…Горло петелькой затянул.
Тянет свежесть с Москва-реки.В окнах теплятся огоньки.
Как по левой руке – пустырь,А по правой руке – монастырь,
А напротив высокий кленКрасным заревом обагрен.
А напротив – высокий клен,Ночью слушает долгий стон.
Покосился гнилой фонарь —С колокольни идет звонарь…
Мне бы тот найти образок,Оттого что мой близок срок,
Мне бы снова мой черный платок,Мне бы невской воды глоток.
1922АВГУСТ 1940То град твой, Юлиан!
Вяч. Иванов
Когда погребают эпоху,Надгробный псалом не звучит,Крапиве, чертополохуУкрасить ее предстоит.И только могильщики лихоРаботают. Дело не ждет!И тихо, так, Господи, тихо,Что слышно, как время идет.А после она выплывает,Как труп на весенней реке, —Но матери сын не узнает,И внук отвернется в тоске.И клонятся головы ниже,Как маятник, ходит луна.Так вот – над погибшим ПарижемТакая теперь тишина.
5 августа 1940, Шереметевский ДомТЕНЬЧто знает женщина одна о смертном часе?
О. МандельштамВсегда нарядней всех, всех розовей и выше,Зачем всплываешь ты со дна погибших лет,И память хищная передо мной колышетПрозрачный профиль твой за стеклами карет?Как спорили тогда – ты ангел или птица!Соломинкой тебя назвал поэт.Равно на всех сквозь черные ресницыДарьяльских глаз струился нежный свет.О тень! Прости меня, но ясная погода,Флобер, бессонница и поздняя сиреньТебя – красавицу тринадцатого года —И твой безоблачный и равнодушный деньНапомнили… А мне такого родаВоспоминанья не к лицу. О тень!
9 августа 1940. Вечер* * *Памяти М. Булгакова
Вот это я тебе, взамен могильных роз,Взамен кадильного куренья;Ты так сурово жил и до конца донесВеликолепное презренье.
Ты пил вино, ты как никто шутилИ в душных стенах задыхался,И гостью страшную ты сам к себе впустилИ с ней наедине остался.
И нет тебя, и все вокруг молчитО скорбной и высокой жизни,Лишь голос мой, как флейта, прозвучитИ на твоей безмолвной тризне.
О, кто подумать мог, что полоумной мне,Мне, плакальщице дней не бывших,Мне, тлеющей на медленном огне,Всех пережившей, все забывшей, —
Придется поминать того, кто, полный сил,И светлых замыслов, и воли,Как будто бы вчера со мною говорил,Скрывая дрожь смертельной боли.
Март 1940, Фонтанный Дом* * *Соседка – из жалости – два квартала,Старухи, – как водится, – до ворот,А тот, чью руку я держала,До самой ямы со мной пойдет.
И встанет совсем один на светеНад черной, рыхлой, родной землей,И громко спросит, но не ответитЕму, как прежде, голос мой.
17 августа 1940ЛОНДОНЦАМИ сделалась война на небе.
Апок.Двадцать четвертую драму ШекспираПишет время бесстрастной рукой.Сами участники чумного пира,Лучше мы Гамлета, Цезаря, ЛираБудем читать над свинцовой рекой;Лучше сегодня голубку ДжульеттуС пеньем и факелом в гроб провожать,Лучше заглядывать в окна к Макбету,Вместе с наемным убийцей дрожать, —Только не эту, не эту, не эту,Эту уже мы не в силах читать!
1940* * *Не недели, не месяцы – годыРасставались. И вот наконецХолодок настоящей свободыИ седой над висками венец.
Больше нет ни измен, ни предательств,И до света не слушаешь ты,Как струится поток доказательствНесравненной моей правоты.
1940* * *Один идет прямым путем,Другой идет по кругуИ ждет возврата в отчий дом,Ждет прежнюю подругу.А я иду – за мной беда,Не прямо и не косо,А в никуда и в никогда,Как поезда с откоса.
1940СОНЕТСовсем не тот таинственный художник,Избороздивший Гофмановы сны, —Из той далекой и чужой весныМне чудится смиренный подорожник.
Он всюду рос, им город зеленел,Он украшал широкие ступени,И с факелом свободных песнопенийПсихея возвращалась в мой придел.
А в глубине четвертого двораПод деревом плясала детвораВ восторге от шарманки одноногой,
И била жизнь во все колокола…А бешеная кровь меня к тебе велаСужденной всем, единственной дорогой.
18 января 1941, ЛенинградЛЕНИНГРАД В МАРТЕ 1941 ГОДАCadran solaire[3] на Меншиковом доме.Подняв волну, проходит пароход.О, есть ли что на свете мне знакомей,Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!Как щелочка, чернеет переулок.Садятся воробьи на провода.У наизусть затверженных прогулокСоленый привкус – тоже не беда.
1941КЛЯТВАИ та, что сегодня прощается с милым, —Пусть боль свою в силу она переплавит.Мы детям клянемся, клянемся могилам,Что нас покориться никто не заставит!
Июль 1941, Ленинград* * *Птицы смерти в зените стоят.Кто идет выручать Ленинград?Не шумите вокруг – он дышит,Он живой еще, он все слышит:Как на влажном балтийском днеСыновья его стонут во сне,Как из недр его вопли: «Хлеба!»До седьмого доходят неба…Но безжалостна эта твердь.И глядит из всех окон – смерть.И стоит везде на часахИ уйти не пускает страх.
28 сентября 1941, СамолетМУЖЕСТВОМы знаем, чтó ныне лежит на весахИ что совершается ныне.Час мужества пробил на наших часах,И мужество нас не покинет.Не страшно под пулями мертвыми лечь,Не горько остаться без крова, —И мы сохраним тебя, русская речь,Великое русское слово.Свободным и чистым тебя пронесем,И внукам дадим, и от плена спасемНавеки!
23 февраля 1942, Ташкент* * *Щели в саду вырыты,Не горят огни.Питерские сироты,Детоньки мои!Под землей не дышится,Боль сверлит висок,Сквозь бомбежку слышитсяДетский голосок.
23 апреля 1942, Ташкент* * *Постучись кулачком – я открою.Я тебе открывала всегда.Я теперь за высокой горою,За пустыней, за ветром и зноем,Но тебя не предам никогда…Твоего я не слышала стона,Хлеба ты у меня не просил.Принеси же мне ветку кленаИли просто травинок зеленых,Как ты прошлой весной приносил.Принеси же мне горсточку чистой,Нашей невской студеной воды,И с головки твоей золотистойЯ кровавые смою следы.
23 апреля 1942, Ташкент* * *В.Г.