Бастионы Дита - Юрий Брайдер

Один из толстяков вышел наконец из оцепенения и, вернувшись к медному котлу, зачерпнул из него в глиняный стаканчик, размером ненамного превышающий наперсток. Остальные негодующе загалдели и замахали на него руками. Стаканчик был спешно заменен наполненным до краев пузатеньким горшочком. Его просунули между прутьев решетки, но вручили не мне, а Хавру. После этого все умолкли, выпучив гляделки и разинув рты. Ну ни дать ни взять футбольные фанаты за секунду до пробития пенальти.

— Ты должен выпить это, — с нажимом сказал Хавр, протягивая мне горшочек.

— И это вся церемония? — делано удивился я.

— Если хочешь, можешь потом сплясать.

Весьма скромно, подумал я. Ни тебе хора певчих, ни горящих свечей, ни цветов, ни благовоний. Хлебнул — и отваливай. Но почему толстяки так смотрят на меня? Почему ухмыляется Хавр? Чего они все ждут? Чтобы я, отведав этой бурды, провалился в преисподнюю? Или же огненным фейерверком вознесся на небо?

Я осторожно принял горшочек и потянул носом. Хм, ничего особенного. Пахнет травяным отваром. Сама жидкость теплая и мутноватая. Чем-то похожим бабушка в детстве заставляла меня полоскать горло при ангине. Но даже она при этом не смотрела мне в рот с таким интересом, как эта толстомясая компания. Ну ничего, поиграю я на ваших нервишках!

Мимикой изображая готовность глотнуть, я поднес горшочек к губам, замер в таком положении на полминуты, а потом, словно передумав, вернулся в прежнюю позицию.

Кто-то разочарованно вздохнул, и на него зашикали.

— Тебе что-то мешает? Сухая корка в глотке застряла? — смиренно спросил Хавр.

— Не привык, знаешь ли, пить без закуски. Вели подать чего-нибудь солененького.

— Слез моих тебе, что ли, накапать? Пей, это не закусывают. Пей, или мы поссоримся.

Краем глаза я уже заметил сквозь окно, что стражники покинули очередь и рассредоточиваются по площади. Из-за поворота выкатила огнеметная машина и, остановившись, с шумом выпустила избыток газа. Снаружи донесся топот немалого числа ног — толпу спешно убирали подальше.

Вот даже как! Ставки пошли нешуточные. Чем же таким, интересно, меня собираются напоить? Почему стража, рассыпавшись в цепь, торопливо заряжает свои уродливые пушки? Значит, сейчас я для них опасен. А выпив содержимое горшочка, сразу стану мил и близок. Приобщусь, так сказать… Может, это какая-нибудь вакцина против болезней, заносимых сюда Сокрушениями? Да, задали задачку.

— Ты погубишь себя, если не выпьешь, — свистящим шепотом произнес Хавр. — И меня, наверное, тоже…

Сделав испуганный вид, я отшатнулся и как бы нечаянно пролил несколько капель жидкости на ладонь. Никакого ощущения — ни боли, ни зуда.

— Хорошо. — Я изобразил покорность. — Закусочки вы, значит, пожалели… Ладно. Да вот только не привык я пить в одиночку. Давай пополам, а?

Хавр наклонился к горшку и сделал несколько глотков. Движения кадыка подтверждали, что загадочный напиток благополучно проскочил в его пищевод. Но и после этого я выждал минуту-другую. Только убедившись, что мой искуситель жив-здоров и даже не поперхнулся, я сделал первый глоток, вернее даже — смочил губы.

Вкус спитого чая. Язык не щиплет, слезу не гонит. Второй глоток не внес в мое самочувствие никаких изменений, точно так же, как третий и все последующие.

Пусть радуются, подумал я. Все равно, как только выйду на улицу, выблюю все без остатка.

Но не тут-то было! Толстяки, довольно загомонив, отобрали у меня пустой горшочек и вернулись к своим прежним занятиям. Только один все еще стоял у решетки, внимательно присматриваясь ко мне и перекатывая в ладонях блестящий медный диск, разделенный пополам чертой перфорации. Но только глядел он на меня совсем по-другому — не как на черта с рогами, а как на выхолощенного мерина.

— Пойдем отсюда, — сказал я Хавру. — Что-то дух здесь тяжелый.

— Сразу уходить нельзя. Подождем немного. Да и дело надо до конца довести.

Насмотревшись вдоволь, толстяк легко переломил диск и одну его половинку отдал мне. Отполированную поверхность металла покрывала густая сеть линий, похожих на руны.

— Это знак приобщения к Братской Чаше, — сказал Хавр. — Береги его и предъявляй всякий раз, когда снова придешь сюда.

Нет, у него явно что-то не в порядке с головой. В следующий раз я попаду сюда только в том случае, если меня притащат на веревке.

На площади перед зданием уже не было ни стражи, ни огнеметной машины, ни обеих очередей. Только сильно попахивало перекисшей брагой.

— Ну теперь-то все наконец? — спросил я, когда мы оказались наедине. — Мне поверили? Я могу больше не опасаться за свою жизнь? Воду пить можно?

— Воду пить можно. Хоть бочками. — Что-то в тоне Хавра насторожило меня.

— А что нельзя?

— Скоро все должно проясниться. — Он явно недоговаривал нечто важное. — Ты прошел обязательную, но только первую ступень посвящения. Теперь я должен представить тебя Сходке Блюстителей. Это непреложный порядок. Так, кстати, поступают со всяким достигшим совершеннолетия горожанином. Только Сходка может решить окончательно, где тебе жить и чем заниматься.

— Да не собираюсь я с вами жить! — Я уже не сдерживал раздражения. — Мы же так не договаривались! Единственное, на что я согласился, так это на временное сотрудничество! А тут, вижу, опять все сначала!

— Успокойся. Я от своих слов не отказываюсь. Но и Сходке не могу перечить. А там не все думают одинаково, — с самым невинным видом сообщил он. — Кого-то я сумел склонить на свою сторону, кого-то — нет. Будем надеяться на лучшее. Хотя разговор будет непростой.

— Но ведь до этого ты мне ни о какой Сходке даже не намекал?

— А разве я намекал, что ее не существует? — Это с его стороны была уже явная наглость.

Мне осталось только сплюнуть с досады. Обвели вокруг пальца, как мальчишку! Нет, больше я здесь никому не поверю.

— Самое время дать тебе один совет, — как ни в чем не бывало продолжал Хавр. — Ты не умеешь вести важные беседы. Слова сыплются из тебя, как дождь из тучи. Нередко ты говоришь такое, что потом может быть истолковано против тебя. Впредь старайся обдумывать каждый звук. Иногда стоит и умолчать кое о чем, а кое-что немного приукрасить.

— Ты советуешь мне лгать?

— Ни в коем случае! Заветы возбраняют нам лгать, — едва ли не с возмущением возразил он. — Но ложь становится таковой только в силу своей очевидности. Если, к примеру, я стану выдавать себя за женщину, то, безусловно, солгу. А если ложь недоказуема, это уже что-то совсем иное. Добросовестное заблуждение, невинная ошибка, спорная истина, наконец… Да и нельзя быть врагом самому себе. Только у глупца на языке то же самое, что и на уме. Ведь в драке ты будешь защищаться. Умей защищаться и в беседе. Это и ребенку ясно.