Часы - Лев Маркович Вайсенберг

Сержант Брукс зло улыбается, смеется. Я вижу его черные зубы. Я знаю, что означает эта улыбка: так тебе и надо, ирландец! Артиллеристы, глядя на Брукса, подобострастно копируют его улыбку. Они копируют презрение англичанина, сержанта Брукса, к повару ирландцу, Парнеллу.

Не отрываясь от дела, повар взглядом перехватывает улыбку Брукса. Он смазывает салом обожженное место, обвязывает его грязной тряпочкой. Он ворошит на плите сковородки, кастрюльки. Он подымает крышку большой медной кастрюли. Пар вылетает оттуда, как птица. Парнелл произносит спокойно и медленно:

— Трех вещей надо бояться, говорят ирландцы: копыт лошади, рогов быка, улыбки англичанина.

Как ошпаренный, сержант вылетает из кухни. Точно это его обдало паром из огромной кастрюли, точно это его укусил борт сковородки. Артиллеристы громко смеются вслед убежавшему Бруксу.

Лесли Рид подходит к Парнеллу. Он хлопает его по плечу, по грязной нотной рубашке, дружески, почти нежно.

— Ничего, Парнелл, — говорит Лесли, — заживет. Ты славный малый.

Ну вот, теперь Парнелл отрывается от своих кастрюлек и сковородок. Правда, медленно и недоверчиво. Он исподлобья смотрит на Лесли. А Лесли? Голубые глаза ею опять улыбаются!

Я свидетель всей происшедшей сцены. Я думаю: «Копыта лошади? — может быть. Рога быка? — тоже. Но кто сказал, что надо бояться улыбки англичанина?»

Вот пшеница цветет по всей Англии, а на севере, где почва бедней и суровей, — ячмень и овес. Зелена и сочна трава пастбищ на западе острова, тучен крупный и мелкий енот. В Кенте и Сэррэе хмель тянет руки к солнцу, виясь по тонким жердям. Раскидисты плодовые сады Сомерсета и Девоншира.

Англичане-садоводы бахвалятся:

— Пусть французы смеются над нами, говоря, что единственно спелые яблоки в Англии — это печеные. Смотрите, вот Гольфстрим моет теплой водой нашу землю. И поля и луга наши зелены и свежи все лето, а в Германии, Франции они томятся от засухи. И англичане живут дольше немцев и дольше французов.

И еще говорят англичане:

— У нас есть долины и горы, у нас есть холмы и плоскогорья. В кольца вьется руно наших овец. У нас есть пашни и пастбища, у нас есть болота и топи. Кони наши, английские кони, — лучшие в мире. У нас есть сады, и ручьи, и чащи, поросшие колючим вереском.

Фотографии, письма, открытки

Я познакомился с Артуром Гемсом, лейтенантом эм-джи-си. Эм-джи-си — это начальные буквы Machine Gun Corps, что означает — отряд пулеметчиков.

Артуру Гемсу двадцать два года. Лицо его смуглое, матовое, как у креола, совсем не похожее на веснушчатые. обожженные солнцем лица его товарищей. Он хорошо сложен, среднего роста. Черные блестящие волосы разделены посредине пробором и зачесаны назад. Это признак хорошего тона: просто на пробор — фатовато, только назад — чопорно.

Гемс пригласил меня зайти к нему в комнату.

Гемс мне показался очень обходительным, мягким. Он весело и музыкально играл на рояле военные песенки, особенно «Вытри глазки, дитя», и с легкостью подобрал нашу наурскую и Шамиля. Он был непохож на майора Андерсона, на Брукса, на капитана Хауса, всех эти тяжеловесных колониальных воителей. Он был жизнерадостен и прост в обращении. Мы быстро разговорились. Его вдохновляло вино, выпитое в изрядном количестве, а меня — любовь семнадцатилетнего парня к людям из-за моря. «Пенджаб, Месопотамия, Персия», — шуршало в его словах. Мы не успели оглянуться, как пролетел вечер.

В ближайшие дни я еще раз посетил Артура Гемса.

Артур — мастер приготовлять алкогольные смеси. Он научился этому у своего двоюродного брата, студента-оксфордца. Вот Гемс стоит перед шкафчиком с полураскрытыми дверцами. Два бокала наполняются смесью. Она образует столбик цветов радуги. Я сижу на диване. Это уже четвертая пара бокалов. Я перелистываю «The Jungle Book» (Книгу джунглей) Киплинга, с печатью полковой библиотеки. Волки, тигры шныряют в зарослях, обезьяны прыгают с ветки на ветку, шуршат в сухих листьях ленивые змеи. Маугли, смелый, ходит среди них.

— Артур, — спрашиваю я, — вы любите Киплинга?

— Хороший писатель, — отвечает Гемс и наполняет пятую пару бокалов.

На чужбине люди в хаки, выпив, любят рассказать о себе. Чужая земля закрывает дверь прошлого, а хаки уничтожает лицо. Но выпитое приоткрывает затворенную дверь и за руку уводит воина в многообразное прошлое. Выпитое пробивает окно в неясное, но, вероятно, хорошее будущее.

Вот и Гемс хочет рассказать о себе. Он угощает меня, хлопочет. Глаза Гемса блестят. Он вытягивает из-под кровати добротный чемодан, не торопясь открывает его ключиком, отодвигает чехол, вынимает папку дорогой красной кожи. На стол вываливаются письма, открытки, фотографии.

Гемс показывает мне фотографии — одну, другую, третью. Я вижу белый красивый дом с колоннами — Виктория, — он окружен садом. Четкие дорожки серпом уходят в темную глубь. Сад окаймлен высокой железной оградой. Возле колонны, возле окна стоят две стройные девушки в белых платьях, в белых туфлях, с теннисными ракетками в руках.

— Это наш дом, — говорит Гемс, придвигая мне фотографию. — Это наш сад. Это моя невеста. — Он указывает на одну из девушек.

Голова моя кружится от выпитой смеси. Глянцевитые фото мелькают в моих глазах. Я внимательно разглядываю невесту Гемса — девушку в белом платье, в белых туфлях и с теннисной ракеткой в руке.

«Наш дом», «наш сад», «моя невеста» — шумит в моей голове. «Счастливчик этот лейтенант Гемс!..» И вдруг — забавные мысли врываются в мою голову: «У меня нет дома, нет сада, нет даже невесты…»

Вечерами после работы я захожу к Лесли в казарму. Длинная узкая комната по-больничному уставлена рядом кроватей. Меня уже знают здесь, ко мне относятся дружелюбно почти все. Лесли усаживает меня к себе на кровать. У окна два уорстерширца играют в карты. Парнелл, теперь сосед Лесли, занят уборкой своего имущества.

Над кроватью второго соседа Лесли, справа, я вижу открытки, аляповатые лубочные военные открытки.

«Вы нужны для борьбы с гуннами. Вот для вас свободное место» — с наглой вежливостью крупье зазывает открытка, предлагая пустое место в шеренге вояк.

«Что ты делал во время великой войны с германскими вандалами?» — спрашивает на другой открытке розовощекий мальчонка, теребя смущенного отца в штатском.

— Война окончилась, — говорит вдруг Парнелл, бросая на меня косой взгляд, — какого черта мы торчим здесь?

— Спроси об этом генерала Томсона, — доносится с другого конца комнаты голос Крабба, — он знает.

— Лесли, — продолжает Парнелл, не обращая внимания на совет: — ты только послушай, как она пишет, эта девочка: «Папа, милый, теперь Рози выздоровела, и мы так ждем тебя каждое