Если судьба выбирает нас… - Михаил Валерин

Тройной Казимирский еще раз деловым тоном повторил, как мы должны идти, по каким ходам сообщения проходить из линии в линию, как выходить в поле и кто кого замещает в случае чего.

Накануне у всех офицеров и унтер-офицеров часы были выверены минута в минуту.

В полтретьего, под грохот непрекращающегося артобстрела, на позицию тронулись расчеты двух траншейных пушек и минометные команды. Без пятнадцати три пошла девятая рота, а за ней в обгорелый лесок вошли и четыре наших взвода. Дождавшись, пока передовая рота втянется в ходы сообщения, Казимирский махнул рукой, подавая сигнал к движению.

Переходы извилистые и узкие, так что идти можно только цепочкой. Я во главе четвертого взвода иду по крайне правому на нашем участке. Правее нас, через несколько сот метров, уже участок наступления соседей — Сибирского 9-го гренадерского полка.

На полста метров левее, по соседнему ходу сообщения, идет третий взвод унтер-офицера Зайцева.

Еще левее, по двум соседним ходам, движутся первый и второй взводы, с Казимирским во главе.

Сразу за мной по траншее топает Савка, с ним — мои связные: Жигун и Палатов. За нами поспевает старший унтер-офицер Шмелев со своим взводом.

Наконец доходим до второй линии окопов и рассредоточиваемся. К нам присоединяются четыре пулеметных расчета со своими «максимами» под командованием тощего чернявого унтера по фамилии Смирняга.

Смотрю на часы — без четверти четыре. Еще пятнадцать минут. Ждем-с.

Солдаты проверяют оружие, гранаты. Я тоже вынимаю автомат из чехла, осматриваю, вставляю магазин. Передергиваю затвор. Ту же операцию проделываю с пистолетом, ставлю его на предохранитель и убираю в кобуру. Еще раз проверяю гранаты в сумке.

Ну все, я готов!

Стрелка на швейцарских наручных часах со светящимся циферблатом показывает без трех минут четыре…

Без двух минут…

Время ползет необычайно медленно.

16-00!!!

Звук артиллерийской канонады изменяется. Тяжелые удары становятся глуше — теперь тяжелая артиллерия бьет по немецким тылам. Громче и звонче звучат разрывы у немецких траншей — это наши трехдюймовки создают огневую завесу.

Еще минута — и послышались первые выстрелы винтовок, затрещали пулеметы.

Солдаты вокруг меня снимали каски и крестились.

Я последовал их примеру.

— Господи, спаси и сохрани! — Надел каску и скомандовал: — Гренадерство! Штыки примкнуть!

Со всех сторон защелкало.

— Па-а-ашли!!!

По прямой до первой линии окопов было около ста шагов. Но по извилистым ходам — раза в три больше.

Стрельба нарастала, сквозь артиллерийскую канонаду и пулеметно-винтовочную пальбу слышались звонкие хлопки ручных гранат. Доносился и отрывистый треск автоматов.

Беглым шагом, пригнувшись, подходим к передовой траншее.

Там пусто. Значит, девятая рота вышла.

Бегу влево, мое место — на стыке взводов. Останавливаюсь у деревянной лесенки, выходящей наверх — в поле.

— Выходим! Выходим!

На бруствер вылезает шустрый Жигун и подает мне руку.

Выбираюсь наверх, вслед за ним, помогаю вылезти Савке. За ним лезет Палатов и остальные.

Перебегаю чуть вперед, встаю на одно колено — и что есть сил диким голосом ору, начисто забыв про свисток:

— Десятая, выходи! Вперед! В ата-а-ку-у-уу!

Гренадеры хлынули из окопов. Кучка здесь, кучка там. Впереди пулеметчики и гранатометчики.

Наконец вышла вся полурота. Группируемся у прикрывающего нас бугорка.

И вперед — на затянутое дымом и изрытое воронками открытое пространство.

— Ура-а-а-а-а-а-а-а!!!

Полурота пошла! Небольшими группами, перебежками от воронки к воронке…

Перед тем как бежать следом, успеваю увидеть, как артиллеристы по деревянным мосткам выкатывают траншейные пушки.

Выскакиваю из-за бугра, пробегаю пару десятков шагов и спрыгиваю в глубокую воронку, за мной ныряют ординарец и связные. Выглядываю — рота продвигается вперед. Командую:

— За мной!

Пригибаясь, бежим дальше, до следующей подходящей воронки. Ныряем.

Судя по всему, авангард батальона уже занял первую линию немецких окопов. Густой дым закрывает видимость. Обращаю внимание, что активного огня по нам почему-то не ведется. Ни пулеметного, ни артиллерийского.

В следующей воронке встречаем раненых из девятой роты. Двое тяжелораненых лежат на дне. Один — без сознания, второй, раненный в бедро, громко стонет. Оба довольно грамотно перевязаны. С ними трое легкораненых, в том числе ефрейтор с простреленной рукой.

— Что тут у вас? — спрашиваю его.

— Да пулемет германский, вашбродь! Откуда-то справа бьет, прямо наскрозь дым! Нас и подранило. Мы тяжелых-то в воронку стащили, а троих — наповал.

— Ясно! Из десятой проходил кто?

— Были. Дальше пошли! Из ваших вроде никого не зацепило!

— Это хорошо!

Подползаю к краю воронки, выглядываю: уже видны остатки немецкого проволочного заграждения. Колючка в восемь колов снесена практически начисто — на немногих уцелевших столбиках лишь жалкие обрывки. Знатно наши пушкари поработали.

Впереди, шагах в десяти, лежат убитые. Не повезло мужикам.

Передаю автомат Савке и пытаюсь в бинокль разглядеть, откуда ведут огонь.

Облом. Все скрыто дымом и пылью.

Хотя, если рассуждать логически, пулемет может быть только между участками наступления — нашего и соседнего. Причем ближе к нам, иначе стрелял бы по сибирцам.

— Ладно! Пошли! — Забираю у ординарца оружие.

Первым выскакивает Жигун, за ним — мы. Перебегаем до следующего укрытия. Здесь уже наши. В двух соседних воронках расположились младший унтер-офицер Рябинин и шестеро солдат. На дне нашей воронки — убитый. Лежит навзничь, широко раскинув руки, на груди несколько темных пятен. Лицо закрыто каской.

— Кто? — вместо приветствия спрашиваю у унтера, кивая на труп.

— Орехов… — просто и коротко отвечает он.

— Другие потери есть?

— Никак нет! Там, у кольев, в воронке еще пятеро наших. Успели добежать, а нас накрыло. Пулемет-то с перерывами бьет. — Рябинин вздохнул.

Глядя на его вытянутую унылую физиономию, почему-то вспомнил ослика Иа. Жалкое, душераздирающее зрелище. Вот не повезло человеку с внешностью, хоть и служака он отменный. Спокойный, расчетливый.

— Что думаешь делать?

— Обождем, пока он по нас пулять перестанет, и поползем, по трое.

Тем временем над нашими головами засвистели пули, сбивая с развороченного края воронки комья земли.

Вот гад! Пристрелялся!

Вдруг откуда-то сзади раздалось резкое и короткое: «Банг»! Потом еще раз: «Банг», — и пулемет, подавившись очередным патроном, смолк.

Мы с Рябининым одновременно высунулись посмотреть — что и как? Сзади, у нашего предыдущего укрытия, маячил клепаный щит 47-миллиметровки системы Гочкиса. Артиллеристы подоспели вовремя.

— Чего сидим? Кого ждем? — Я сразу взбодрился. — Пошли! Вперед!

Еще один короткий бросок — и мы в воронке посреди бывшего проволочного заграждения. Тут уже никого нет — ушли вперед. Дождавшись остальных, двигаемся следом. По пути замечаю еще несколько убитых.

Наши? Не наши?

Еще полсотни шагов короткими перебежками — и мы сваливаемся в полузасыпанную немецкую траншею.

— Фух… — С трудом пытаюсь отдышаться. — Дошли…

4

Оглядываюсь.

Со мной четырнадцать человек. Гренадеры распределились по окопу, изготовившись к бою.

Кругом картина полнейшего разрушения — траншея местами обвалилась, местами отсутствует вообще… Справа от нас — разбитый прямым попаданием блиндаж, из-под расщепленных бревен торчат тощие ноги в ботинках с обмотками. Еще несколько убитых в «фельдграу»[38] застыли в различных позах у лежащего на боку, среди измятых патронных коробок и обрывков лент пулемета МГ-08.[39]

Огневая завеса, создаваемая нашей артиллерией, ушла вперед. Но несколько орудий бьют гранатами и шрапнелью по немецким траншеям метрах в двухстах правее нас. Обеспечивают фланг. Огонь русской тяжелой артиллерии стал еще глуше — эти гасят дальние тылы.

— Вашбродь! Наши идут! — окликает меня Рябинин.

Слева по окопу пробираются несколько человек, один из них с ручным пулеметом на плече. Впереди, низко наклонив голову, идет некто с автоматом в руках и тремя унтер-офицерскими лычками на погонах. Шмелев? Точно — Шмелев!

— Добрались?

— Так точно, вашбродь!

— Потери есть?

— Четверо раненых. Один — тяжелый. Вынесли мы его. Я там, у хода сообщения, второе и третье отделение оставил, прихватил пулеметчиков — да и вас двинулся искать.

— Кого-нибудь из девятой роты встретили?

— А как же. Там раненых с десяток. И один часовой — пленных охраняет.