Один (ЛП) - Дэвид Арчер

она просто стояла на тротуаре, не замечая огромного, величественного здания позади себя, осознавая лишь дикую панику, толчками нарастающую в груди, и отчаяние, похожее на дыру в ее сознании, через которую здравомыслие начинало утекать. Одна мысль заполнила ее разум, одна мысль преобладала над всеми остальными: она должна была уйти. Она должна была уехать из Манилы и Филиппин, и только Эд мог помочь ей в этом. Эд был ее единственным выходом. Эд был ее дверью к свободе.

Он запретил ей звонить ему и приходить к нему домой. Но она знала, где он живет, и если он не хотел, чтобы она шла туда, то должен был появиться в музее. Отчаяние стало перерастать в негодование, а затем в холодную ярость.

Она начала идти, не обращая внимания на боль в ступнях и ногах. Она повторяла свои шаги по улицам Генерала Луны и Педро Хиля, среди ненавистных, вечно присутствующих безвкусных вывесок, баннеров, плакатов и постеров, под вечной путаницей воздушных кабелей электропередач, похожих на черные паутины в небе. Она шла сквозь толпы людей в шортах и шлепанцах, и по мере того, как она шла, ненависть росла, ярость внутри нее становилась все глубже и чернее.

Наконец она подошла к своему дому в Сан-Хоакине, но прошла мимо него, не в силах смириться с перспективой возвращения в дом с нависшим над ней кошмаром. Она пошла дальше, свернула в Санто-Нино и шла до тех пор, пока не дошла до зелено-белого дома. Там она обнаружила, что ворота задвинуты, но не заперты. Она потянулась, чтобы открыть их, замешкалась на секунду с колотящимся сердцем, затем рванулась вперед.

Внутри маленького двора она встала у входной двери и увидела, что и здесь дверь была задвинута, но не заперта. Она снова толкнула дверь, но более осторожно. Дверь распахнулась. Она шагнула в небольшой коридор и заметила, что сигнализация на стене была выключена. Свет не горел, а экран был мертв. Она толкнула дверь и негромко позвала: "Эд…?", осознавая всю иронию ситуации: хочется, чтобы тебя услышали, но при этом нужно говорить тише, чтобы этого не произошло.

Она прошла в гостиную, обратила внимание на все книги, заполонившие каждый дюйм пространства на полках, на тумбу с телевизором рядом с диваном, на ворох газет и журналов, сваленных на журнальном столике. Здесь никого и ничего нет, сказала она себе и пошла на кухню. Сбоку стояла кружка с растворимым кофе и сахаром. Обе баночки стояли рядом с кружкой. Она потрогала чайник. Он был холодный.

В коридоре она нашла лестницу на верхний этаж и поднялась по ней. Они были выложены бетонной плиткой и поэтому не скрипели при подъеме. Но каждый шаг звучал в ее ушах как барабанный бой. Поднявшись на площадку, она увидела, что дверь его спальни приоткрыта.

И она заметила запах. Она никогда раньше не чувствовала запаха смерти, но какая-то первобытная расовая память, какой-то жестко заложенный древний инстинкт подсказывал ей, что именно этот запах она ощущает прямо здесь и сейчас: настоящая, естественная смерть.

Побуждаемая необходимостью узнать, она двинулась вперед и приложила кончики пальцев к двери. Она мягко надавила и почувствовала, как мертвый холод проникает сквозь кожу. Ее желудок сжался, и она поднесла пальцы к губам, когда комната покачнулась.

Он сидел в нескольких дюймах от двери, немного слева от нее. Его колени были согнуты, большой живот и промежность были покрыты засохшей, свернувшейся кровью, как и ковер, на котором он сидел, прислонившись спиной к стене.

Внезапный страх охватил ее. Что, если убийца все еще там? Она повернулась и уставилась на лестничную площадку и на ступеньки, ведущие на нижний этаж. А как же его записи, его компьютер? Если его убили китайцы, они наверняка обыщут дом, а если обыщут, то узнают о ней.

Она побежала. Она бежала по лестнице, открывая каждую дверь, но нашла только его кабинет, пустую спальню и ванную. Не обращая внимания на пустую спальню, она обшарила кабинет и ванную комнату, выдвигая ящики и шкафы, рассыпая шампунь, кондиционер, мыло, документы, зубную пасту, корреспонденцию и зубную щетку в раковину, ванну и на пол. Она порылась в аптечке, сметая содержимое на пол. Она ничего не нашла, не зная, что ищет.

Она спустилась по лестнице, прошла через гостиную и кухню, снова опрокидывая содержимое ящиков на пол, и плакала, снова и снова ничего не находя. Отчаяние и безнадежность ее задачи овладели ею.

Она выбежала из гостиной обратно на кухню и схватила кухонный нож. Она резала и рвала подушки, разрывала обивку кресел и дивана. Вернувшись на кухню, она бросила столовые приборы на пол, достала из шкафов кастрюли и сковородки, на ходу вытирая слезящиеся глаза и текущий нос тыльной стороной запястья.

Два и два — четыре. Если они убили Эда и если они нашли любую информацию, которая у него была, тогда они придут за ней и убьют ее тоже. Она села на пол в кухне и попыталась собраться с мыслями. Она должна бежать из Манилы. Она должна выбраться с Филиппин, но они будут держать в состоянии повышенной готовности все выезды, чтобы найти всех, кто фигурирует в его записях. А она без тени сомнения знала, что она числится в его документах. Он был слишком привередлив, слишком придирчив, слишком точен и дотошен. Конечно, у него должен был быть компьютер, или маленькая черная книжечка, или что-то еще.

И так же точно его убийца должен был найти это, потому что здесь этого не было.

Она знала, что из себя представляет филиппинская полиция. Она знала, что они сделают с такой девушкой, как она, в тюрьме. Если, конечно, ей повезет, и ее арестуют филиппинские полицейские и будут судить. Гораздо более вероятно, что они передадут ее китайцам, которые будут пытать ее для получения информации, а затем вернут филиппинцам, которые заклеймят ее как наркоторговку, отвезут в какую-нибудь подворотню в Шесть Сорок Девять или Аддишн Хиллз и застрелят. Она подумала о своей матери и отце, сидящих в уютной гостиной в Суррее, смотрящих новости и видящих свою дочь, застреленную как наркоторговка. Она начала рыдать в сильных, шумных спазмах горя.

Она уставилась на нож, лежащий рядом с ней на полу. Его рукоятка казалась длинной и черной, лезвие — длинным, тонким и холодным. Она услышала, как отвратительный, влажный шум ее рыданий постепенно затихает. Она вытерла лицо рукавом, затем обошла дом, пытаясь вспомнить, к чему прикасалась, и стирая свои отпечатки. Затем она снова поднялась по лестнице