Птичьи права - Гарри Гордон

КАНИКУЛЫ

Весенний день прошел без дела.

Когда в бесплодном вдохновеньеТекли весенние мгновеньяВ тени настольного огня,Крылом своим отдохновеньеСлегка царапнуло меня.

Там были таянье и тайна,И ультразвука частота,И трудный хруст произрастанья,И пепельная чистота.

Неторопливо, деловитоЯ зачеркнул свои слова,И произвел глубокий выдох,И, выдохнув, возликовал.

И стало ему беспощадно ясно,Что жизнь прошумела и дальше ушла,

Отпела, оплакала, лампу зажгла,И теплые тени легли по фаянсу.

А я-то, счастливец, не понял еще,Что больше не будет покоя и воли,

Какое покоя и воли — и болиНе боле, чем есть, да и эта не в счет.

Мне самое время, выходит, хлебатьВино вдохновенья, пока не прокисло,И тусклым прозрением поколебатьНеверные сумерки здравого смысла.

А я-то, удачник, не знаю, что лишьУсядешься прочно на письменном стуле,Душа занеможет, как сытая мышь,Попавшая в сладкий заброшенный улей.

Косые блики влажно лягутНа уголок черновика.А жизнь, как прежде, нелегка:То слишком легкая рука,То слишком белая бумага.

Весна приметами бедна:Открытый запах влаги новой,В промокшей купине ольховойПодчеркнутая тишина.

Несет невзрачная рекаУже ненужную бутылку,Цветет подснежная ухмылкаНад бородой у мужика.

А мы отправимся гулять.Пройдем сквозь стройку по дороге,Усердно поднимая ноги,Чтоб башмаки не потерять.

И будем мы оживленыПод искренним влияньем света,Как будто не наживленыИ сквозь петельку не продеты.

А между тем со всех сторонПолощут ситцами оконцаКолхозный выбритый ХаронВесло строгает. Волоконце

Сосновое легко, как дым,Как отражение водыВ открытом небе, там где тениНеузнаваемых растений,

И перистые облака,Как сны Ивана-дурака.

«О, как бы я ему ответил…»

О, как бы я ему ответил,Тому, которого забыл,Который где-то на рассветеМеня когда-то оскорбил,Который и во сне не снится…Вода пустынная пылится,Дороги связаны узлом,Как сумерки, смягчает лицаРазлитое в природе зло.Но иногда, по крайней мере,Звонок внезапный прозвонит.Приоткрываешь, вздрогнув, двери,А на пороге друг стоит.

«Молчит усталая жена…»

Молчит усталая жена,Течет разбитое корыто,Тысячелетняя войнаМежду призванием и бытом.

Без поражений, без побед,Братания да перебежки.Так равно радует обед,И строчка, вспыхнувшая в спешке.

Но неизменно, всякий раз,Едва вода заткнется в кране,Едва забрезжит чай в стакане, —Как будто кто-то рад за нас.

«Звук от звука, плоть от плоти…»

Татьяне Акимовой

Звук от звука, плоть от плоти,Легкий бред врожденной хвори —Остывает жаркий полденьМоего Причерноморья.

Остывает, оседает,Косточки перемывает.

Подмосковный дождик хлынет,Проберется через шторы,Слаще пепельной полыни,Горше тлена филофоры.

Бьется илистый источникС незабудкой на груди.Север. Западный, восточный,Ясный север впереди.

«Хорошо кулаком по столу…»

Хорошо кулаком по столуВрезать так, чтоб попадали полки,Чтоб, как чайки, взлетели осколки,И жена побледнела в углу.

Все же лучше забиться под стол,И, подобно старинному греку,Загорланить: «Ищу человека!»И запеть: «В этом зале пустом…»

И услышать: «Вылазь, дуралей,Неприличны комедии эти,Смотрят дети, притихли соседи,Не себя, так меня пожалей!»

«Едва появилась, повисла…»

Едва появилась, повисла,Едва отразилась звезда,Исчадия здравого смыслаРасстались со мной навсегда.

Немного помедлив на ивах,Распались на гомон и гам…Лягушкой святая наивностьПришлепала к самым ногам.

Но это не важно, а важно,Что прыгает мой поплавокВ реке вечереющей, влажной,Мечтательной, словно зевок.

И странно: за многие годыСтараний, сомнений, тоскиНе выросли ни на йотуИзвечные эти мальки.

Все те же простые обманы —Подергает, прыскает прочь…Но вот из травы и туманаОгромная выросла дочь.

И мы на заслуженный ужинИдем, торопясь и дивясь, Домой.И никто нам не нужен,Ни окунь, ни щука, ни язь.

КАЧЕЛИ

И. Даньшину

А если знаем сами,То и начнем с нуля:Сведем концы с концами,Получится петля.

И петельку набросим,Поскольку есть сосна.Вперед качнешься — осень,Назад летишь — весна.

Приладили дощечкуЗа несколько минут.Назад качнешься — речка,Вперед качнешься — пруд.

И зеленели ели,И пели небеса,И мы подзагорелиЗа эти полчаса.

«Из кромешного болота…»

Из кромешного болота,Где за днем не видно дня,Знаю, милостивый кто-тоТащит за уши меня.

Избавление от грузаПри болезненном рывке…Может быть, качнется музаСтрекозой на поплавке.

В поднебесье полусонномНакаляется гроза.Может быть, дохнет озоном.И раскроются глаза.

Пропадайте эти кочки,Если пастбища душиКак весной в саду цветочки,Вероятно, хороши.

Значит, стоит лезть из кожи,Если благо впереди…Кто-то, милостивый тоже,Мрачно молвит: — Погоди!В самом деле, — пес несетсяИз кустарника ко мне,Уши светятся на солнце,Брюхо тощее в дерьме.

Где-то бегал, где-то рыскал,Где-то вспугивал утят…Лягушата, словно брызги,Из-под ног его летят.

В вечереющем лиманеОтразился лунный ноль,Растворяется в туманеЦапля, острая, как боль.

И, на месте оставаясь,Белый верх и темный низЗаживо размежевались,Намертво переплелись.

«Проносятся без остановки…»

Проносятся без остановки,Теряя эхо, поезда.Глухая станция ОбновкиСтоит, как полая вода.

Помечена двумя огнями,Она таит порядок свой,Вдрызг занесенная дождямиИ ослепленная листвой.

Там кассы темное окошко,Корзина, чемодан и тюк,Старушка там на курьих ножкахИ в макинтоше крупный тюрк.

Сквозь капли на холодных веткахВидны железные пути…Дрожат окраины под ветром,И ни проехать, ни пройти.

«На что мне этот город, где…»

На что мне этот город, гдеНи спрятаться, ни заблудиться,Где на холодных стеклах лицаДрожат, как блики на воде.

Но в парке соловей поетПо вечерам. НапропалуюБубнит, хихикает, целуетИ временами залпом пьет.

И, удивительный такой,Поет, затасканный, избитый,Слезами жгучими политый,Как роза, ирис и левкой.

Сжимает ветку в кулакеНад гулким зданьем туалета,Где лампочка дневного светаТрещит на белом потолке.

«В один прекрасный полдень золотой…»