Земля точка небо - Алексей Егоренков

Дима посмотрел на Ксюшу, борясь с тяжелым скользким журналом.

– Ну и что? – она махнула рукой. – Вопрос банальный, я додумала за них интересное окончание.

– Сама?..

– Конечно. А о чем еще эти две могут мечтать? Или спортсмены, к примеру, – сказала она, сделав неловкий жест рукой. – Ради бога, да ты знаешь, какие они тупые? Они же вообще ни бе ни ме порой.

«Бе? Ме?», – растерялся Дима, пытаясь удержать на коленях журнал и уследить за словами Ксюши одновременно.

– Мы, прежде всего, развлекательная пресса. Ты считаешь, кого-то развлечет этот бред, который несут наши политики или, там, звезды?

– Но это же неправда, – сказал Дима неуверенно.

Ксюша нахмурилась, одернула манжеты и сложила руки на груди.

– Слушай, – она сбавила тон. – Отныне я твой редактор, и давай я буду сама решать, что правда, а что неправда, оки?

– Ладно, – промямлил Дима, не понимая, чем он мог ее обидеть.

– Мы делаем грязную работу, – Ксюша вздернула носик. – Если не сможешь с этим жить, то у тебя ничего не выйдет.

Она развернулась, пронзительно скрипнув туфлями, потом застыла и приложила к дужкам очков указательные пальцы.

– Ты совсем меня сбил. Я принесла тебе памятку по чтению корректуры и всякие другие советы… – Ксюша шагнула к столу и взяла скрепленные листки. – Просмотри мельком, я вернусь, и будем учить тебя работать. Оки?

Она улыбалась и больше не казалась обиженной.

– От Митяя Честного, – сказал Дима, глупо ухмыльнувшись ей в ответ.

22 апреля 2003 года

Площадка напоминала театральный зал после второго звонка. Свежий холодок еще щекотал ноздри, но между кресел уже пробирались люди, за кулисами шумели рабочие, а между подиумом и сценой тянулся целый серпентарий из проводов и запутанного кабеля, в котором прыгал тощий режиссер.

Это он был на прослушивании справа от Члеянца, подумала Лиза. Она жалась к неоновой декорации («В-А-У!»), чувствуя себя крошечной и бесполезной. Рабочие, операторы и другие незнакомые люди обходили ее стороной, задевали плечами и стремянками, извинялись очень вежливо, – с режиссером и то вели себя грубее, – а одна женщина даже вручила ей стаканчик кофе. Но Лизу грызли мысли о том, что ей здесь не место. Вот Анжелика, например – явно была при деле, где-то пропадала, вовсю готовилась. Вообще, каждый был занят чем-то, кроме Лизы.

Решившись, она сделала два робких шага по синему ворсу, покрывавшему сцену.

– Как тебя там, куда ты, – замахал на Лизу режиссер. – Стой, не теряться нигде. Так!

Он повернулся к студийной публике.

– Кто новенький, я говорил уже, запоминайте: в зале НЕ разговаривать, ведущих НЕ разглядывать, – всякий раз, говоря «не», режиссер слегка приседал. – Места НЕ покидать до перерыва. Из своего кармана никто платить не хочет?

В зале никто платить не хотел.

– Отлично. Значит, так, перед вами, – он несколько раз указал пальцем. – Вот это табло. Пока мигают «аплодисменты», все хлопаем. Пока «смех», все смеемся. Когда «серпантин» замигает, надо объяснять? Идею все поняли? Так, серпантин у всех есть?

Идею поняли все, но серпантина не хватало. Режиссер опустил руки и ускакал, спотыкаясь о провода и матерясь под нос. Загорелась рампа и подсветка; от затянутых бумагой ламп тут же потянуло жженой пылью.

«Так и знала, скоро здесь будет нечем дышать», – подумала Лиза.

– Где помощница? Воробьева! Иди сюда, – из-за кулисы пробился требовательный голос, и Лиза спешно нырнула в бархатные портьеры, где нашлась и сама Анжелика, уже обутая в туфли на высоченном каблуке и наряженная во что-то вроде платья-коктейль, темно-серого, усыпанного блестками.

– Что? – недовольно спросила Анжелика.

Лиза опустила глаза и отчаянно напряглась, чтобы не засмеяться.

Хмурая Анжелика была накрашена просто чудовищно. Темная бордовая помада, вообще, почти черная, и синие тени с длинными стрелками, все какое-то просто блядское , уродливое, и совершенно ей не к лицу.

– Ты сейчас такая же будешь, – сказала Анжелика, наверняка прочтя все ее мысли.

– Извините, – зашелестела Лиза, начиная краснеть.

– Не называй меня на «вы», это непрофессионально. Знакомься, это наш визажист, – она подтолкнула Лизу в объятия скучающей полной женщины. – Иди с ней в гримерку, там сразу и костюмер.

Задворки съемочной площадки оказались совсем необитаемы. Сплошные коридоры, голые комнаты и пыльные лампочки без плафонов. В гримерке стоял только верстак, испещренный кляксами от сигарет и кофейными полумесяцами.

Лиза гадливо тронула столешницу. Та была липкой и холодной. Стены гримерки казались чистыми, но прикасаться к ним тоже не хотелось.

– Табурет бы хоть поставили, – сказала визажистка, грохнув пухлую кожаную сумку на верстак. – Совсем ведь устроиться негде. Косметику где берешь?

Она промокнула веки Лизы влажным тампоном.

– Пока нигде, я только сюда переехала, – сказала Лиза. – Это обязательно?

– Значит, пока нигде не бери. Я расскажу, где взять. А, ну да, что ты спросила?

– Обязательно… всё перекрашивать… так сильно? – произнесла Лиза, осторожно двигая губами.

– Там синяя подсветка, а у камеры низкий контраст, или как его.

– А нельзя…

– Ну, ну, минутка молчания, – визажистка хрустнула тюбиком.

Лиза скосила глаза на язычок помады. Боже, почти фиолетовый,  – ужаснулась она.

– Умоешься потом. Я тебе оставлю визитку, если интересует визаж, маникюр, макияж – всегда рады, цены умеренные. Глазки закрываем.

Лиза прикрыла глаза. «Успокойся», – подумала она. Это не конференция и даже не театр. «Это просто видеосъемка. Возьми себя в руки, расслабься». Лиза стиснула липкие губы, и у нее дрогнула правая коленка.

Она так и стояла, не открывая глаз, а визажистка накладывала один слой за другим, и еще слой.

– Ну чё, готова моя девчонка? – спросил кто-то новый.

На пороге стоял низкорослый парень в очках и с отбеленными волосами, одетый довольно непримечательно.

– Костюмер, дорогая, – он выставил указательный палец, аккуратно перебинтованный желтым сантиметром.

– Готова, – сказала визажистка. – Дать полюбоваться?

– Н-нет, спасибо, – Лиза подумала, что лучше такого не видеть. – Хотя ладно, давайте.

Вообще-то, макияж был совсем неплох. То есть, если бы Лизе хотелось превратить себя в сучку, готовую на всё ради хорошей жизни – лучше раскраски было не придумать. Дикие раскосые тени, блеск и контур – оружие, а не косметика. Мужики изошли бы слюной.

Нет, помада лежала слишком густо, и ядовитый оттенок тоже не годился. «Чересчур нагло и бессовестно», – подумала Лиза. Все-таки я не до такой степени экстраверт.

– Ну, раздевайся, – потребовал костюмер.

– Что? – не поняла Лиза.

– Снимай одежду.

– Зачем?

– Обмерим, – он изобразил, как снимает мерку. – И выберем платье. Ну, бегом.

Лиза медлила, изучая скучные углы гримерки. Спрятаться было негде, и визажистка уже испарилась.

– Ты… вы не могли бы отвернуться? – спросила она.

– Да что там, – отозвался парень. – Всё равно придется на тебя смотреть и тебя лапать. Ну, бодрее, не можешь раздеться на публике – какая ты тогда актриса?

«Одно дело публика», – хмуро подумала Лиза, расстегивая пуговицы. Она потянула блузку через голову и…

Боже. Ее бросило в холод.

Ты помнишь, что надела под низ?

Но деваться было некуда. Лиза набрала полную грудь воздуха и решительно выпуталась из ситцевого ворота, заранее скосив на себя глаза.

Все оказалось не так плохо. На ней был самый обычный комплект, не слишком домашний, не слишком откровенный, не слишком застиранный.

Она расправила плечи и подняла глаза на костюмера. Он кивнул, закусил губу и принялся лениво мерить Лизу вдоль и поперек. Из дверного проема сквозило, где-то рядом возились и бубнили рабочие, и Лиза недовольно поежилась.

– Ничего, хороший зад, – сказал костюмер, затягивая на ее талии холодный сантиметр и проверяя деление. – Даже чересчур хороший.

– Это что значит?

– Значит, придется зашпиливать на талии. Всё, одевайся, но не застегивай.

Он выпрямился, отряхнул колени и направился к выходу, не забыв споткнуться о туфлю Лизы.

– Тридцать восьмой, да? Годится, жди здесь. Я приду, и будем переодеваться.

Она хотела узнать, нельзя ли переодеться в гардеробе, но костюмер уже вышел, почесывая отбеленный затылок и чуть не стукнувшись по дороге о косяк двери.

Через десять минут Лиза вышла на подмостки в серебряных босоножках на высоченной шпильке и роскошном синем платье, которое сияло радугой и нещадно кололось в плечах и груди. Похрустывая как свежий букет, Лиза шатко прошла к неоновой лагуне, где полагалось стоять ведущим.

Ее остановила высокая немолодая женщина в пиджаке и прямой юбке.

– Ты Воробьева? Члеянц, это она?

– Она, – устало подтвердила Лиза, которой начали приедаться новые лица.