Охота на фей - Кристина Камаева

Я неотвратимо засыпал под монотонный голос Альриши. Волков я не жалел. На Эдеме нас учат презирать жадность. Многие вещи, которые в прошлом считались культовыми, для нас не имеют значения. Никто не скупает и не хранит золото, не заглядывается на драгоценные камни. Наши женщины носят украшения, но им не важно из чего они сделаны, лишь бы были красивыми и доставляли радость. У нас нет музеев, и никто не благоговеет перед антикварными вещами и другими атрибутами прошлого. Художникам запрещено продавать свои картины, они их пишут только потому, что им так нравиться. У нас нет коллекционеров, Адам строго следит за тем, чтобы вещи не искушали человека. Прежде всего, на Эдеме ценят личность. Но это не значит, что знаменитых людей у нас возносят на пьедестал, им не ставят памятников, не называют их именами города и улицы, и в школе не учат имена героев. Служить Эдему — это желание, идущее от сердца. Своих героев мы знаем без напоминаний и указаний свыше.

А Борин должен был попросить прощения у Олинки, если, правда, ее любил. И принять жену вместе с ребенком. При такой бабке, глядишь, и выправился бы малец. Угрожать и прогонять фей из их долины, по-моему, просто стыдно.

Во сне я оказался в Пионии с Веей. Сказать, что я был счастлив, значит, вообще ничего не сказать. Меня переполняло таким солнечным, чистым, нежным чувством, что я ног под собой не чуял. Восторженнее себя я просто не помню. Мы шли с Веей по широкому полю, окутанные волшебными ароматами цветов и трав. Свежая зелень, яркие всплески ромашек, васильков, колокольчиков, синяя кромка леса вдали — все радовало и веселило душу. Луг кипел жизнью, и это сводило меня с ума. Бабочки порхали с цветка на цветок, изящно и легко трепетали крылышками, жучки и букашки самых разных размеров и форм деловито карабкались вверх по стебелькам, как будто спешили на работу. Большущая стрекоза вдруг села мне на руку и куснула своими внушающими уважение челюстями — попробовала на вкус. Потом взглянула стеклянными глазами и улетела по своим делам. Луг жужжал, стрекотал, звенел — это его маленькие обитатели делились друг с другом соображениями о сегодняшнем дне, новостями и сплетнями. И все они были настоящими, очень важными и нужными. Мне захотелось лечь навзничь на траву и ощутить, как весь этот мелкий народец переползает через меня, кусается, возмущается присутствием непонятной преграды на своем пути. Я ничего не знал о насекомых, а теперь увидел их так близко, почувствовал, как они щекочут, покалывают, щиплются. В парках Эдема тоже есть мягкая сочная трава, но там никто не стрекочет и не жужжит — никто не живет.

Вея идет немного впереди, и, конечно, чувствует мое восторженное настроение. И сама она, как этот луг — цветочная, нагретая солнцем. Вдруг я вижу броский пунцовый цветок, а потом еще один и еще.

— Это пионы? — спрашиваю я, уверенный, что это так.

— Пионы, — отвечает Вея, она нюхает цветок и прикрывает глаза от удовольствия.

— Так вот почему эту страну так назвали, — догадываюсь я. Мы потихонечку приближаемся к первым деревьям.

— Я устала, — говорит Вея. — Так жарко. Отдохну немного, а ты посторожишь. Ладно?

— Конечно, — соглашаюсь я. Она мгновенно засыпает, а я любуюсь ее пушистыми ресницами, удлиненными собственной тенью, крохотной ямочкой на подбородке, золотистым пушком на тонкой коже. Хорошо бы остаться в этой цветущей стране, быть всегда рядом с Веей, вдыхать дурманящий запах празднично-нарядных пионов. И не надо ни каменных жилищ, ни заборов, ни машин… Я не замечаю, как начинаю задремывать и, наконец, проваливаюсь в глубокий сон. Пробуждаться тяжело, солнечной поляны нет и в помине. Лес надвинулся сумрачной, угрожающей тенью. Рядом — никого. Передо мной полянка блестящих желто-медовых цветочков. «Аруники! — догадался я. — Это же она — Вея!». И тут я заметил, что какое-то длинное вьющееся растение, заполонило всю полянку и душит цветы, душит мою Вею. Страх объял меня, сердце остановилось. Скрюченными, негнущимися пальцами отдирал я от маленьких золотинок колючие стебли, но они держались цепко, вместо них отрывались слабые нежные цветы. Я заплакал.

Стемнело. Какое-то время я ревел в ночном полумраке автобуса, не соображая, что все страсти мне приснились. Потом вытер горячие слезы и осмотрелся, приходя в себя. Все спали, лишь мерное дыхание, сопение и негромкий храп нарушали тишину. Свернувшись в клубок, спала Альриша. Мою книгу она прижимала к груди. Я вздохнул и мысленно переделал концовку своего сна, ловко высвободив аруники из тисков беспощадного вьюна. «Я спасу тебя, Вея, и никому никогда не позволю обидеть», — повторил я внятно одними губами, наверное, для того, чтобы приободриться. Мне даже почудилось, как кто-то легко коснулся моей руки. «Ты не умрешь», — прошептал я. Потом я долго не мог уснуть, нервно прислушиваясь к каждому звуку, раздражаясь храпом, вытягивая затекшие ноги и обижаясь на других, — они не страдали бессонницей. Зато утром я проснулся позже всех.

— Привет! — объявил я о своем пробуждении Альришу. И услышал в ответ невнятное: «Угу». Она целиком погрузилась в мою книгу. Упади мы в пропасть или взлети в космос — даже это не отвлекло бы Альришу от чтения.

— И как дела в Пионии? — не сдавался я.

— Ты понятия не имеешь, какая это книга! — воскликнула Альриша. — Диву даюсь, ты даже не пробовал прочесть ее! А тут рассказывается о начале мира, о том, как все было на самом деле.

— Да-а-а? — я с опаской присматривался к Альрише, глаза ее зажглись восторженным огнем.

— О том, как Бог создал землю? — сделал я осторожное предположение.

— Дваштр! — с удовольствием подхватила Альриша. — Царящий в Ночи. Он зажег во Вселенной первые звезды, создал Рыцарей Вселенной и поручил эти звезды им. Там они могли создавать миры, какие им вздумается. Вселенная заиграла феерическими красками, миров было множество. Но вскоре начались раздоры и войны между мирами. Тогда Дваштр решил, что лучше всего тьма, и взмахом крыла остановил время, погрузив Вселенную в сон… — Я немного отодвинулся от восхищенной Альриши к окну.

— Однажды проснулся один из рыцарей — Каратар, — и стал сам создавать миры. — Продолжала Альриша. — Но Нирриты — демоны разрушения, сжигали одну звезду за другой. — «Как она запомнила все имена?» — удивился я.

— Спасаясь от демонов, Каратар превратил три уцелевших мира в жемчужины и отдал их Вальгуде — гигантской летучей мыши, а она отнесла их под свет Нимеланы — ярчайшего цветка Вселенной.

— Все несколько метафорично, — заметил я.

— Ничего сложного, — махнула рукой Альриша. — Нимелана — это Солнце.

— А летучая мышь?