Ангелы Опустошения - Джек Керуак

45

Затем настает последний день Опустошения – «На крыльях быстрых как медитация» мир со щелчком становится на место когда я просыпаюсь (или «быстрых как мысли о любви»)  – Старая корка от бекона до сих пор валяется во дворе где бурундучки клевали и щипали ее всю неделю показывая свои миленькие беленькие пузики а иногда вставая застыв в трансе – Прилетели чудны́е вякающие птицы и голуби и ободрали начисто всю голубику у меня с травы – твари воздушные питаются от плодов травяных, как предсказано,  – мою голубику, это их голубика – каждая ягодка что я себе взял была бы с арбуз у них в кладовой – я лишил их двенадцати товарных составов – последний день на Опустошении, будет несложно трескать и трескаться – Теперь я иду на Омерзение и шлюхи вопят требуя горячей воды – Это все уходит еще к Джарри Вагнеру, то что я здесь, он показывал мне как лазить в горы (Маттерхорн сумасшедшей Осенью 1955 года когда все на Северном Пляже завывали от напряга религиозного бита и битового возбуждения зловещей кульминацией которого стало самоубийство Розмари, история уже рассказанная в этой Легенде[24])  – Джарри, как я уже сказал, показал мне как надо покупать рюкзак, пончо, пуховый спальник, походный кухонный набор и уходить в горы с таежным запасом изюма и орехов в мешочке – мой мешок прорезиненный изнутри и поэтому в предпоследнюю ночь на Опустошении когда я беру пожевать из него на десерт он, этот резиновый привкус изюма и орешков, возвращает мне целый потоп причин которые привели меня на Опустошение и в Горы, всю идею целиком которую мы разрабатывали вместе в долгих походах касательно «рюкзачной революции» с «миллионами Бродяг Дхармы» по всей Америке уходящими в горы медитировать и игнорировать общество О Йя Йои Йа дайте мне общество, дайте мне прелестнолицых шлюх с грузномускулистыми плечами полными богатого жирка и толстыми жемчужными щеками их руки засунуты вниз между юбками и голыми ногами (ах коленки с ямочками и да ямочки на лодыжке) вопящих «Agua Caliente»[25] своей мадам, лямочки их платьев спадают чуть ли не до локтя поэтому одна туго стянутая грудь видна почти что целиком, сила броска природы, и видишь мясистый кусочек ляжки где она встречается с подколенкой и видишь тьму которая уходит под – Не то чтобы Джарри отвергал все это, но довольно! довольно скал и деревьев и гарцующих птичек! Я хочу уйти туда где есть лампы и телефоны и смятые кушетки с женщинами на них, где есть густые толстые ковры для пальчиков ног, где драма бушует вся бездумная ибо в конце концов То-Что-Проездом-Через-Всё попросит ли того или иного?  – Что я стану делать со снегом? Я имею в виду с настоящим снегом, который в сентябре становится как лед и я больше не смогу уминать его в своих ведрах – Уж лучше я развяжу на спине завязки рыжеволосым дорогой Боженька и пойду бродить вдоль кирпичных стен вероломной сансары чем этот безрассудный шероховатый хребет полный жуков жалящих в гармонии и таинственных земных рокотов – Ах до чего милы полуденные дремы когда я бухался в траву, в Молчании, вслушиваясь в радарную тайну,  – и до чего милы последние закаты когда наконец я знал что они последние, опадающие словно совершенные красные моря за зазубренные скалы – Нет, Мехико в субботу вечером, ага у меня в комнате с шоколадными конфетами в коробке и Босуэлловым Джонсоном и ночником, или Париж Осенним днем наблюдая за детишками и их няньками в продуваемом ветром парке с чугунной оградой и старинным заиндевевшим памятником – ага, могила Бальзака – В Опустошении. Опустошение вызубрено, и под яростью мира где все втайне хорошо опустошения нет —

46

Стайки серых птичек весело спешат на камни двора, чуть-чуть озираются вокруг, затем начинают клевать какую-то мелочь – малыш-бурундучок беззаботно бегает среди них – Птички бросают беглый взгляд на трепещущую желтую бабочку – У меня позыв подбежать к двери и заорать «И а а а х» но это ужасно нарушит биение их крохотных сердечек – Я закрыл все ставни по четырем сторонам света и теперь сижу в затемненном доме с одною лишь дверью, открытой, допускающей яркий теплый солнечный свет и воздух и кажется что темнота пытается выдавить меня сквозь это последнее отверстие в мир – Сегодня мой последний день, я сижу и думаю о нем, интересно как чувствовали себя заключенные в свои последние дни после 20 лет в тюрьме – Я могу сидеть и ждать прихода соответствующего торжества – Анемометр и шест сняты, все разобрано, мне осталось лишь накрыть мусорную яму да вымыть котелки и до свиданья, радио тщательно завернуть и оставить да антенну под домом да туалет обильно засыпать известью – Как печально мое великое забронзовевшее лицо в стеклах окон с их темным фоном, черты на нем показывают половину пути в жизни, зрелый возраст почти что, и увядание и борьба все сходятся к сладкой победе золотой вечности – Абсолютное молчание, безветренный день, елочки высохли и побурели ну и летнее рождество окончилось и уже совсем скоро седые бураны завьюжат всю эту местность – Ни одни часы не тикают, ни один человек не томится, и молчаливы будут снег и скалы под ним и как всегда выситься будет Хозомин и скорбеть без печали навечно – Прощай, Опустошение, ты было добро ко мне – Пусть ангелы нерожденных и ангелы умерших трепещут над тобой облаком и орошают тебя приношениями из вечных цветов – То что проездом через всё прошло через меня и навсегда через мой карандаш и нечего больше сказать – Маленькие елочки скоро станут большими елями – Я швыряю последнюю банку в крутую лощину и слышу как она блямкает вниз все 1500 футов и вновь напоминает мне (из-за здоровенной свалки банок там внизу от 15 лет Наблюдателей) здоровенную свалку Лоуэлла по субботам когда мы играли среди ржавых буферов и вонючих куч и считали что это здорово, все это вместе включая старые машины надежды с костлявыми изработанными сцеплениями сваленные прямо под новую лощеную супермагистраль которая бежит от пустыря вокруг бульвара до Лоуренса – последний одинокий грохот моих жестянок Опустошения в долине пустоты, которому я внемлю, нагой, с удовлетворением – Давным-давно в самом начале мира вихрем было предупреждение что мы все сметены будем аки стружка и восплачем – Люди с усталыми глазами сейчас осознают это и ждут распада и тлена – и может быть у них еще есть сила любви в сердцах но все равно, я просто больше не знаю что означает это слово – Мне хочется лишь трубочки мороженого

47

За 63 дня я оставил столб испражнений высотой и размерами примерно с младенца – вот где женщины превосходят мужчин – Хозомин даже бровью не ведет – Венера восходит как кровь на востоке и это последняя ночь и тепло хоть зябкая Осенняя ночь с тайнами синей скалы и синего пространства – Через 24 часа после упомянутого времени я рассчитываю сидеть по-турецки у Реки Скагит на своем засыпанном опилками остатке пня с бутылкой портвейна – Привет вам звезды – Теперь я знаю в чем была тайна горного потока —

О’кей, довольно —

То что проездом через всё проездом и через кусочки изоляционного пластика который я вижу выброшен нет больше чем просто выброшен во двор а ведь он некогда был большой важной изоляцией для людей теперь же лишь то что есть, то что проездом через всё столь торжествующе что я поднимаю его и ору и в сердце своем Хо-Хо и швыряю его на запад в собирающейся тиши сумерек и он слегка парит небольшой черной штукенцией затем стукается оземь и вот и все – Этот блестящий кусочек коричневого пластика, когда я сказал что он блестящий кусочек коричневого пластика разве я утверждал что он истинно «блестящий кусочек коричневого пластика»? —

Так же и с этим и со мною и с вами —

Собрав все безмерности вокруг себя покровом я соскальзываю «Тарквиниевой хищною походкой»[26] в сумрак предвиденного земного шара, виденье свободы вечности словно лампочка внезапно вспыхнувшая у меня в мозгу – просветление – новое пробуждение – похождения сырой гибкости сделанной из материала света треполесят и пустозвонят впереди, я зрю сквозь них все, ээ, арг, ойг, элло —

Подожди меня Чарли я спущусь с дождевым человечком – Вам всем видно что это никогда – Бейте в черный новый фраон – Да фа ла бара, ух мерья – слышите?  – А-а поебать, чувак, я устал пытаться и вычислять что же сказать: в любом случае ЭТО НЕ ВАЖНО – Eh maudit Christ de batême que s’am’fend![27] – Как вообще хоть что-нибудь может кончиться?

Часть вторая

Опустошение в миру

48

Но теперь сама история, сама исповедь…

Все чему я учился на уединенной горе все лето. Видение на Пике Опустошения я попытался принести с собой вниз миру и моим друзьям в Сан-Франциско, но они, вовлеченные в стриктуры времени и жизни, а не в вечность и уединение горных снежных скал, сами преподали мне урок – Помимо этого видение свободы вечности, которое было у меня и у всех святых отшельников в глухомани, малопригодно в городах и обществах охваченных междоусобицей как у нас – Что это за мир, где не только дружба перечеркивает вражду, но и вражда перечеркивает дружбу а могила и урна перечеркивают всё – Достанет времени умереть в невежестве, но раз уж мы живем что нам праздновать, что нам говорить? Что делать? Что, мучнисторосая плоть и в Бруклине и везде, и больные желудки, и исполненные подозрений сердца, и жесткие улицы, и столкновение идей, все человечество пылает ненавистью и пепелицей – Первым делом приехав в СФ со своим мешком и посланьями я заметил: все валяют дурака – тратят время – несерьезны – тривиальны в соперничествах – робки перед Господом – даже ангелы грызутся – Я знаю только одно: все на свете ангелы, мы с Чарли Чаплином видели у них крылья, чтобы быть ангелом вовсе не нужно быть серафической девчушкой с мечтательной улыбкой печали, вы можете быть клейменым Компанейским Кабаном ухмыляющимся из пещеры, из канализации, можете быть чудовищным чесоточным Уоллесом Бири в грязной майке, можете быть индианкой выжившей из ума присевшей на корточки в канаву, вы даже можете быть смышленым сияющим убежденным Американским Служащим с ясными глазами, даже гадким интеллектуалом в столицах Европы, но я вижу большие печальные невидимые крылья у всех за плечами и мне плохо оттого что они невидимы и без толку на земле и всегда были без толку и мы все лишь грыземся до смерти —