Вампирская сага Часть 2 - Дылда Доминга

— Что это значит?

— Растворившись в них, она дала начало новой расе. Она — прародительница людей. Ну, и Нагара в какой-то мере, как это ни смешно. — Улыбнулся Горолакс. — Правда, он же создал кровопийц, питающихся людьми, нас. Потому что только так мог соединиться с ее силой вновь. Каждый раз, когда мы пьем кровь, мы пьем частичку ее силы, ее света. Именно ее свет и отличает их от нас, а по сути мы — одно и то же.

— То есть ты хочешь сказать, что вся ее сила ушла на их создание, и теперь она лишь существует в них, делая их отличными от нас.

— Если ты думаешь, что, выпив всех людей, можно снова собрать ее воедино, то ты заблуждаешься. Ее больше не существует, как таковой.

— Я вообще не говорил о такой возможности, — Кристоф задумался, — но раз ты начал, видимо, кто-то пытался?

— Да, Нагара.

— Конечно, кто же еще. — С иронией заметил Кристоф.

— Я бы на твоем месте не смеялся над этими вещами. — Сказал Горолакс. — Ведь Нагара существует.

— О, брось! Он такой же персонаж из старых сказок, как и все эти первые дети. — Кристоф был явно раздосадован. — Кто знает, как было на самом деле. Люди придумывают легенды и религии. И мы, хотя и бессмертны, недалеко ушли, потому что старейшим из нас за тысячу, а не бесконечность. Нет никого, кто бы сказал: да, я видел Нагару, и все бы мы поняли, что это правда, только лишь ощутив века в его крови.

— Малькольм — старейший в западной ветви, и ему много веков. — Возразил Горолакс. — Рядом с ним я — мальчишка. Большую часть этих книг предал мне он. И большей их части он старше.

— Малькольм, — раздраженно выплюнул Кристоф. — Он как твой Нагара играется в игры, правил которых сам не знает.

— Ты о чем? — удивленно спросил Горолакс.

— О старческом идиотизме. — Уклончиво ответил Кристоф. — Ладно, так как там Нагара пытался воскресить свою лю… возлюбленную?

Горолакс колебался между желанием говорить о древних тайнах и выставить грубияна прочь. Победило его увлечение историей:

— Когда она создала людей, Нагара понял, что единственная возможность получить на время часть их светлой силы — это пить их кровь. А привязать их к себе — это дать им часть своей темной силы. Если в существе остается хоть часть светлой силы — это смертный. Если остается лишь темная — это вампир.

— Ну а как же та часть силы, что поступает к нам с их кровью?

— Она позволяет нам пробуждаться ночью и выглядеть вполне людьми. Она и поддерживает в нас жизнь. Свет — это жизнь, Кристоф, а тьма — это смерть.

— Так как он пытался ее воскресить? — Кристоф вернулся к их теме.

— Он выпил весь свет из человека и взамен отдал ему такое же количество тьмы. И так из нескольких. Пока не понял, что сколько бы он ни пил, вся эта сила растворяется в нем, как еда в желудке у человека. И невозможно ее ни сохранить, ни отделить, ни передать кому-либо другому.

— Так те люди и стали первыми нашими?

— Да, их было четверо. От них и пошли известные тебе ветви.

— А если бы Мара была жива, — Кристоф старался говорить максимально нейтральным голосом, — она могла бы снова создавать из вампиров людей?

— Детей тьмы, которых она коснулась, отличало от нас полное отсутствие жизни, как таковой. — Произнес Горолакс. — Исходя из некоторых манускриптов, все их существование проходило во тьме в бестелесной форме, в форме темной силы и ее очагов самоосознания. Это сложно объяснить, да и описания в разных источниках расходятся и не точны. Ведь свидетелей этому фактически не было.

— Тогда откуда это вообще взяли?

— Один из манускриптов написан родоначальником ветви. Он мог говорить с самим Нагарой.

— А мог быть шарлатаном-фантазером, от скуки или безумия сочинившим сказку. — Возразил Кристоф.

Горолакс только тяжело вздохнул.

— Так вот. Возвращаясь к твоему вопросу, ей бы незачем это было делать. Но, если предположить, что она тем или иным образом соприкоснулась бы с нынешними детьми ночи, то ей достаточно было бы отдать лишь крупицу своего света, чтобы сделать нас снова смертными, ибо мы все — обращенные люди.

— Она просто какое-то недостающее звено обратной реакции, — нервно усмехнулся Кристоф, облизывая губы. — А как ее кровь, верно, вкуснее нет ничего на свете?

— У тебя, как всегда, странные выводы. — Заметил Горолакс. — Ее кровь, по идее, как концентрат: достаточно капли, чтобы утолить голод. Это все, что ты хотел знать? — Спросил он, давая понять, что беседа окончена.

— Да, Горолакс, это все. Спасибо за занимательные истории.

— Зачем тебе это? Ты ведь никогда не интересуешься сказками, как ты их называешь, от нечего делать?

— Хотел знать, существует ли способ снова превратить вампира в смертного.

— Ха-ха-ха, — громко рассмеялся Горолакс. — Я думал ты — последний, кто займется рассмотрением подобной дурацкой идеи. Конечно, за все эти годы, у меня время от времени появлялись исследователи нашей природы, ученые, мечтатели, фанатики, в конце концов, верящие в то, что процесс можно обратить. Я видел докторов и священников, считающих что наша суть — это заболевание, которое можно вылечить. Но знаешь, Кристоф, все это — полный бред, уж поверь мне. Никому подобное не удавалось, за всю историю, что у меня тут хранится на полках — никому.

— Как сказать, — заметил Кристоф. — Если верить истории о Маре — она могла бы.

— Мары нет! — гневно заявил Горолакс.

— А Нагара?

— Нагара ушел от мира, устав от бессмысленности существования. Возможно, он спит где-нибудь глубоко под землей. Возможно, растворился во тьме. Он — наш Бог, он может быть где угодно. Время и пространство не властно над ним.

— Тогда почему ты думаешь, что оно властно над ней? — Спросил Кристоф и покинул Горолакса в раздумьях.

Глава 14

Малькольм сидел рядом со спящей Сэм на кровати и любовался ее чуть вздернутым кверху носом, запутавшимися длинными волосами и прекрасным безмятежным выражением лица во сне. Она умела расслабляться так, словно никаких проблем накануне не было, не было страха и борьбы за жизнь, не было ошибки, которую он совершил. Слишком мало в нем было доверия к людям, и к Сэм в частности. Мог ли он объяснить ее поведение, не думая о предательстве или измене? Конечно мог, если бы был обыкновенным человеком. Тогда бы он понял, что ее колебания тоже были связаны с недоверием к их роду, с ее историей, с тем, что она любила и потеряла дорогого ей вампира. Малькольм тяжело вздохнул: она, должно быть, скорее искала в нем опоры и защиты, чем что-либо другое. В мире, в котором она оказалась в полном одиночестве, ей необходим был сильный друг. И не имеет значения, любит она его на самом деле или нет, но теперь он обязан ее защитить.