Последний сейм Речи Посполитой - Владислав Реймонт

- Через неделю будем назад. Эй, почтеннейший, что это вы там делаете? - окликнул Гласко Качановского, который неожиданно прильнул лицом к какому-то забору.

- Тсс!.. Что за прелестнейшие цыпочки! Полюбуйтесь-ка сами! - шепнул Качановский, тая от умиления и бесцеремонно отдирая от забора кусок доски.

Оба спутника поинтересовались заглянуть через щель и онемели от удивления. Чуть-чуть поодаль от забора стоял белый дом, почти весь закрытый свешивающимися ветвями высоких берез. На ступеньках крылечка, обвитого зеленью и цветами, сидел какой-то старик с трубкой в зубах, а перед ним расхаживала по дорожке женщина удивительной красоты. Золотистое, прозрачное платье почти не скрывало ее наготу; черные волосы были усеяны жемчугом, лицо продолговатое, смуглое, губы сочные, алые, глаза большие, грудь высокая, вся фигура удивительно стройная. Она ступала медлительной походкой, шевеля бедрами, как будто танцуя. Несколько служанок или компаньонок, тоже едва прикрытых разноцветными дымчатыми материями, сновали между грядками, полными роз. Слышны были отдельные слова, смех. Вся картина будоражила кровь и ударяла в голову.

- Цыпочки! Цып! Цып! Цып! - поманил тихонько Качановский, переступая с ноги на ногу.

- Тише, сударь! Это ж сам гетман Ожаровский! Задаст он нам перцу за такое подглядывание. Идемте. Лучше не лезть волку в пасть, - шепнул Гласко.

Капитан и Заремба не очень спешили оторваться; Качановский несколько раз еще возвращался, причмокивая:

- Одна другой краше! Редкости! Эх! Пуля мне в лоб, ежели не пошарю я малость в этом магометовом раю...

- Не зарься на гетманский курятник! Уж наверно там наставлены капканы против таких, как ты, лакомок. Давно мне по секрету рассказывали про эти гетманские развлечения; не верил я, а вот привелось своими глазами увидеть. Первая - гречанка, родственница какая-то, а то так даже сестра мадам де Витт, теперешней любовницы Щенсного-Потоцкого.

- Краше я в жизни не встречал! - вздыхал Качановский.

- Красотой может равняться с графиней Камелли, - вставил Заремба.

- Как Аполлон с поваренком! Равной ей на свете не сыщешь! Настоящая Венера! Черт возьми, этакая конфетка - и такому старому хрычу!

- Сходите к цирюльнику, велите себе кровь пустить. Это успокаивает, пошутил Гласко.

- Остальные, вероятно, служанки? - заметил Заремба.

- Держит их, говорят, для друзей.

- Я готов поклясться ему в дружбе до гроба! - вскричал с пафосом Качановский.

- Предложите ему, может быть, не пожалеет вам одну из гурий.

- Обойдусь без его протекции. Вот вам мое кавалерское слово, уж я у него в этом улье поскребу медку.

- Как бы только тебе при этой процедуре не вспухнуть от пчелиных жал.

- Вспухнет, только другой кто, а не я.

- Для Ожаровского рога - не диво, а вы ему еще новые хотите наставить, - подсмеивался Гласко.

- Уж если я дам слово, то сдержу! - воскликнул Качановский, вызывающе вскидывая глазами, на что Гласко ответил с дружеской усмешкой.

- Советую вам поставить себе пиявок на шею. Ничто так хорошо не спасает от избытка сил. Тут недалеко живет Крейбих, аптекарь.

- Посмотрите. Слово сказано, посмотрите!

Так, перешучиваясь, все трое свернули в город.

Улицы из-за жестокой жары и полуденного часа были почти пусты и словно жарились на солнце. Кое-где отдыхали, лежа в жаркой тени невысоких домишек, простые люди, или еврей пробегал в белых чулках, похлопывая туфлями. На углах центральных улиц и проездов стояли вооруженные часовые, иногда проезжали казацкие патрули, поднимая клубы пыли.

- Это "друзья", "альянты". Вижу, капитан, у вас руки чешутся, засмеялся Гласко.

- Мне запах альянтского мяса знаком, - ответил Заремба, разглядывая солдат волчьим взглядом. - Рослые, однако, парни, на подбор, и одеты с иголочки.

- А что самое странное, за все платят чистоганом, - вставил Качановский.

- Это здесь, под боком у короля, у сейма, у иностранных послов, по строгому приказу свыше. А поезжайте-ка за кордон, там насмотритесь таких бесчинств и насилий, что волосы дыбом встанут. Видал я около Каменца целые округи, где даже зеленя вытаптывались и травились, где встретишь только разрушенные избы да где каждый поплатился или здоровьем, или имуществом. И, главное, разрушают часто не по нужде, а так, из какой-то непонятной жажды подебоширить, поглумиться над всем. Но и пруссаки, те, пожалуй, еще хуже.

- Давно так эти егеря маршируют по улицам? - спросил Заремба у Гласко.

- С тех пор, как начался сейм. Торчат на заседаниях, "охраняют" депутатов от всяких "случайностей". "Мировские" и литовская гвардия несут службу только при короле и канцеляриях, и то без штыков и боевых патронов, - дернул он сердито свои усы и сжал в руке саблю. - А нянчат нас по-своему: семнадцатого июля, когда вносился на обсуждение проект союзного договора, я видел своими глазами, как артиллеристы подкатывали пушки и направляли прямо на замок, как канониры ставились с зажженными фитилями, как Раутенфельд задирал нос перед королем, а егеря, со штыками наперевес, выталкивали публику из зала заседаний!

- Можно было наглотаться позору и злобы на всю жизнь, - проговорил тихо Заремба. - Хватит этого на века, для целых поколений. А теперь, господа, - молчок!..

Они очутились перед двухэтажным каменным домом, в котором помещался большой погреб и ресторан Дальковского, и, пройдя широкую мощеную подворотню, вошли в сводчатый большой зал.

Там было шумно, как на ярмарке, и почти темно от дыму. За длинными столами, вдоль стен, публика попивала вино, развлекаясь при этом громкими разговорами. За стойкой, уставленной металлическими кубками, стеклянной и фарфоровой посудой, царила полнотелая мадам с лицом, как месяц в полнолуние, и с грудями, словно два каравая хлеба; коралловые серьги свешивались у нее до самых плеч. Она вязала чулок, считая вполголоса петли, но ее острый взгляд бегал быстрее, чем спицы, и то и дело тонкий голосок ее подгонял прислуживающих молодчиков и мужа, который, в зеленом переднике и черной ермолке на голове, худой, тщедушный, забитый, встречал входящих, кланялся, усаживал их на места, читал, как по нотам, меню и кричал через окошко на кухню.

Гласко потребовал отдельную комнату. Пришлось, однако, удовольствоваться лишь отдельным столом, который нашелся в одной из комнаток с окном во Двор.

- Свежая навага! Щука с шафраном! Линь в капусте! Пирожки ленивые! декламировал хозяин, ощупывая гостей пронырливыми глазами.

- Глядите-кось, пятница и сюда уже успела доехать, - с комичным огорчением крякнул Качановский.

- Мне подай постный обед, - скомандовал гласно. - Я тебе не какой-нибудь лютеранин.

- Мне что постное, что скоромное, все равно, лишь бы с бургундской подливкой.

- А мне подай своих куропаток. Я не держусь предрассудков, - решил Заремба.

- Да не забудь селедку и водочки! - напомнил Качановский.

Хозяин справился быстро, но, когда они принялись есть, не переставал жужжать у них над ушами.

- Соус к щуке по рецепту кухмистера его светлости, английского...

- Потому-то воняет лягушачьей икрой, - попробовал осадить его капитан.

- А куропатки из Подлясья! Что за душок-то! Натерты имбирем.

- Так ступай, сударь, слопай сам черта лысого в шафране и не мешай нам! - обрушился на него Гласко и повернулся к Качановскому, который уписывал за троих и пил за десятерых.

- Помни, сударь, меру. По такой жаре еще в дороге карачун схватит.

Качановский рассмеялся над этим предостережением, выпил до дна все, что было на столе, и выбежал в зал, где увидал каких-то знакомых.

- Через полчаса будет уже знаком со всеми.

- Такой общительный? Счастливый характер.

- Увидите, какие принесет новости. Он у любого из-под сердца выудит всякий секрет, хотя бы секрет доверен под какой угодно клятвой. Сорвиголова как будто бы, гуляка, бездельник, а в то же время умеет глядеть в оба и видеть за три версты вперед. Очень я его уважаю.

- Ясинский хвалит его, только советует быть с ним поосторожнее.

- Чего он стоит, спросите, сударь, Дзялынского, - проговорил шепотом Гласко, наклоняясь над столом. - На Онуфриевской ярмарке, в Бердичеве, за одну неделю сыпнул в нашу казну больше пяти тысяч дукатов. Так забавлял публику шуточками, смехом да рюмкой, что еще шляхта его на руках носила. А если у кого не было при себе денег, должен был давать натурой. Целый склад набрал кож, холста, свинца, не считая изрядного табуна лошадей. Командир не может нахвалиться. И у женщин тоже пользуется успехом...

- Кажется, однако, умеет иногда выкинуть фортель...

- Иной раз сам не могу прийти в себя от удивления. Интересно, какой он фокус устроит Ожаровскому?

- Выветрится у него этот курятник из головы. Разве время сейчас для таких фокусов!

- Дал слово, и я уверен, что что-нибудь смастерит. Находчивости у него не занимать стать.

Заремба отвечал все более и более кратко, занятый разглядыванием публики, благо, через раскрытую дверь была видна целая анфилада заполненных гостями комнат. Несколько депутатов сейма сидели вдали, занятые негромким разговором. Гласко назвал их фамилии, прибавив презрительно: