Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

Сложнее вопрос, какую роль играл в этих проектах сам Федор — не являлся ли он пассивным подписантом того, что подсовывали ему приближенные? Пусть изложенное А. П. Лихачевым и Сильвестром Медведевым соответствовало его взглядам, но сам-то он мог не прилагать никаких усилий для их воплощения в жизнь! Почему, например, «Привилегия» была утверждена им чуть ли не перед смертью? Конечно, Федор Алексеевич не предполагал, что умирает в разгар реформ, собираясь во второй раз жениться. Но главное не в этом. Реализация замыслов такого рода требовала наличия исполнителей и условий — а их ранее не было.

Симеон Полоцкий ко времени воцарения Федора отошел от педагогической деятельности и не столь активно занимался даже издательским делом, к которому прежде призывал. Медведев вернулся в Москву из негласной ссылки в мае 1677 г., и вскоре Федор Алексеевич лично переговорил с ним, посетив Заиконоспасский монастырь на Никольской улице[112]. Именно царь «не единократно приказал» Сильвестру жить в Москве и велел дать ему богатейшую, кроме Симеоновой, келью.

Воздействием царя можно объяснить стремительную карьеру Медведева на Печатном дворе. А в ноябре 1677 г. Федор Алексеевич санкционировал создание в Кремле Верхней типографии, издания которой были впоследствии прокляты патриархом. Это было, по оценке исследователей, «невероятным событием, неслыханным новшеством» — мощное бесцензурное издательство для новой, в том числе беллетристической, литературы. И оно могло осуществиться только потому, что царь нашел Медведева — человека, способного взять на себя практически всю редакционную сторону этого направления программы просветительской деятельности.

Типография с новейшим оборудованием и участием в оформлении книг главы царских живописцев Симона Ушакова выдала первую продукцию в 1679 г. Тогда же далеко за границами России услышали о твердом намерении государя «Академию устроить». Одни, как А.Х. Белобоцкий, устремились в Москву, чтобы передать студентам знания, полученные в университетах Франции, Италии и Испании. Из самого Иерусалима патриарх Досифей слал царю и патриарху Иоакиму грамоты с требованием вовсе запретить в России книги на латыни — этом универсальном языке науки, — а укрывателей их казнить смертью. Отечественные «мудроборцы» кричали, что если в Москве станут изучать латинский язык, то она станет добычей иезуитов, призывали «угасить малую искру латинского учения», иначе «пламень западного зломысленного мудрования… попалит… православия восточного истину».

Будучи не в силах воспрепятствовать открытию Медведевым на средства царя Федора славяно-латинского училища, «мудроборцы» во главе с патриархом Иоакимом и при помощи Досифея отошли на вторую линию обороны, доказывая, что учиться можно, но только духовным вещам и… по-гречески. В том же 1681 г. они открыли Типографскую славяно-греческую школу, продолжая усиленно проклинать латынь и вовсе не упоминая о существовании светской науки. Понятно, почему в «Привилегии» появилось положение, что только совет Академии может объявлять какие-либо учения и книги опасными для веры и «свидетельствовать» благочестие преподавателей.

Объявляя, что Академия как раз и защитит чистоту православия, Федор Алексеевич выбивал оружие из рук «мудроборцев». Царь и в этом, как и в других случаях, шел на острый конфликт с патриархом, но на сей раз не собирался отступать. Принципы Академии были объявлены, кадры для нее готовились, но смерть унесла самодержца. При царевне Софье Верхняя типография была разгромлена, славянолатинское училище закрыто: сочувствовавшая Медведеву правительница не смогла противостоять патриарху. После свержения царевны, по требованию Иоакима, Медведеву отрубили голову.

Милость и правосудие

Не менее последовательно Федор Алексеевич реализовал и другие свойства и цели, которые предписывались правителю наукой, например разумное милосердие. Он не ограничился обычной амнистией по случаю траура после кончины отца. Именными указами от 5 и 22 февраля 1676 г. юный царь велел не наказывать никого «на теле» за драки, пьянство и неуплату судебных пошлин на время длительного траура, но брать с виновных двойной штраф (здесь и далее, кроме оговоренных случаев, ссылки в тексте даются на Полное собрание законов Российской империи. Серия I. СПб., 1830. Т. II. № 623, 629).

Указ от 10 сентября 1679 г. показал, что царь настойчив в желании смягчить зверство казней. Отныне преступников, приговоренных к отсечению рук и ног, следовало не казнить, а ссылать в Сибирь с женами и детьми (№ 772). 17 ноября 1680 г. Федор Алексеевич указал и бояре приговорили не отрубать даже и двух пальцев за первое и второе преступление, а также не ссылать в Сибирь с родителями детей старше трех лет (№ 846).

О детях, которых не содержат должным образом родители (особенно нищие), и вообще о беспризорниках Федор Алексеевич готовил в 1682 г. любопытный указ. Их следовало собирать в особых дворах и учить наукам и ремеслам, особенно таким, которые насущно необходимы государству: математике, «фортификации или инженерной науке», архитектуре, живописи, геометрии, артиллерии, делу шелковому, суконному, золотому и серебряному, часовому, токарному, костяному, кузнечному, оружейному.

В результате «от таких гуляк, которые ныне зря хлеб едят, выучившись, великому государю великая прибыль была бы. И вместо иноземцев, которых с великой трудностью достают и которые на малое время выезжают, да и то многие в тех науках не совершенны, можно бы и своих завести… А без тех… наук… невозможно никакими мерами добрую, благополучную и прибыточную войну вести, даже и великим многолюдством».

Благодаря обучению многие тысячи бесполезных и опасных для благочиния людей стали бы сами зарабатывать свой хлеб, причем «те бы статьи, которые ныне привозят из иных государств, учили бы делать в Московском государстве, и от того бы родилось, что за московские товары стали бы платить, вместо товаров, золотом и серебром. И так бы богатства множились».

Проект строительства воспитательных домов по всему государству был весьма обширен, как и проект строительства богаделен, благодаря которым «не только в Москве, но и в городах всего Московского государства никакого нищего по улицам бродящего не будет». Проект подразумевал, что существуют «бедные, увечные и старые люди, которые никакой работы работать не могут, а особенно служилого чина, которые тяжкими ранами на государевых службах изувечены, а приюта себе не имеют — и должно по смерть их кормить».

Дело это, считал царь, не только богоугодное, но и полезное для государства. Ведь помимо больных и увечных по улицам просят милостыню немало здоровых — приворовывают, наводят разбойников, да и детей своих иному не учат. Когда больные будут взяты на излечение в богадельни к докторам Аптекарского приказа, улицы очистятся от заразы, неспособные работать старики будут в богадельнях накормлены и ухожены — соответственно, поддельным нищим придется покинуть улицы, они «принуждены будут хлеб свой заживать работой или каким ремеслом к общенародной пользе».

Проект можно было бы отнести к мечтаниям, если бы он не был приложен как общая мотивация к вполне реальному указу Федора Алексеевича о строительстве богаделен в Знаменском монастыре в Китай-городе и на бывшем Гранатном дворе за Никитскими воротами. К каждой приписывались церковные и монастырские вотчины, причем указ прямо рассматривался как начало широкой работы по устроению учреждений общественного призрения во всем государстве, сбору для этого средств, распределению нищих по монастырям. Уже первый шаг был рассчитан на устройство до тысячи больных и стариков[113].

Не забывал Федор Алексеевич о милости к «тюремным сидельцам», стараясь избавить их от непомерных страданий. На 15-й день своего царствования он повелел дела всех содержащихся в Разбойном приказе колодников решать незамедлительно «и колодников освобождать без всякого задержания»; те же дела, которые решить быстро в приказе нельзя, представлять на рассмотрение ему лично (№ 626). 13 ноября 1676 г. царь указал и бояре приговорили безусловно освобождать крестьян и холопов, которые под пыткой отвели от себя обвинения хозяев, но «взять тех людей и крестьян с распиской некому, а порук по них нет, и затем сидят в тюрьме многое время». Чтобы впредь избежать этого, велено было кормить таких обвиняемых в тюрьмах за счет хозяев, а не казны (№ 669).

Именные, то есть личные, указы государя были кратки и энергичны. Например, узнав о практике разных приказов задерживать до надобности людей в тюрьме без обвинения, 6 мая 1677 г. «великий государь указал: колодников, которые присланы будут на Тюремный двор из разных приказов для бережения, не принимать» (№ 691). 29 января 1680 г. царь указал, «чтоб в городах в приказных избах и в тюрьмах колодников никого ни в каких делах многих дней не держали»: дела следовало решить и отчет о них прислать государю «без всяких проволочек». «А которые колодники в тех городах впредь будут — и их в приказных избах и в тюрьмах не держать» под угрозой пени в 100 рублей с каждого судьи-волокитчика[114].