Самая темная чаща - Холли Блэк

На спине выступил холодный пот. Она догадалась, куда идет брат – к разбитому стеклянному гробу.

Хэйзел последовала за Беном, ползя так медленно, как только могла, и надеясь, что ветки не выдадут ее своим треском. То ли она не разучилась передвигаться по лесу бесшумно, то ли Бен был слишком рассеян, но он ни разу не оглянулся в сторону сестры.

Почти что охота, только в качестве цели – собственный брат…

Ночь выдалась сырой и довольно холодной: Хэйзел выдыхала облачка пара. В подлеске шуршали и перекликались какие-то существа, прячущиеся в переплетениях надземных корней. Сова уставилась на девушку своими глазами-плошками, и Хэйзел плотнее завернулась в куртку, пожалев, что выскочила из дома прямо в пижаме.

Бен остановился около упавшего дуба. Казалось, он пытался понять, правильно ли поступил, приехав сюда, шагая взад-вперед и пиная папоротники. Хэйзел снова задумалась, должна ли она его окликнуть, дать знать, что он здесь не один…

Она представила, как говорит: «Я следила за тобой, потому что думала, будто ты околдован. Но теперь поняла: скорее всего, ты не околдован – околдованные люди не размышляют над тем, что они делают посреди леса в ночи. Прости. Думаю, мне не следовало за тобой шпионить».

Звучало вроде неплохо.

Но тут Бен, на ходу пиная листья, зашагал вглубь леса, и Хэйзел последовала за ним. Они шли до тех пор, пока не оказались в роще, где бывали сотни раз: здесь спал принц. Осколки гроба и пивных бутылок мерцали в лунном свете. Но все остальное – деревья, кусты, даже дикий виноград – было почерневшим и мертвым. Сгнило, как будто уже пришла зима. Даже вечнозеленые растения увяли. Гроб был и правда разбит. Теперь, пустым, он выглядел совершенно по-другому – как будто стал не более магическим, чем окно машины, выбитое, чтобы украсть радио. Разбившись, он стал обычным.

Бен подошел к гробу и провел рукой по металлическому краю, а потом толкнул остатки крышки, обрушившиеся с громким звоном. Он уже опустил руку внутрь, как вдруг замер и обернулся в сторону Хэйзел, как будто она неаккуратно ступила и издала слишком громкий звук.

Что искал Бен? Что он рассчитывал здесь обнаружить?

Хэйзел пообещала сама себе, что если брат попытается залезть в гроб, она выйдет из укрытия, неважно, как сильно это его рассердит.

Но он туда не полез. Бен обошел гроб, будто был так же, как и она, поражен зрелищем руин. Затем, нахмурившись, наклонился. Когда Бен выпрямился, в его руке было что-то зажато: что-то, извлеченное из гроба, что-то, блеснувшее в лунном свете, что-то, на что он глядел в явном смятении. Сережка. Дешевенькое колечко, покрытое зеленой эмалью, пропажи которого Хэйзел даже не заметила.

На ум немедленно пришло множество отговорок.

Может, Хэйзел потеряла ее в ночь вечеринки – но это не объясняло, почему сережка оказалась внутри гроба, под стеклами. И она была почти уверена, что надевала их на следующий день. Окей, имеется объяснение даже получше: у какой-то другой девушки есть такие же сережки, и это она потеряла одну.

Хэйзел допускала, что могла иметь некоторое отношение к исчезновению рогатого мальчика, но какая-то ее часть отказывалась в это верить. Теперь же ей пришлось поверить. Все придуманные ею объяснения разбивались о факты.

Девушку начала бить дрожь. Разве она не ругала себя за то, что не упускала ни единого шанса попасть в беду? Что ни перед чем не останавливалась, воплощала все самые дурные идеи, целовала всех парней? Что расковыривала любую болячку? Что нарочно гнала от себя грусть? Что обламывала все ногти, которые можно было сломать, и несла любой вздор, когда стоило помолчать? Что непременно заключала глупые сделки? Очевидно, это тоже было ее рук дело – даже если она не могла ничего вспомнить.

Через пару минут Бен, шепча ругательства себе под нос, двинулся к машине. Хэйзел прижалась к дереву, дожидаясь, пока он пройдет. Пока уймется сбившееся дыхание. Девушка по-прежнему не знала, что рассказать Бену, но у нее еще было время подумать – по крайней мере, до утра.

Хэйзел пошла за велосипедом. Он лежал там, где она его оставила: скрытый в зарослях винограда, которые, казалось, его поглотили. Хэйзел вытащила его, выкатила на дорогу и принялась крутить педали – далеко впереди горели задние фары «Фольксвагена».

Он явно ехал домой, поэтому Хэйзел больше не старалась держать темп. Вместо этого девушка сосредоточилась на том, что собиралась делать дальше.

Она отдала семь лет своей жизни Ольховому королю. Может, если она отправится в полнолуние к боярышнику в каменном кругу, то сможет заключить новую сделку, чтобы получить ответы? Или найдет, где проходит пир Ольхового короля, и напрямую спросит, что он собирается с ней делать.

Хэйзел даже быстрее закрутила педали, воображая, что ему скажет, когда увидела в канаве тело. Это была девушка – бледные ноги раскинулись в грязи, каштановые волосы намокли в луже. Над телом кто-то склонился: кто-то с каштановыми волосами, закрывающими глаза, и длинными изогнутыми рогами.

Хэйзел вздрогнула и потеряла равновесие.

Велосипед завихлялся. Все произошло так быстро, что Хэйзел не успела спохватиться и выровнять его. Мгновение назад она еще петляла по дороге, а в следующее уже растянулась на ней.

Рогатый мальчик наблюдал, как она падала, но выражение его лица, освещенного лунным светом, было невозможно разгадать.

Глава 9

Хэйзел упала на асфальт. Руки, выставленные вперед, чтобы защитить лицо, ударились первыми, проскользив по дороге. Дыхание сбилось. Она покатилась боком, ободрав локти, которые тут же закровоточили, и сильно стукнулась затылком. Мгновение девушка не шевелилась: отплевывалась от грязи, ожидая, пока отступит боль. Она слышала, как продолжают крутиться колеса велосипеда, слышала и еще какой-то звук – к ней шел рогатый мальчик. Шаги раздавались так громко, будто ломались кости.

Он опустился на колени и склонился над ней.

Кожа его была очень бледной, будто побелевшей от холода. Принц все еще был в расшитом синем камзоле, что и все эти десятилетия; ткань потемнела от дождя, сапоги цвета слоновой кости покрылись грязью. Рога поднимались от висков и загибались назад, за остроконечные уши, прилегая к голове и заканчиваясь на уровне подбородка: издалека казалось, будто это просто толстые косы. Даже форма его головы – расположение скул, высота лба – немного отличалась от человеческой. В целом он казался более утонченным, как хрустальный бокал, представший перед тем, кто пьет только из обычных кружек. Глаза его были мшисто-зелеными – Хэйзел сразу подумала о глубоких омутах и ледяной воде. Он смотрел на нее своим потусторонним отрешенным взглядом, как будто чем-то озадаченный. Принц был таким же чудовищно-красивым, как и всегда. В этой красоте, казалось, можно захлебнуться.

– Что ты с ней сделал? – спросила Хэйзел, пытаясь подняться. Пижама прилипала к телу – кровь текла по коленям и рукам. Девушка не надеялась убежать – мышцы затвердели и болели.

Принц потянулся к ней, и Хэйзел поняла, что должна хотя бы попытаться. Она встала, шатаясь, сделала несколько шагов и увидела: девушка, лежащая в канаве – Аманда Уоткинс.

Кожа Аманды была белой – не бледной, не болезненной, а именно белой, как лист бумаги. Розовыми остались только кончики пальцев и круги вокруг глаз. Губы были слегка разомкнуты – в рот набилась грязь, а из уголков свисали виноградные лозы. Одна нога была обута в туфлю на высоком каблуке, а вторая – голая, в грязи.

– Аманда? – позвала Хэйзел, шатаясь из стороны в сторону. – Аманда!

– Мне ведома ты. Мне ведом твой голос, – хрипло произнес рогатый мальчик, будто кричал целую неделю. Он схватил ее за руку и, когда она к нему обернулась, уставился сияющими голодными глазами. – Ты та самая дева, что я ищу.

Она воображала, что всю свою жизнь провела в ожидании, когда он проснется и скажет ей такие слова. Но теперь, когда это произошло, ее охватил ужас. Девушка попыталась вырваться. Пальцы рогатого мальчика удержали Хэйзел на месте – холодные, как будто он погрузил их в ледяную воду; казалось, она ощутила ее кожей. Она открыла рот, чтобы закричать, но все, что сорвалось с ее губ – едва различимый хрип.

– Тихо, – повелительно сказал он. – Не смей кричать. Я знаю, кто ты, Хэйзел Эванс, сестра Бенджамина Эванса, дочь Грир О’Нил и Спенсера Эванса. Я признал твой голос. Мне ведомы все твои нелепые желания. Я знаю тебя, знаю, что ты сделала, и нуждаюсь в тебе.

– Ты… ты что? – Она представила себя девятилетней, шепчущей ему через стекло, и ее лицо залила горячая краска стыда – даже шея пошла красными пятнами. Так он действительно слышал все, что они ему говорили? Все те позорные вещи, которые были сказаны рядом с гробом, пока он там лежал?

– Пойдем, – он потянул ее на дорогу. – Надобно уходить. Здесь мы на виду.

Хэйзел снова попыталась вырваться, но принц все тащил ее вперед, сильно, до красных отметин, вцепившись в запястье.