Баллада о двух гастарбайтерах - Далия Трускиновская

Я его убью. В ближайшие пять секунд. И это так же неоспоримо, как неоспоримы стены амфитеатра и опилки у нас под ногами. Они просто есть.

Пять секунд.

Серия ударов, благодаря которой я оказалась у него за спиной. Это не давало мне особого преимущества. Просто теперь я знала, что он должен ударить хвостом. Четыре секунды.

Он ударил, конечно же, промахнулся, и я нанесла ему тот, особый удар, один их трех когда-то просто на всякий случай разработанных нами еще с Чжи-вэем. Этот удар был болезненным, правда, не настолько, чтобы получить преимущество в драке, но для моих целей он сейчас подходил идеально.

В нем главное было не только попасть точно, но еще и рассчитать силу.

Три секунды.

Мы сцепились и покатились по арене, пытаясь открутить друг другу головы. Выглядело это очень некрасиво, но мне сейчас на красоту было плевать. Мне следовало провести второй удар. И я его нанесла, уже отцепившись от врага, уже откатываясь от него в сторону. Этот удар был еще болезненнее.

Две секунды.

Мы успели вскочить на ноги и закружились по арене, глядя друг другу в глаза, карауля каждое движение. Пора, самое время. Вот сейчас…

Где-то в глубине души я хорошо знала, что этот бой выиграть нельзя. Он обречен на ничью, что бы я ни пыталась сделать, как бы ни хитрила. Негодяй прав. Для того чтобы мы, мнемозавры, не вымерли, природа поместила в нашем сознании парочку очень серьезных запретов. Преодолеть их невозможно. И план Кристины… Невыполним?

О, нет! Все получится, как надо. Если запрет нельзя разрушить, то почему бы не попытаться его столкнуть с чем-то более сильным? А что может быть сильнее инстинкта самосохранения? Да ничего! Вот его-то мы и используем.

Сейчас.

Я нанесла удар, да так неумело, что раскрылась, предоставила возможность садануть себя в болевую точку на животе. В ту самую, куда и попасть-то без помощи атакуемого почти невозможно. Но кто же желает себе зла, кто будет в этом помогать? Нет, любой мнемозавр во время боя защищает эту точку пуще зеницы ока, блокирует все направленные в нее удары.

А я помогла, сама ее подставила.

Прием был простейший, и мой противник попался на него лишь потому, что подобного от меня не ожидал. Не было в этом, с его точки зрения, никакой для меня выгоды.

А еще ему некогда было думать. Точнее — он и не думал вовсе. Его тело отреагировало само, оно не могло этого не сделать. Одна секунда. Удар!

Окружающий мир вспыхнул, буквально взорвался болью. И это ощущение сконцентрировало все ее оттенки и виды. Я, когда мы с Кристиной разрабатывали план, знала, что в этой точке — наш успех. И я была готова к боли, причем к самой сильной. Но к такой…

На долю мгновения я потеряла способность мыслить. Просто я отчетливо ощущала: следующий удар меня убьет, еще раз такой боли я не вынесу. И я забыла обо всем, кроме желания ее избежать, кроме желания выжить. А сделать это можно было только одним способом…

И я ударила, ударила в ответ, куда надо и с нужной силой, ничего не прикидывая, действуя машинально, позволив своему телу, не связанному более никакими ограничениями, действовать самому. Оно, это тело, сделало все как надо.

Удар пришелся в цель, и мой противник, уже наверняка готовый меня добить, рухнул на опилки как подкошенный, мгновенно превратившись из победителя в побежденного.

Ноль. Зеро. Финиш.

Впрочем, даже сейчас это было не все. Это был еще не конец, поскольку мне немедленно, пока я еще была к этому способна, надлежало своего врага добить, отправить на небесную, райскую арену, нанести «удар милосердия».

Вот сейчас…

Я качнулась вперед, восстанавливая равновесие и уже совершенно четко зная, что добивать врага придется хвостом, взмахнула им с расчетом, чтобы его увесистый кончик угодил негодяю точно в голову, а поскольку мыслеплоть с него уже опала, явив зрителям немощное, слабосильное тело, удар этот должен был буквально размозжить противнику голову.

Ну же…

Убить его проще пареной репы. Этого голого, жалкого, скукожившегося, лежащего в позе спящего детеныша, подлого, принесшего мне столько боли, применившего один из самых нечестных приемов, сумевшего надавить на мое самолюбие…

Он лежал в позе спящего малыша, и это решило все, поскольку ни одна самка не способна ударить не только детеныша, но и того, кто на него похож.

Нет, бой был выигран вчистую, но наш с Кристиной план блестяще провалился. Я почувствовала себя проигравшей.

— Эй, ящерица, ты случайно не Зак? Ну, тот самый, бывший Зак-непобедимый.

— Нет, — ответил я. — Случайно не он.

— Жаль. А то я хотел ему сказать пару ласковых слов.

— Очень ласковых?

— Очень. Лечь перед какой-то бабой… Просадил на него целую десятку… А мог бы выиграть, поставь на эту Дизи.

Я окинул собеседника оценивающим взглядом. Мутные глазенки, пухлые, жадные губы, сальные волосы, изжеванный окурок сигары в уголке рта.

М-да, красавец. Такой весь из себя образец человека.

— Если мужик позволил бабе себя повалить, — тянул свое человек, — значит, он тряпка. Ничтожество. Ноль. Пустое место. Зря я на него ставил.

— Это точно, — согласился я. — Зря. Он и не мог выиграть. Ты вообще что-нибудь о мнемозаврах знаешь?

— А зачем мне это? Достаточно того, что я знаю, к кому обратиться, чтобы поставить купюру-другую.

Действительно, просто образец.

— А мне сдается, ты тот самый Зак и есть.

Голос прозвучал у меня за спиной, и я повернулся, чтобы взглянуть на нового собеседника.

Все-таки хорошо, что я, создавая себе личину из мыслеплоти, сегодня отошел от определенных стандартов. Как в воду глядел. Этого, второго, провести было трудно. Этот знал, с какой стороны у бутерброда масло намазано.

— С чего ты так решил? — спросил я у него.

— С того, что все мнемозавры кому-то принадлежат. И только Зак теперь свободен от любых обязательств. Именно он мог бы себе позволить от нечего делать заглянуть в бар, попить пивка и послушать, что о нем говорят люди. Всем остальным посещение баров запрещают либо хозяева, либо тренеры.

— Это верно, — согласился я.

А что еще можно было сказать? Отрицать очевидную вещь?

— Значит, ты признаешься? — прошипел кто-то, сидевший чуть дальше, что не мешало ему внимательно прислушиваться к нашему разговору.

— Все мнемозавры кому-то принадлежат, но, несмотря на это, им все-таки хочется иногда посидеть в баре и попить пива, — продолжил я. — Да так, чтобы об этом не узнали их хозяева.

— То есть ты не Зак?

Этот вопрос был задан уже совсем другим тоном. Кажется, мне поверили.