Обретенный рай - Пегги Филдинг

– А для меня оружием является только это, – капитан поднял винтовку, – оно обеспечит нам безопасность в джунглях и сохранит наши жизни. – Он ласково погладил деревянный приклад винтовки.

Сара почувствовала, что слегка завидует этой винтовке.

– Я взял в руки оружие в... – он бросил взгляд на Сару, – думаю, еще до вашего рождения.

– Мне двадцать лет, капитан. Вы что, умели стрелять еще ребенком?

– Конечно. Там, где я вырос, еду можно было добыть только в лесу. Мы ходили на охоту за дичью. И потом, я на пятнадцать лет старше вас, моя девочка. – Нэш поднял два пистолета.

Сара невольно отступила, когда он, ловко повертев их в руках, взвел курки и прицелился. Дула пистолетов смотрели как раз на зловонную уборную. Сара почувствовала явное облегчение от того, что смертоносные штукенции направлены не в ее сторону.

– Я подарил их себе на день рождения. Это прекрасные пистолеты, и они не принадлежат армии, они мои. Мне кажется, я заслужил их. Армия кормит меня бесплатно, поэтому я сумел скопить деньги, чтобы заплатить за них. И довольно быстро, мне ведь не надо содержать жену и детей.

У Сары громка застучало сердце. Он не женат. Она подошла к горе оружия. Он поднял и показал ей два пистолета.

– М-да. Эти тоже мои. Браунинги. Последняя модель ручного оружия. – Он с нежностью подбросил их на ладонях. – Старина Бонг разевает рот каждый раз, как видит их. Правда, капрал?

Капрал опять усмехнулся и кивнул. Сара поняла, что маленький филиппинец обожает своего командира, а тот, в свою очередь, уважает способности капрала Манаве.

– Ваши вещи уложены, миссис Зумвальт.

– Мархем, раньше вы называли меня Сарой. Откуда вдруг такая официальность?

– Вы были настолько непреклонны в своем стремлении стать женой, а потом вдовой, что я решил не лишать вас радости именоваться новым именем. – Он покосился на дуло револьвера и прикрыл глаз. – Ваши бумаги готовы и в полном порядке. Вы хотите отправить их домой?

– Да, с письмом, в котором все рассказала. Папу и маму, конечно, расстроит смерть Роберта. Но они уверены, что я поступлю, как надо. Мне не терпится приехать на место и начать работать. – Какое-то время она разглядывала бронзовое от загара лицо капитана. – Я знаю, вы сделали все возможное, чтобы избавиться от меня, и мне пришлось использовать все виды оружия в борьбе с вами, от венчания до вдовства.

– Чтобы добиться своего.

– Да, я думаю, вы правильно выразились.

– Ну что ж, вы победили, моя дорогая. Остается надеяться, что вы не раскаетесь.

– Не раскаюсь. – Она крутанула в руках револьвер так, как это сделал Мархем Нэш несколько минут назад. – Расскажите о себе, капитан. Где вы родились? И какое место вы называете домом? Я знаю, вы не из Айовы, у вас легкий южный акцент.

– Надеюсь, что легкий. Я из резервации.

– Индейская резервация?

– Да, индейская и оклахомская резервация. Говорят, скоро Оклахома станет штатом. Но дома я не обращал большого внимания на политику, поскольку все равно никак не мог на нее повлиять.

– Индейская резервация. Ваши родители сейчас там?

– Да. Мой отец белый, он из Кентукки. Мать из племени ирокезов.

– Вы индеец? – Сара с удивлением посмотрела на него. – Вы похожи, похожи...

– Я похож на отца, хотя иногда мне кажется, что и на мать... Это хорошо. Я всегда считал ее более энергичной. Именно она отправила меня в школу. – Он минутку помолчал. – И она убедила меня, что пора перестать без всякого толку скакать на лошадях по окрестностям резервации с толпой орущих парней. Она объяснила мне, что я мог бы использовать свою буйную энергию на службе в армии, где скачка на лошадях, стрельба и крепкие выражения не только вполне допустимы, но и обязательны. – Он вновь подбросил на ладони револьвер, как бы прикидывая его вес. – Она знала, что никакими силами меня нельзя поставить за стойку бара или усадить за письменный стол. Отец согласился с ней. Он сказал, что, поскольку я наполовину индеец, опасности военной службы придутся мне по вкусу, ну а вторая моя половина, белая, не останется равнодушной к завоеванию чинов и званий. Они достаточно хорошо знали своего сына.

– Я никогда не думала, что белым разрешается жить в индейских резервациях. – Она испуганно зажала рот рукой.

Вот дуреха, надо сначала думать, а потом говорить.

Мархем смерил ее взглядом и усмехнулся:

– Отец всегда довольно свободно обращался с законом. Он, как и большинство белых в резервации, женился на индианке, а попадали они туда, скрываясь от чего-то или от кого-то. Возможно, и он приехал из Кентукки с той же целью, возможно, у него осталась там семья. А может быть, он и бежал от семьи. Он никогда ничего не рассказывал о своей жизни до резервации. – Мархем улыбнулся. – Скорее всего, он просто хотел быть с мамой. Проходя мимо нее, он до сих пор похлопывает ее пониже спины. Они все еще влюблены друг в друга, старые перечницы.

– Думаю, что мои родители тоже. – Сара вдруг почувствовала острый прилив тоски по дому. – Со дня свадьбы они не расставались больше чем на день. Конечно, мама с папой не целовались на людях, но всегда так смотрели друг на друга, что всем становилось ясно, как они любят друг друга.

Ей казалось, что прошли не месяцы, а годы с того дня, когда она в последний раз видела мать и отца. Может быть, они и не отличались большим умом или выдающимися способностями, но они любили ее, а она любила их. Любила скучную Айову, большой уютный родительский дом, мисс Арнольд и школьных друзей. Она вздохнула и сглотнула подкативший к горлу ком.

Может быть, действительно надо было вернуться в Айову, И так ли серьезна ее вина перед Робертом? И на самом ли деле так нужна здесь ее работа? Может быть, она зря не послушалась капитана Мархема Нэша и не позволила ему отправить ее домой?

Никто не укорил бы ее за такой выбор. И не важно, что она подписала какие-то бумаги мистера Хайнза. Если она захочет, то может уехать. Мархем с радостью объяснит в департаменте образования, что она раздумала. Он будет доволен. А она? Она должна принять решение сейчас... Другой возможности не будет.

Глава 8

Это было ее пятое утро на Филиппинах. Сара остановилась в дверях, чтобы в последний раз окинуть взглядом маленькую комнатку, которая на четыре дня стала ее домом. Она и сама была удивлена, поняв, что ей так же жаль уезжать из дома священника, как из родительского дома в Айове.

– Прощай, моя маленькая комнатка, – прошептала она, – спасибо тебе.

Сара поправила подол своего синего с желтым ситцевого платья, дотронулась до шляпки, чтобы убедиться, что та сдвинута под нужным углом, взяла маленькую дорожную сумочку и быстро спустилась вниз. Толкнув дверь, она вышла на улицу, решительно спустилась по ступенькам, пересекла двор и медленно подошла к конюшне.