Жена самурая - Виктория Богачева

— Ты можешь просто убить меня, — шепнула она и повернула голову, открывая для удара беззащитную шею.

— Ты хотела поединка? Так дерись.

Наоми обожгла его взглядом, но послушно подняла катану, изготовившись. Ноги почти не держали ее, противно дрожа и подгибаясь, и кружилась голова из-за большой потери крови, отчего перед глазами танцевали мушки.

Минамото бросился вперед, и в этот раз Наоми продержалась лишь пару мгновений. Она рухнула лицом вниз, будто подкошенная, и прижала грязную ладонь к кровоточащему боку. Она заплакала бы от унижения, если бы могла. Сил двигаться, сопротивляться больше не было, и теперь ей оставалось уповать на то, что Такеши добьет ее, прекратив издеваться.

Она слышала его шаги и чувствовала, как дрожит земля под щекой. Она увидела его ноги, остановившиеся в метре, и услышала бесстрастный голос:

— Вставай.

Не веря своим ушам, Наоми с трудом подняла голову, смотря на Минамото мутным взглядом. Он не шевелился, и ей пришлось подтянуть ноги к груди и сесть. На задворках сознания мелькнула мысль о том, как жалко она выглядит: испачканная в грязи, растрепанная, валявшаяся у него в ногах…

— Вставай, — по-прежнему спокойно повторил Такеши, даже не глядя на нее.

Дрожащими руками Наоми оперлась о землю и попыталась подняться, но не смогла и вновь упала лицом вниз.

— Вставай, — хлестнул Минамото.

Всхлипнув, Наоми села на колени, чувствуя, как по вискам градом катится пот. Она оперлась о рукоять катаны, вогнав острие в землю, и, распрямившись, мучительно-медленно начала вставать. Ее повело в сторону, и она чуть не споткнулась, но все же устояла на ногах. Ее левая рука висела как плеть, а правая пыталась удержать катану, ставшую вдруг невероятно тяжелой.

Такеши смотрел на нее спокойно и безучастно, и его темные глаза не выражали почти ничего. Он дождался, пока Наоми шагнет к нему, и с коротким, резким замахом ударил ее ребром ладони в бок, прямо в открытую рану. Она тонко вскрикнула и, закатив глаза, без сознания рухнула ему на руки.

Минамото скривился, подхватывая ее, и повернулся к толпе.

— Ты не станешь ее убивать? — Такао вышел вперед, и его голос звучал неожиданно ломко.

— С нее достаточно, — Такеши качнул головой и медленно пошел прочь, в сторону ворот, где их ждали солдаты и слуги. — Мы уезжаем.

Голова Наоми безвольно моталась в такт его шагам — удар вышел слишком сильным, но другого способа не оставалось.

— Ты мог убить ее, — бесстрастно заметил отец, поравнявшись с сыном, когда они ступили на дорожку в саду. Наблюдавшие за поединком Кацуо и Масато следовали за ними бесшумной тенью.

— Не мог. Я себя контролировал.

Кенджи выразительно поднял брови, указывая на ранение Наоми, на кровь, тонкой струйкой стекавшей из ее плотно сомкнутых губ.

— У меня не было выбора, — проследив взгляд отца, ответил Такеши.

— Был, — спокойно возразил он. — Увезти девочку силой. Увезти ее, пока она была без сознания. Не соглашаться биться с ней.

Такеши огрызнулся, если бы смел.

Но упреки отца были справедливы, и потому он смолчал. Пройдя сквозь сад, они вышли к воротам, утопающим в свете восходящего солнца. Он прикрыл заслезившиеся глаза, которые тут же начало щипать и резать, и отнес Наоми в рикшу, привезенную специально для нее. Он чувствовал спиной удивленные взгляды своих людей, но не услышал от них ни единого вопроса.

— Остановимся у ближайшего ручья, — приказал он и, отрезав кусок от сарафана Наоми, зажал им ее рану. Он вскочил на подведенного жеребца и, успокаивая, потрепал того по холке. Молниеносный нервно бил копытами, призывно ржал, вытягивая длинную шею, и рвался в галоп.

Такеши пошел рысью, оставив позади себя отца, рикшу и солдат. Свежий ветер бил ему в лицо, очищая мысли, и трепал широкие полы хакама.

Он нашел ручей, как только они покинули земли поместья Токугава, на границе с небольшим лесом. Спешившись, он жадно припал к прохладной воде, от которой сводило зубы. Такеши напоил Молниеносного и, когда его догнали остальные, сперва не поверил своим глазам: пришедшая в себя Наоми улыбалась, слушая Кенджи, ехавшего рядом с рикшей.

— Разведите костер и нагрейте воды, — приказал он подошедшим солдатам, краем глаза наблюдая за отцом.

Молниеносный негромко ржал, тычась мордой ему в плечо, и Такеши, усмехнувшись, взлохматил его гриву. Передав поводья слугам, он подошел к Наоми, оставшейся без попечения Кенджи. Она встретила его появление настороженным взглядом и, подтянувшись, с трудом села, чтобы смотреть вровень. Сейчас в свете солнца она выглядела много хуже, чем в рассветных сумерках: изнуренное лицо землистого цвета, искусанные воспаленные губы, синяки, проступившие после того, как стерлась пудра. Грязная, потрепанная одежда, запылившиеся волосы.

— Я зашью твою рану, — сказал Такеши после минутного молчания и кивнул в сторону солдат, уже гревших над костром воду.

Наоми только кивнула, поджав губы. Она оперлась о сиденье, силясь встать, но головокружение, вызванное потерей крови, не позволило ей сделать и двух шагов. Такеши пришлось подхватить ее и отнести на плащ, заботливо расстеленный кем-то у ручья.

Она морщилась, но стоически терпела, не позволяя жалоб.

Оставив ее, Такеши опалил над костром иглу и окунул в кипяток нитки, взял чистые повязки и котелок с водой. Наоми наблюдала за ним, против воли любуясь точностью привычных движений: Минамото, очевидно, было не впервой заботиться о чьих-то ранах. Он вернулся и разбавил горячую воду прохладной из ручья, а после сел подле нее и достал из-за пояса короткий нож.

Наоми впилась в него взглядом, который Такеши без труда уловил. Редко он видел, чтобы женщины смотрели на оружие с таким вожделением. Мысли девчонки были буквально написаны у нее на лбу, и он покачал головой.

Все никак не успокоится, упрямая гордячка.

Верно, ему следовало рассказать ей правду прямо сейчас, но объяснение с Наоми он предпочел оставить отцу. Тот обладал куда большим красноречием, чем он сам, и умел действовать не только мечом, но и силой слова, чего Такеши был напрочь лишен.

Он разрезал сарафан Наоми и откинул залитые кровью полы, обнажая бок. Рана была глубокой, но небольшой, однако располагалась в неудачном месте и потому кровоточила при каждом движении, даже самом незначительном.

Такеши принялся промывать ее водой, и, хотя он действовал много осторожнее, чем обычно, Наоми все равно шипела от боли и шумно втягивала воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Он покосился на нее и вдел нитку в иглу, видя ужас в ее широко раскрытых глазах.

— Ты боишься иглы, но не побоялась моей катаны? — Такеши усмехнулся, и это, кажется, подействовало: Наоми задышала ровнее, и хватка ее пальцев