Каменный пояс, 1974 - Иван Уханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утюмов получает самую большую, какую только может получать директор совхоза, зарплату — триста рублей. Директорам выдают еще премии, но Максим Максимович не рассчитывает на них, где уж! Итак, триста! Сейчас триста и, если свиней будет вдвое, втрое или даже в сотню раз больше, тоже триста. Потолок!.. А в отчетах графа: «Общее поголовье…»
Но, если честно говорить, цифры, названные главным зоотехником, все же ошеломили Утюмова, и он на какую-то секунду пожалел, что никогда прежде не думал об этом так вот, расчетливо.
«Соображает». Максиму Максимовичу вспомнилась первая после отпуска встреча с замом, Лаптев сказал, что кормов на фермах осталось всего-ничего, помогли рабочие — дали совхозу сена и картошки из личных запасов, но голодовка и падеж животных все равно неизбежны.
«Видно, не очень они без меня экономили корм. Довели!..» — подумал Утюмов, а вслух сказал не без иронии:
— Ну, если главный зоотехник так настроен…
Лаптев будто не слышал этих слов, тем же неторопливым голосом он сообщил, что дал команду «подготовить всех свиней, кроме маток, к сдаче на мясо».
«Шутит? Нет». Второй мыслью Утюмова было: «С ума он сошел, что ли? Свиноводческий совхоз оставить без свиней».
— Ну, слушаю! — проговорил Максим Максимович и, поднявшись, со стула, прошелся по кабинету, рослый, с тяжелой поступью. Он знал, что его внушительная фигура и озабоченное, строгое лицо производят на людей впечатление.
— Продадим государству всех свиней, кроме свиноматок.
«Нашел когда сдавать мясо, — злобился Утюмов. — Какой вес в них». Думал и не говорил: пусть выскажется.
— С планом сдачи мяса у нас дело продвинется…
— Добрые хозяева стараются в начале зимы, а мы теперь…
— Нельзя сдавать свиней только после летнего нагула, как делает наш совхоз. Страна должна получать мясо равномерно в течение всего года. Сдав свиней, мы спасем положение. В первом квартале всех маток случим, кормов для маток хватит, я подсчитал. В мае, июне появятся поросята. Когда подрастут, уже будет осень, а значит, свежие корма.
Утюмова слегка рассердили слова: «Будет осень, а значит, свежие корма», будто он не знает, когда появляются свежие корма. Но мысль, высказанная Лаптевым, показалась интересной и смелой.
С кормами всегда было плохо, и перед весной Максим Максимович названивал в район и область: «Нечем кормить!.. Помогите!» Помогали. Ругались, но помогали, не погибать же скоту. Однажды весной (правда, это было лет пятнадцать назад) телята совсем обессилели от голода, их вывезли на тракторных санях в поле (думали, поднимутся на свежем воздухе, на пробивающейся травке, — нет), а потом привезли обратно в деревню, уже мертвеньких. Их скормили лисицам на звероферме.
Никогда не приходила к нему в голову мысль — сдать животных, старался как-нибудь дотянуть до лета; лишиться свиней, значит, прослыть слабаком, беспомощным: «Слыхали, новоселовский-то директор, что отмочил: всех хрюшек на мясокомбинат отправил». Нынче отвезем, на следующий год отвезем, что же это за работа? А поросят надо еще получить; вдруг народится мало, вдруг — падеж; свиноводческий совхоз без свиней — комедия! Но решительность Лаптева ему пришлась по душе: все же ищет ходы, ищет! Видимо, Максим Максимович посмеялся бы над ним и тем дело закончилось, если бы Лаптев не сказал:
— Вопрос о сдаче свиней можно считать решенным. Я говорил об этом в обкоме партии. Одобряют. Велели сдавать.
«А в самом деле, почему бы так не сделать, — подумал Утюмов, довольный тем, что не успел обругать зама, осмеять его. — Даже в обкоме успел поговорить! Ну… и хорошо, что без меня решили. Мало ли…»
Поросят народилось много, Утюмов радовался, но не показывал вида, что радуется, пусть думают, будто все это для него — совхозные будни. Лаптев, несомненно, толковый зоотехник, это Утюмов быстро понял, но самому себе возражал: «Поживем — увидим».
По зоотехнике у него с Лаптевым не было больших расхождений, в чем-то не соглашались, спорили, случалось, но немного, и такие отношения можно бы посчитать нормальными, во всяком случае терпимыми, тем более, что шли первые месяцы их совместной работы, и время-лекарь постепенно сгладило бы шероховатости, однако Лаптев, как казалось Максиму Максимовичу, лез не в свое дело, пытался выступать как администратор, руководитель и тем досаждал Утюмову. Что он только не говорил о тех же общесовхозных планерках, вновь введенных Утюмовым: «Они изнуряют людей… По несколько часов в сутки пропадает зря…» В длинных горячечных доводах выделялись слова: «Воспитываем безответственность… Не приучаем к самостоятельности…»
Максим Максимович согласно кивал головой.
— Они покажут тебе самостоятельную работу. Такую самостоятельность покажут, что потом тошнехонько будет. Пока оставим, как было, а дальше увидим…
Сам Лаптев иногда проводил планерки с зоотехниками. Минут на двадцать.
Утюмов диву давался: что можно сделать за двадцать минут? Но не возражал: проводи — хуже не будет.
Те, которые давно работали с Утюмовым, ругали Лаптева: «Не хочет сам возиться, на других валит», «Скажите на милость, мелочами не желает заниматься», а новички во всем поддерживали зоотехника.
Максим Максимович рассчитывал, что после отпуска люди потянутся к нему с жалобами, однако этого не случилось и все шло вроде бы не так уж плохо… В этом Лаптев видел прежде всего свою немалую заслугу: ведь коллектив спаял он!
Любимой фразой Утюмова на планерках стала фраза: «Прошу ближе к делу…» И ему даже нравилось, как по-деловому люди, без лишних слов докладывали о выполнении задания. Одно мучило: он чувствовал на планерках тягостную, не знакомую ему ранее, скованность, каждую минуту ждал возражения, реплики, критики, и как-то так получалось, что все меньше и меньше говорил, меньше давал заданий, охотно бросая фразу: «Прошу ближе к делу». Лаптев заявлял: «Это обязанности зоотехников. Я с ними сам разберусь».
Утюмов позднее спрашивал:
— Разобрались?
— Да!
— И как?
— Нормально!
«Его мамаша, видать, на морозе родила, порой и рта боится раскрыть». Сам Максим Максимович любил поговорить по любому поводу.
С первого дня показал свой характер и новый главный агроном Мухтаров. Заявившись в Новоселово и только-только успев поздороваться, он сказал, наставив на Утюмова колючие черные глаза:.
— У вас уже сеют. Я видел. Не надо торопиться с севом, Макысим Макысимович. Ранний сев в наших условиях к хорошему не приводит.
Слова он произносил правильно, с небольшим акцентом, а имя, отчество почему-то безбожно коверкал, и это раздражало Утюмова.
— Давайте устраивайтесь. Отдохните, придите в себя. А мы тут как-нибудь разберемся.
Когда позвонил председатель райисполкома и спросил: «Ну как дела?», Утюмов ответил:
— Вчера сеять начали.
— Хорошо!..
— Прибыл новый главный агроном.
— Ну и как?..
— Говорит, что мы слишком торопимся с севом…
— Почему он так считает?
— Не объяснял.
— Надо было спросить…
Действительно, надо было спросить, но категоричный тон нового главного агронома возмутил Утюмова, и он счел необходимым прервать разговор.
— Некоторые молодые специалисты считают себя стратегами.
Утюмов сам не знает, почему причислил Мухтарова к стратегам, так уж вырвалось, и тут же подумал с удовлетворением, что в райисполкоме не видели новичка, и, значит, удачно напакостил ему.
Продолжала раздражать Максима Максимовича и Дубровская. Только что хохотала с конторскими девчонками, а, войдя в кабинет, сразу маску недовольства на розовенькую детскую мордочку натянула, будто директор тяжко обидел ее. Голос низкий, глухой:
— Надо создать постоянно действующее экономическое совещание, как в ряде совхозов Сибири…
И эта — о бедном Вьюшкове:
— Он или мало чего понимает или допускает, я бы сказала, преступную халатность… — Раскрыла блокнот и давай цифрами оперировать. Затрат столько-то, убытки составляют…
Дескать, вот так и никак иначе.
— А Иван Ефимович говорит…
«Как у них все легко и просто, — злился Утюмов. — «Мало понимает», «преступная халатность»… «Иван Ефимович говорит», «Иван Ефимович велел», «Так решил Иван Ефимович» — это Максим Максимович слышал не только от Дубровской…
«Неймется людям, не живется спокойно».
Он слыхал об экономических совещаниях, читал о них, одно время даже подумывал, не организовать ли у себя в совхозе, но не решился, посчитав, что ни к чему — в Новоселово и без того много заседают. Максим Максимович понимал новичков, он бы и сам на их месте предлагал что-то новое, новаторов ценят, только стоит ли сейчас ему заниматься перестройками, эффективность которых в условиях Новоселово еще весьма сомнительна; главное, к чему он стремился, — сохранить все на прежнем уровне, избежать ЧП, которые, как никогда прежде, могут повредить ему.