Названые братья. Дон (СИ) - Зайцева Мария

Дон на мгновение задохнулся, просто представив, что, согласись сейчас, и скоро, вот очень скоро, увидит свою Мэсси…

Но затем нахмурился и помотал головой.

— Нет. Мне туда хода нет…

— Ну смотри… — Ассандр усмехнулся, — тогда до завтра свободен. А потом уходим.

— Без близнецов?

— Они догонят.

Дон в этом сильно сомневался, но говорить ничего не стал.

И, когда Ассандр ушел, допил свое пиво и отправился спать. Завтра в дорогу. И это хорошо. В пути забываются невзгоды, а труд отвлекает от мыслей…

Поехать туда… К ней… Какой соблазн… Невероятный. Но… Она не звала. Во всех письмах, редких, таких редких, она писала о себе, о своих воспитанниках, детях короля Иллара, своего двоюродного брата, в которых, похоже, нашла утешение… И никогда не писала, что нуждается в нем, в Доне. Что ждет его… А без ее разрешения Дону даже в голову не приходило возвращаться.

И не специальный указ ее брата о том, что вернувшись, Дон автоматически станет преступником, был тому причиной…

Она с ним все равно не будет… Она — звезда, недостижимая, прекрасная… Его госпожа. Его свет.

А он… Он стал тем, кем всегда и был, простым воином. Наемником, мастером оружия, ловцом беглых преступников…

Кем угодно, кроме равного ей.

Она никогда не позовет…

Дон и не рассчитывал на это, просто радуясь, что у нее все хорошо, что больше ни одна тварь, ни одна свинья не посмеет тронуть ее. Он все для этого сделал.

Дон, сын Дора Бешеного, мастера оружия при дворе барона Сординского, бывший воин при дворе барона Сординского, бывший старший охраны леди Мэссании Сординской, в замужестве баронессы Сонской, бывший наемник, ловец беглых преступников, нынешний мастер оружия при молодом принце крови Аджеере, взявший себе родовое имя своего первого господина, Сордо…

Этот человек с огромным количеством имен с наслаждением променял бы все их на одно.

То имя, которое дала бы ему она.

То имя, о котором он мог только мечтать. Несбыточно, конечно же…

Дон и не подозревал, что до исполнения его мечты осталось всего десять лет…

Вместо эпилога

Вместо эпилога

“Дон, я понимаю, что не могу тебя просить об этом… Это слишком смело и слишком жестоко с моей стороны, после всего, что ты для меня сделал, после того, как ты избавил меня от ужасной участи, от этого жуткого человека… И сам пострадал… Но, если у тебя есть возможность хотя бы порекомендовать мне кого-то, за кого ты можешь поручиться... Я буду тебе так признательна! Я знаю, что у тебя все хорошо, что ты успешен при дворе своего нового императора… И я так горжусь тобой, мой рыцарь! Ты этого всего заслуживаешь…

У нас ходили страшные слухи о перевороте у вас, перевороте, неудавшемся благодаря тому, что названые братья молодого императора Анджеера вовремя вернулись в столицу и покарали тех отступников, что посмели поднять оружие на его отца.

Я не сомневалась в тебе, мой защитник!

Ты всегда был готов помочь тем, кто в этом нуждался…

И тот дом, в который ты звал меня приехать, погостить… Я уверена, что он невероятно уютный и теплый, и , если бы я была одна, то непременно бы, и с удовольствием…

Но, к сожалению, обстоятельства таковы, что я не смогу пересечь границу… И не смогу оставить своих воспитанников. Тем более, в такой сложный момент.

Уверена, что человек, с которым я отправила это письмо, не вскроет его и не предаст меня…

И потому буду откровенной.

Над наследниками сгустились тучи, Дон.

Ты знаешь, что несколько лет назад мой брат снова женился, причем, на женщине гораздо ниже его статусом, и мы все долго пребывали в недоумении, каким образом ей удалось настолько расположить Иллара, что он забыл о своем долге перед страной и, что гораздо хуже, о своем долге перед детьми.

В этом году его жена родила ему сына.

На родовом венце его не проверяли, я не понимаю, почему, верней понимаю, сын совершенно не похож на своего отца… Но не понимаю, почему Иллар этого не видит.

Нас тут же сослали в Летний дворец, но это и хорошо… Поближе к природе, на свежем воздухе, подальше от дворцовых интриг…

Но внезапно здесь начались сложности…

Казалось бы, совершенно нечаянные, но крайне опасные для детей ситуации… И я очень боюсь, что , в итоге, эти ситуации приведут к трагедии.

Дон, я не могу доверять службе безопасности, охране, слугам во вдорце! Я чувствую собственную полнейшую беспомощность, и это угнетает. Я не знаю, как выживу, если с моими племянниками что-то случится. Я просто не вынесу потери еще одного ребенка… Дон, мне больше не к кому обратиться… Сегодня во дворец принесли лилии… Отравленные. А вчера в кухне обнаружился бочонок с вином… Тоже отравленным… Я так боюсь, что однажды не услежу… Помоги мне, Дон, молю тебя. Может, среди твоих новых друзей есть кто-то проверенный, кого ты можешь посоветовать? Я не останусь в долгу, у меня достаточно средств, баронство Сонское процветает, принося мне очень хорошие дивиденды, так что можешь смело предлагать ему хорошие деньги за помощь.

Жду твоего ответа, Дон, а еще лучше, если твое следующее письмо уже привезет с собой доверенный человек. Но, если не получится никого найти, не кори себя. В любом случае, твоя помощь неоценима.

И, на всякий случай, если я больше не смогу тебе писать, по разным причинам, хочу, чтоб ты знал, всегда знал, мой рыцарь. Ты — единственный настоящий мужчина в моей жизни. Ты — тот, из-за которого я не могу и никогда не смогу смотреть на других… Тот, чьих писем я жду с невероятным нетерпением… И тот, кого я люблю. И любила, всегда. И так жалею, Дон, что тогда, по пути в баронство, я не…

Спасибо тебе за все, Дон, надеюсь на твою помощь.

Прощай.

С любовью, твоя Мэсси”

Строчки письма постепенно темнели, по мере того, как бумага превращалась в пепел. Сначала пропали верхние, затем огонь камина в действительно удобном, очень красивом доме названого брата императора Дона Сордо, дома, который он строил и обставлял с единственной целью, пригласить в гости одну знатную особу, добрался до середины листа.

Вскоре остались только последние, самые личные слова. Они почему-то долго не хотели чернеть, пропадать с бумаги, словно та, что писала их, зачаровала чернила на вечное свечение.

Наконец, из приоткрытого окна дохнул ветер, камин ярче вспыхнул, огонь все же покорил бумагу, и слова пропали, обуглились вместе с остальными…

Только пустой дом был свидетелем того, как его хозяин сначала долго читал и перечитывал это письмо, держа его в подрагивающих пальцах, затем замер на длинных пять минут, а после, вскочив и грязно выругавшись самыми неприличными словами, смысл которых сводился к “Никаких тебе других, совсем с ума сошла…”, сорвался с места, мгновенно и опытно собираясь в дальнюю дорогу…

Письмо полетело в камин, следом за десятком других, написанных тем же убористым, изящным почерком, а входная дверь хлопнула, выпуская на волю того, кто считал себя не узником, но изгнанником…

Наконец-то он ехал домой, безжалостно оставляя позади все то, что было бы дорого любому человеку: налаженную жизнь, положение в обществе, друзей…

Это все имело, конечно, значение и для него.

Но стояло на далеком втором месте. После нее.

Той, которая писала письма, простодушно рассказывая о своей, наполненной служением чужим детям жизни, и между строк в ее посланиях сквозили боль и тоска…

Она тосковала и ждала. Но не звала. Не считала возможным возвращать того, кто уже однажды пожертвовал ради нее всем.

И в этом последнем отчаянном письме просила не для себя.

Но Дону Сордо, стремительно подгоняющему лошадь к северной границе империи, были не важны причины, по которым она позвала.

Она позвала.

Этого было довольно.

Всегда довольно.