Дайте нам крылья! - Клэр Корбетт

— Скажите, откуда у Пери крылья? И почему вы не упомянули о них раньше?

— А зачем? Летатели — мое обычное окружение, — холодно ответил Чешир. — Для меня упоминать о крыльях так же нелепо, как упоминать, что у такого-то есть руки. Секрета мы из этого не делали, запись с камеры слежения вы сами видели.

— Но Пери не одна из вас, она не вашего круга. Она няня.

— Она захотела крылья. Мы хорошо ей платим.

— В жизни бы не подумал, что кто-то рискнет нанять крылатую няню. Она ведь просто взяла малыша в охапку и улетела неведомо куда.

— Мы придерживались иного мнения, — уронил Чешир. — Я считал, что крылатая няня — это не просто удобно в хозяйстве, а жизненно необходимо. Чтобы воспитательница была с ним наравне, когда он начнет летать. Такие семьи уже есть, не только наша.

— Вот что, дайте мне номер лечащего врача Пери. У кого она наблюдалась в ходе превращения?

— Понятия не имею, — равнодушно ответил Чешир. — Я в ее превращении участия не принимал.

Я насторожился. А вот это явное вранье. Тут дело нечисто, Чешир мухлюет. Подбавив в голос невинного удивления, я спросил:

— Как, неужели вы не посоветовали ей, к какому врачу обратиться? Вы ведь наверняка знакомы с лучшими!

Чешир натянуто хохотнул.

— Я вам уже сказал, мы ей хорошо платили. Но не настолько, чтобы ей были по карману услуги наших личных врачей.

Ответ звучал достаточно правдоподобно. Я задумался. Мне и в голову не приходило, что процедуры для превращения делятся на первосортные и второсортные.

Чешир не стал ждать, пока я отвечу, и отключился. Это меня озадачило. Куда это он так спешит? Только ли меня нанял искать Хьюго?

Пора было приступать к делам. Сперва я договорился о встрече с миссис Гарпер из агентства «Ангелочки». Потом, скрепя сердце, взялся за утомительные поиски врача, у которого наблюдались Катон-Чеширы. Я начал прозванивать весь список врачей, который собрал вчера, причем исходящий звонок перенастроил так, чтобы казалось, будто я звоню из клиники патологий Каноболаса-Гершенкрона. Говорил я везде одно и то же: мол, звоним из лаборатории, у нас готовы результаты анализов Хьюго Катон-Чешира и Пери Альмонд, куда прислать? Четыре звонка впустую, и вот — в цель! Мог бы и раньше догадаться, потому что доктор Елисеев лечил самых богатых и был самым дорогим и модным врачом из всех в моем списке. Потом я позвонил в агентство, чьими услугами иногда пользовался, и попросил срочно записать меня на прием к доктору Елисееву.

Чтобы побеседовать с миссис Гарпер и Елисеевым, надо было отправиться в Аэрвилль — богатый район, который занимал бóльшую часть делового центра и теперь был перестроен под нужды летателей.

По дороге к ближайшей станции рельсовки я ломал голову, почему похитители до сих пор не потребовали у Катон-Чеширов выкупа, почему вообще не предъявили никаких требований? Если Хьюго похитили ради денег, то еще остается слабая надежда спасти его. Но вот если похитили из ревности — тогда судьба его зависит от воли случая. Малыша с равным успехом могут и убить, и допустить его гибель по недосмотру.

На Центральной Линии, главной узловой станции Города, я пересел на ветку к «Вершине», — единственной остановке надземки, от которой до Аэрвилля можно было дойти пешком. Доехав до нужной остановки, я зашагал к Аэрвиллю, но то и дело останавливался понаблюдать за летателями — их темные силуэты так и мелькали высоко в небе. Отсюда, издалека, мне казалось, будто летатели безостановочно катаются над Аэрвиллем на небесной карусели, незримой для постороннего глаза и видимой только им самим. Но еще больше они напоминали стаю чаек, кружающую вокруг башни. Время от времени то один, то другой летатель плавно нырял вниз. Все они почему-то влетали во Аэрвилль строго по часовой стрелке. Вот один из них, обладатель изысканного оперения, выдержанного в блеклых оттенках, пошел было на снижение, но, видно, пропустил нужный момент и принужден был вернуться в поднебесный хоровод и снова совершить круг, а уж потом только ринуться вниз. Должно быть, у летателей свои правила движения, известные лишь им самим и непонятные нам.

Впереди вздымалась неровная стена зелени — я знал, что за этими деревьями начинается небезызвестный Кольцевой канал, который окружал Аэрвилль наподобие крепостного рва. Поговаривали, будто таким образом аэрвилльцы отгородились от внешнего мира; позже местные жители снизошли и согласились перебросить через канал два мостика для бескрылых — правда, пешеходных и очень узеньких. Бытовало и иное мнение: мол, канал не прихоть, он жизненно необходим и прорыт, чтобы защищать Аэрвилль от нагонных волн со стороны океана. Благодаря каналу и воду отводят, и граница Аэрвилля четко обозначена, да и кварталу это придает своеобразие. Гуляющие, которые приходили на берега канала, чтобы полюбоваться на башни Аэрвилля и на летателей, сновавших по своим делам, не только заглядывались в небо, но и подолгу рассматривали затопленные здания и улицы, хорошо видные под водой Кольцевого канала.

На Чайкином мосту не было ни души, но автоматический пропускной пункт, конечно, работал. Я провел инфокартой по шлагбауму, считывающее устройство ознакомилось с моими паспортными данными и, черт бы его подрал, слупило с меня плату. Механический голосок произнес: «Добро пожаловать во Аэрвилль, мистер Иезекииль Фоулер».

Теперь мой путь лежал прямиком в агентство «Ангелочки». Почему, интересно, эти улицы смотрятся так необычно и напоминают парк аттракционов вроде Диснейленда? Потом я вдруг понял. В жизни не бывал в таких богатых районах, как этот Аэрвилль. Искусственным он казался не из-за рукотворного канала, а потому, что здесь царили небывалая чистота и тишина. И все новехонькое, целехонькое, не то что в других районах, где повсюду начаты и давно брошены ремонтные работы, постоянно что-то осыпается и обваливается, и вяло колеблется на ветру строительная сетка или полосатые ленты ограждения. Никаких выцветших потрепанных объявлений об отключении света или воды, — объявлений, что висят годами, выгорая на солце, а воду и свет обратно там так и не подключают. Никаких бесконечных строек с их вечными «временными» заборами. Никаких разносчиков и торговцев на тележках — они колесят по всему Городу, торгуя всем подряд: фрукты, мясо, рыба, чай в разлив, свежие яйца, даже сверхпитательные пастилки для летателей: обычный человек съест такую и полон сил на весь день. Торговцы раскатывают по всему Городу, но только не здесь. Не звучат на улицах Аэрвилля ни голоса зазывал, ни квохтанье куриц, не раздаются здесь детский визг и смех, и даже мелодичное позвякивание колокольцев, с какими расхаживают бродячие монахи — и того здесь не услышишь. Я-то ожидал, что увижу, как развеваются на ветру их белые и шафранно-оранжевые одеяния, но нет, и монахам сюда вход закрыт: богачи, известное дело, скареды, а монах или монашенка не может весь день просить на пропитание.

Зато я твердо верил: сюда Пери точно не прилетала и здесь не прячется.

Да, на улицах царили тишина и безлюдье, но в воздухе над Аэрвиллем бурлила жизнь — в небе во множества сновали летатели. Их силуэты четко вырисовывались в ярком утреннем небе. Здесь следовало соблюдать осторожность, помнить, что ты чужак. Эти улицы не предназначались для меня, простого смертного, бескрылого пешехода. Улицы и переулки внезапно обрывались, и где-то далеко внизу распахивались каменные теснины. Первый раз я наткнулся на такой обрыв неожиданно и едва успел остановиться, не то свалился бы с высоты. Я осторожно заглянул за край рукотворного обрыва и у меня закружилась голова. Там, внизу во множестве щетинились двадцатиэтажные здания с садами на крышах. Пришлось сесть на край тротуара. Хорошо хоть не стошнило.

За спиной раздался резкий окрик, и я едва успел пригнуться, только что не упал ничком — нет, не пригнуться, вжаться в землю. Надо мной слаженно пронеслась четверка ярко разодетых летателей. Они, видно, спикировали с крыши здания позади меня, и ринулись вниз с обрыва. Я развернулся влево и только теперь заметил некое подобие не то пандуса, не то трамплина, по которому летатели мчались огромными шагами. Сам-то я не увидел это сооружение, пока не ступил на него. Я смотрел, как летатели стремительно набирают скорость, отталкиваясь ногами и взмахивая крыльями — они наполовину бежали, наполовину летели, разгоняясь все быстрее, быстрее, быстрее. Голова у меня снова пошла кругом, и я вдруг с небывалой ясностью представил, как разгонюсь по трамплину вслед за ними и кинусь с обрыва. Теперь, разглядев этот трамплин вблизи, я понял, что такие выстроены по всему Аэрвиллю, — они виднелись там и сям на крышах и башнях. Значит, это не декоративные выступы, а взлетно-посадочные площадки.

Между тем летатели уже оттолкнулись от трамплина и нырнули с обрыва — вниз, к высившимся там башням. Отчетливо видные в своих ярких нарядах, они легко приземлялись то на один уступ, то на другой, то на толстую ветку, то на вывеску, и снова отталкивались и взмывали в воздух. Они летели словно без определенной цели, как будто пританцовывая в воздухе. Тут ухватятся рукой за фонарный столб, раскачаются, точно на лиане, там пружинисто взбегут несколько шагов по стене дома или ловко скакнут по крыше, и снова — рывок в небо. Скроются между домами в узкой расщелине, вновь взлетят вверх, до самой вершины какой-нибудь башни, и ухнут с нее в пропасть. Удаляясь, их летучие пестрые фигурки больше всего напоминали вольно порхавших бабочек — присядут, потрепещут крылышками и летят дальше, то ныряя, то взмывая. Эти летатели резвились, играли, — воплощенная кипучая энергия и избыток сил, и весь Аэрвилль был им сплошной спортивный снаряд, гигантская гимнастическая стенка с канатами и перекладинами. Видно было, с каким наслаждением испытывали они предел своих возможностей, сколько победоносного ликования было в каждом их упругом и мощном движении.