Рыцарь курятника - Эрнест Капандю

«Здесь никто не возвращается назад, – сказала она мне, – здесь все идут вперед. Пойдем, я тебя проведу». Старуха взяла меня за руку, и мы вышли из залы; идя в полной темноте, мы поднимались и спускались с одной лестницы на другую. В какой-то момент старуха велела нагнуться и завязала мне глаза. Я повиновался и пошел с завязанными глазами, пока наконец не услышал, как отворилась дверь. Струя холодного воздуха ударила мне в лицо, повязка спала, и я очутился напротив монастыря Св. Иоанна Латранского, а возле меня стояли Исаак и Зеленая Голова.

– Ты стоял напротив этого монастыря, – продолжал Беррье, – а вошел с площади Мобер?

– Да, на углу улицы Галанд.

– Но от угла улицы Галанд и площади Мобер до монастыря Св. Иоанна Латранского несколько десятков домов!

– Значит, под этими домами есть подземелье. Продолжай, – обратился Фейдо к Жакоберу.

– Я хотел оставить моих товарищей, – продолжал агент. – Исаак взял меня под руку, говоря, что он и Зеленая Голова проводят меня до дома. Я все понял и повел их в свою комнату на Пробитой улице. Все, что они там увидели, должно было их убедить, что я сказал правду. Исаак казался довольным.

«Ты будешь хорошим товарищем, – сказал он, – но не волнуйся, если завтра тебя станут испытывать». «Завтра? – спросил я. – Где? Когда? Как?» – «В восемь часов на площади Мобер, в кабаке, а потом перед Рыцарем Курятника!» Не дав мне времени сказать хоть слово, они ушли. С той минуты я не видел никого, но принял такие меры предосторожности, что теперь, говоря с вами, ваше превосходительство, уверен, что проведу любую слежку. Сегодня утром я три раза переодевался и гримировался.

– Итак, сегодня вечером, – продолжал начальник полиции, – ты пойдешь в кабак на площади Мобер.

Беррье многозначительно взглянул на начальника.

– Пройдите в кабинет номер семь и ждите, – сказал Фейдо агенту, – через десять минут вы получите мои распоряжения.

Жакобер поклонился и отворил дверь; в передней стоял вестовой.

– Семь, – просто сказал Фейдо.

Вестовой кивнул утвердительно. Дверь затворилась. Беррье стоял на другом конце коридора; он отворил вторую дверь в ту самую минуту, как первая затворилась, и позвонил. Вошел человек.

– Жакобер не должен встречаться ни с кем – сказал он и запер дверь. Начальник полиции и секретарь остались одни.

– Каково ваше мнение? – спросил Фейдо.

– Велите наблюдать за этим человеком до вечера, так чтобы были известны каждое его слово, каждый поступок. Расставьте теперь же, в разных костюмах, двадцать пять преданных агентов в домах поблизости от площади Мобер и вели-

те дозорным ходить по улицам, смежным с этими двумя пунктами. В восемь часов дайте Жакоберу войти в дом на площади Мобер, а в половине девятого велите напасть и на этот дом, и на тот, который находится напротив монастыря Св. Иоанна Латранского. Когда дозорные окружат весь квартал, никто из них не сможет убежать.

– Я совершенно согласен с вами. Мне остается добавить к вашему плану только еще одну деталь. Сделайте все необходимые распоряжения, но Жакоберу они не должны быть известны. Вызовите его в свой кабинет и спросите, каким способом он хочет достичь цели. Предоставьте ему возможность действовать самостоятельно, так же как и нам.

– Слушаю.

– Вы одобряете этот план?

– Я нахожу его превосходным.

– Если так, любезный Беррье, приступайте!

Беррье вышел из кабинета. Фейдо, оставшись один, подошел к камину и остановился в глубоком раздумье. Постучались в дверь; вошел лакей, держа в руках серебряный поднос, на котором лежало письмо с пятью печатями.

– Кто это подал? – спросил Фейдо, рассматривая печати, на которых не было никакого герба.

– Лакей, но не ливрейный, – отвечал слуга.

Начальник полиции сорвал печати, открыл конверт и

распечатал письмо. В нем заключались только две строчки и подпись. Фейдо вздрогнул.

– Ждут ответа? – спросил он.

– Словесного, ваше превосходительство.

– Скажите: «Да».

– Герцог де Ришелье! Чего он от меня хочет?.. «Важное дело, не терпящее отлагательства», – повторил про себя Фейдо, перечитывая письмо в третий раз. – Придется ехать.

Он позвонил.

– Лошадей, – приказал он вбежавшему лакею.

Потом сел за бюро и, быстро написав несколько строк на

листе очень тонкой бумаги, сложил лист таким образом, что его можно было спрятать между двумя пальцами. Он раскрыл

перстень, который носил на безымянном пальце левой руки, вложил листок внутрь и закрыл его.

– Карета подана! – объявил лакей.

Фейдо взял шляпу и перчатки и вышел.

На лазоревом фоне золотыми буквами сияла надпись:

Вывеска красовалась над лавкой, помещавшейся на нижнем этаже дома, находившегося между улицами Сен-Рош и Сурдьер, напротив королевских конюшен.

Посередине лавки, очень кокетливо убранной, была стеклянная дверь с красной шелковой занавеской, а по обе стороны двери – тумбы, на которых красовались восковые женские головки с оригинальными прическами. Около каждой из них располагался двойной ряд париков всех видов и форм, напудренных добела, позади париков стояли склянки с духами, различные вазы и ящики с пудрой, мушками и румянами.

Лавка принадлежала Доже, придворному и самому модному парикмахеру.

«Доже, – говорят мемуары того времени, – не знал равного себе в своем мастерстве. Гребень его хвалили больше, чем кисть Апеллеса или резец Фидия. Он владел искусством подбирать прическу к типу лица, он умел придать взгляду особую выразительность посредством одного локона, лицо расцветало улыбкой под рукой мастера».

Старость – эта великая победительница кокетства (уверяли современники) – и та отступала под искусной рукой Доже. Он был парикмахером герцогини де Шатору: с ее легкой руки он пошел в гору. Доже имел свою лавку в Париже, но постоянно пребывал в Версале.

Впрочем, он громогласно заявлял, что не согласился бы причесывать никого и нигде, кроме как в королевской резиденции. Буржуазия и финансовый мир были предоставлены его подмастерьям, которых он называл своими клерками.

Это было унизительно для парижан и в особенности для парижанок, но репутация Доже была так высока, что парижские дамы охотно соглашались причесываться у его клерков.

Причесываться «у Доже» было уже само по себе очень престижно. Клиенты и клиентки толпами валили к лавке придворного парикмахера.

В тот день, когда в кабинете Фейдо де Марвиля происходили вышеописанные события, толпа желающих была больше обыкновенного, так что не все могли поместиться в лавке, и половина ожидающих собралась группками на улице. Все были встревожены и обеспокоены. Ясно было, что руководило всеми не одно лишь желание поправить парик или завить себе шиньон.