Каллиграфия - Юлия Власова

— Ци-ци-кее-кее! — повторила гаичка. — Черри Блу! — и, взмахнув крыльями, исчезла в кроне.

— Что? — вздрогнула японка. — Черри Блу? Это же новое имя! Пойду, запишу, пока оно не выветрилось из головы.

Но по дороге она остановилась, чтобы прихватить лопату, забытую у стремянки.

— Зирр-зирр-зирр, — прострекотал на земле кузнечик. — Церамида Ру. Зирр-зирр-зирр.

— Еще одно имя! — подивилась хранительница. — Два я еще удержу в памяти, — и она с проворством устремилась к беседке, где лежал набор для каллиграфии.

Но не ступила она и двух шагов, как на нее со всех сторон посыпались всевозможные фамилии. Если раньше сад безмолвствовал, то теперь он буквально взорвался сообщениями. Имена шелестели в листве, булькали в ручье, мелькали в перекличке птиц. Имена звучали повсюду.

— По очереди! Прошу, по очереди! — взмолилась японка.

В этот день она извела порядочную кипу рисовой бумаги, израсходовала с три дюжины дощечек и вконец вымоталась, бегая по саду и снабжая деревья «предписаниями» по вызволению страдальцев из горячих точек.

— Не нынче-завтра здесь будет аншлаг, — сказала она, в изнеможении растянувшись на циновке под сосной. — Уж больно утомительны эти хлопоты! Надо бы набрать помощников…

Девушка-ночь была не из тех, кто покоряется судьбе, и охотники поступили бы очень опрометчиво, если бы засадили ее в какой-нибудь ящик или клетку. Но, к счастью для охотников, кенийка испарилась прежде, чем они успели что-нибудь предпринять. Яростная жажда сражаться куда острее обычной жажды. В пленнице дерева бурлили соки гнева, и поэтому она не замечала тихого клокотания соков кокона. Она пришла к выводу, что бледнокожие ее поработили и везут на чужбину. Ох и злоба обуяла ее! Кокон не справился с ролью утешителя и примирителя, за что был жестоко наказан. Дерево сотрясли четыре последовательных удара, и с каждым ударом клумба вокруг него всё больше и больше орошалась дождем бледно-розовых лепестков. Наконец, от мощного толчка участок коры стремительно вылетел из сакуры вместе с водянистым фрагментом ткани. Так Клеопатра добыла себе свободу, а Джулия проворонила ее пробуждение.

Сколь велико было недоумение африканки, когда, выпрыгнув из дупла, она приземлилась на мягкую почву, где, под действием чар хранительницы, уже подрастали всходы маргариток. Она-то приготовилась к поединку, с радостью обнаружив, что раны от пуль заживились. А врагов нет как нет. Возликовав вдвойне, Клеопатра, эта дикая кошка, отправилась гулять сама по себе. Глубокие следы босых ног и изувеченная вишня явились первыми и неопровержимыми уликами, свидетельствовавшими явно не в пользу Аризу Кей: устоявшиеся в саду порядки были свергнуты, а нарушительница удрала. Было о чем погоревать. Раздосадованная японка подвела Джулию к попранной клумбе и выразила сожаление по поводу сакуры. Потом вдруг приосанилась, глянула на свои ладони и, изобразив на лице глубочайшее умиротворение, прикоснулась к истерзанному растению. Что тут началось! Ее рука облеклась пушистой перчаткой, сотканной из нитей света, и этот свет разлился по коре, утекая в корни и поднимаясь к ветвям. Рассудив, что одного воздействия мало, Аризу Кей приложила к пациентке-вишне другую ладонь, и дерево засияло изнутри. Восторг Джулии был неописуем, ведь по мере того, как сакура наполнялась светом, она всё более истончалась, разрыв в ней зарастал, а крона украшалась локонами цветов. Полянка близ нее расцветилась столь необыкновенными огнями, что узкоглазой садовнице позавидовал бы любой селекционер с Земли. Но вот, волшебное действие кончилось, и Аризу Кей опустила руки, лучась такой радостью, как будто ей только что вручили Нобелевскую премию.

— Как это у тебя получается? — ошеломленно спросила студентка, силясь сопоставить в уме тот образ японки, который она всегда созерцала, с тем, который только что предстал ее очам. За видимой простотой и непритязательностью хранительницы в действительности скрывалась несокрушимая воля, внушительная энергия и беспримерное могущество.

— Внутренняя тишина, — ответила та. — Она всему первоосновой. Пока ты суетлив, ты бесполезен и непродуктивен. Но если дать мутной воде в твоем стакане отстояться, вскоре покажется дно. В погоне за мнимыми ценностями многое ускользает от внимания, а уединение помогает восстановить гармонию. Лихорадка мегаполисов лечится уединением.

— Значит ли это, что каждый может стать таким, как ты? Таким… совершенством?

— О! Я далека от совершенства, — тонко улыбнулась Аризу Кей. — Посвяти я всю жизнь бдению и практикам, я бы и то не достигла совершенства! Ни в литосфере, ни в гидросфере, ни в воздушных оболочках Земли не сыщется существо, которое подпадало бы под это определение абсолюта. Я почти уверена, что и в космосе, среди многочисленных галактик, мы не обнаружим того идеала, о котором грезим. Поищи уж лучше иголку в стогу сена — вернее будет… Но кое-чему мы всё ж можем научиться. Возьми хотя бы каллиграфию…

— Ага, Кристиан намекал, что освоив это мастерство, я поднимусь на новые высоты в своем развитии, — перебила Джулия. — Слабо верится. Но я бы всё отдала, чтобы уподобиться тебе.

— Мне импонирует твоя прямота, — сказала японка. — Но в том-то и соль, что всё отдавать не нужно. Ты мечтала постичь каллиграфию, так не бросай ее лишь оттого, что она наскучила. Эдак ты ни в чем не преуспеешь.

— По-твоему, рисуя иероглифы день и ночь, я обрету внутреннюю тишину? — скептически отозвалась Джулия.

— Ну, уж не знаю, как тебя надоумить, — вздохнула хранительница. — Давай отложим дискуссию. Надо разыскать Клеопатру, пока она не наломала дров.

В библиотеке красной пагоды витал аромат жимолости. Франческо методично обшаривал полки в надежде подобрать книгу, где бы подробно описывались этапы порученного ему задания. А еще он рассчитывал хотя бы на захудалый экземпляр руководства по созданию неповторимого стиля, чтобы произвести впечатление на Аннет. И вдруг, к его вящему удивлению, в окно вломилась африканка.

— Есть хочу, — поведала она с затравленным видом. — От ягод уже живот пучит, а вот окорок сгодился бы вполне.

Юноша остолбенел. Перед ним стояла высокая, атлетически сложенная брюнетка с шоколадного цвета кожей и глазами, в глубине которых светилось два чистейших аквамарина. Это невероятное сочетание заставило Франческо прирасти к полу и на несколько секунд отняло дар речи. Клеопатра бесцеремонно пихнула его в бок.

— Чего глаза пялишь? Давай уже, я тороплюсь!

— К-кухня там, — пролепетал Росси, абсолютно позабыв, зачем пришел в библиотеку. Позднее его поразила одна вещь: он так же отчетливо понимал африканку, как и она его. А всё оттого, что в саду стирались языковые барьеры.