Стигма ворона 4 - Юлия Николаевна Горина

Или все это — только для внутреннего пользования? И дальше заставы, разделяющий Внутренний круг от Внешнего, правила не распространяются?

Между тем зеленоватое марево медленно таяло. У Дария сжалось сердце — неужели один из дингиров все-таки убил другого? Кто остался жив, Гидра или Червь?

Или, может, у воинов акады есть какой-то способ прервать дуэль?..

Отряды растянулись по периметру центральной части площади, и всадники остановились.

С неба посыпался снег. Он падал крупными хлопьями, кружа в свете факелов, как белые бабочки.

Дарий стоял позади пленившего его воина и смотрел в расплакавшуюся снегопадом черную высь. Какая-то часть его души уже не верила, что встреча с братом все-таки состоится. Все рыцарские идеи и планы, которые родились у него в голове в ту нелегкую минуту на стене, теперь казались ему наивными и нелепыми. Но Дарию не было за них стыдно. Потому что в ту минуту он мыслил именно так, как и должен мыслить носитель акады и защитник людей!

Стыдиться следовало того малодушия, которое сейчас сжимало ему горло.

— Эй, Доминус!.. — совсем близко услышал вдруг Дарий.

Опустив голову, он увидел подъехавшего всадника в красном плаще и с огромной бриллиантовой пряжкой под воротником.

— ... Господин Кас велел отвести этого якобы Дария из Гашананны к господину Руфину. Тот согласился взглянуть на пленника.

Глава 8

Дария поволокли через площадь по направлению к группе всадников с факелами, среди которых он вскоре смог разглядеть Руфина.

Брат был одет, как глава семьи, в красные доспехи с позолотой и черный плащ с белоснежным меховым воротником. За эти годы он еще больше стал похож на отца: такие же светлые волосы с ранней проседью и благородная короткая борода. И такой же колючий взгляд.

Руфин взглянул на Дария сверху вниз, как человек взирает на паршивого пса.

Дар стиснул челюсти крепче.

Само собой, он и не ждал, что Руфин бросится к нему с объятиями — в конце концов, сейчас в Дарии он видел не просто родного брата, а отцеубийцу. И все равно это холодное презрение, исходившее от Руфина, причиняло ему жгучую боль.

Усилием воли Дарий не отвел глаза и не опустил голову.

Напротив, под тяжелым взглядом брата он только сильнее выпрямился и расправил плечи. Весь его вид — поза и выражение лица будто бы говорили: ну, вот он я. Каков есть.

— Господин Руфин, этот человек назвался Дарием из Гшананна, — сказал Руфину воин, подводя своего пленника поближе.

На эту фразу вся свита Руфина сразу обернулась.

Руфин, не произнося ни слова, задумчиво склонил голову вбок, словно размышляя, признавать ли ему на виду у всех сомнительное родство, или отказаться.

— Почему ты жив? — спросил, наконец, Руфин.

Дарий пожал плечами.

— Так сложилось, — ответил он. — В живом виде я оказался для них ценней.

— Ценней для чего? Для мятежа? — холодно спросил брат.

— Для вечной битвы против Иркаллы, — сдержанно возразил Дар.

— Ясно, — то ли устало, то ли разочарованно отозвался Руфин.

И, повернувшись к воину, державшему Дария на привязи, сказал:

— Закуйте ему все одержимые метки и заприте пока где-нибудь. С этим вопросом я буду разбираться завтра.

Завтра?

У Дара похолодело в груди.

Завтра коменданта может уже не оказаться в живых, как и многих других честных воинов!

— Постой, Руф!.. — выпалил он, тут же запнулся и поправился: — То есть, господин Руфин. Сначала я должен вам рассказать, что здесь творилось на самом деле. Человек, которого ваши люди притащили на площадь связанным, как разбойника — воин редкой доблести и он ни в чем не виновен!..

— Это ты сейчас не про себя, надеюсь? — холодно осведомился Руфин.

Дарий аж зубами скрипнул, пытаясь сдержать в себе вспышку негодования.

— Я говорю про коменданта!

— По этому вопросу твое мнение не требуется, — заявил Руфин, отвлекаясь от брата на спешный стук копыт, донесшийся со стороны въездных ворот. — Что там еще?..

Дарий невольно обернулся следом за ним.

И увидел, как на площадь влетел запыхавшийся гонец.

— Гарнизон крепости взбунтовался! — крикнул он рыцарям. — Они отбили приговоренных и сожгли виселицы!..

— Что значит отбили и сожгли? — с яростью в голосе спросил Руфин. — Как такое может быть?!

— Господин, среди воинов обнаружились какие-то воины-чужаки, и они подняли мятеж!..

Дарий удовлетворенно хмыкнул.

Ай да воронопоклонники. Дети Иркаллы, родившиеся и выросшие на проклятой земле, не имели ни капли священного трепета по отношению к акадам. И они бросили вызов акадоносцам. Браво!

— Как это могло случиться? Вы же стигматики!.. — гаркнул на гонца Руфин, белея от гнева.

— Но они ведь тоже, — не удержался Дарий.

Брат метнул на него злобный взгляд.

— Немедленно доложить о случившемся господину Арану! — скомандовал Руфин своим людям, разворачивая коня. — Мы

возвращаемся в крепость! А этого — под охрану! И если он у вас тоже взбунтуется, ответите головой!

Отряд Руфина рванулся из города, оставляя за собой золотистый шлейф.

А Дария поволокли в темницу.

Там, сидя в кромешной тьме, он вслушивался в звуки, доносившиеся через крошечное решетчатое окно под потолком.

Город стонал. По мостовым то и дело лязгали копыта разгоряченных коней. Издалека доносились крики и плач людей.

Дар прижимался воспаленным лбом к промерзшей шершавой стене и чувствовал, как каждый крик и каждый удар подковы о мостовую вонзаются ему в виски.

Если бы существовала стигма мести, то прямо сейчас она бы медленно расцветала у Дария напротив сердца кровавой отметиной.

И ее уже не заковать в зеленый нагрудник, не прикрыть сдерживающим металлом и не вырезать из тела.

Женский плач... Вот кто это? Айя? Или булочница, у которой Дар покупал хлеб? Или ее пятнадцатилетняя дочь, которая так мило краснела, когда Дарий заглядывал к ним за лепешками?

Пронзительный юношеский вопль... Рычание зрелого мужчины...

Святые акады, да что там с ними со всеми делают?!

Дар стоял, с трудом выдерживая на своих плечах тяжесть этой ночи и думал о том, что кое в чем тот красногрудый был прав.

Потому что он, Дарий из Гашананны, и в самом деле мыслил, как раб.

Как раб двенадцати золотых колен.

Ему казалось, что переговоры с носителями акад смогут защитить Уршу. И он добровольно сдался в плен.

Потому что противостоять власти и силе двенадцати — немыслимо и невозможно. Эту истину много лет вбивали ему в голову, и она крепко пустила корни в его сознании.

Дикая гвардия воронопоклонников о непобедимости золотых колен ничего не знала. Поэтому они и сумели взбунтоваться — эти люди мыслили не как рабы, а как свободные воины.

И за свою свободу они бросились в бой, не гадая, каковы шансы выйти из него живыми.

Получилось ли у них уйти в Иркаллу, Дарий не знал. Но сейчас он бы многое отдал, чтоб очутиться рядом с