Куплю любовницу для мужа (СИ) - Халь Евгения

В страшное время живем. Нас отучили плакать на людях. Раньше как случится что — бабы посреди улицы выли, убивались от горя, и все бежали им на выручку. А теперь что? В крайнем случае, заводят левые аккаунты в соцсетях и плачут тихо в анонимном закрытом сообществе. Иногда смотришь на соседку, которая через два дома от тебя живет, она холеная такая и вся в шоколаде. И даже не предполагаешь, что это она и есть Маруська-85, которой так по жизни хреново, что ее знают все бедные бабы из интернет-сообщества "Не будите в бабе лихо". И ночами и вечерами вместе с ней плачут на интернет-страницах. А в лицо не знают. Как же мы дошли до жизни такой, что горе считается неприличным? И это на Руси, где смех и улыбка без причины всегда считались признаком дурачины?

Набираю Макса.

— Настя, как хорошо, что ты позвонила, — от его голоса моментально успокаиваюсь. — А я как раз неподалеку от тебя и сам хотел набрать. Хлобыстнем по кофею?

— С удовольствием! Только давай в машине посидим. Просто купи кофе на вынос по дороге. Не хочу сейчас никого видеть, а вокруг полно знакомых физиономий. Как назло, кто-то из них непременно усядется за соседним столиком.

— Не вопрос! Соблюдаем конспирацию. Жди, сейчас подъеду.

Сажусь в машину. Закрываю глаза и жду. Вскоре возле меня мягко тормозит красный спортивный "Порше". Макс подмигивает мне, закрывает машину и пересаживается в мою белую "Вольво", осторожно держа на весу два больших картонных стакана с кофе и бумажный пакет с выпечкой. Он ставит кофе и пакет на "торпеду", и вдруг наклоняется ко мне и целует в губы.

— Ты что? — вжимаюсь в спинку сиденья, машинально уперевшись руками ему в грудь.

— Да ничего, — улыбается он и поправляет непослушную прядь, которая выбилась из моей прически. — Я тебе любовник или нет?

— Для других, Макс. Это просто игра.

— Настя, нужно привыкать прикасаться друг к другу. Люди вокруг не идиоты, понимаешь? Дистанция между мужчиной и женщиной всегда видна. Как и близость. Поэтому просто прикоснись ко мне, давай же! — он берет мою руку и кладет на свою щеку.

Не спорю, руку не убираю, но так и застываю в неудобной и дурацкой позе.

— Так, не получилось! — сокрушенно вздыхает он. — Скажи мне: ты собак любишь? Или кошек, может быть?

— Я всех животных люблю.

— А кого больше?

— Ну не знаю. Макс, что за бред? О чем ты вообще? Я тебя вызвала поговорить о другом. А ты мне какой-то идиотский допрос устроил!

— Какая же ты упрямая! И зажатая к тому же! Просто скажи: кошки или собаки?

— Ну кошки.

— Отлично! — он вдруг наклоняется ко мне, переворачивается и ложится мне на колени лицом вверх.

При этом его ноги в длину с трудом помещаются в салоне машины, потому что он просто огромного роста. Макс ерзает на моих коленях, устраиваясь поудобнее. Я в шоке молчу. А он умильно щурится и вдруг, сморщив нос гармошкой, капризно тянет:

— Мяяяяяяяяяяяу!

Несмотря на ужасное настроение, меня вдруг разбирает смех. Настолько бредово и комично выглядит здоровенный накачанный красавец в тонкой белой футболке, с рассыпавшимися по моим коленям светлыми волосами, который старательно изображает кота.

— Мужика погладить отказываешься, потому что ты — верная жена. Но котика-то можно! Ну приласкай же бедное животное! Оно же просит! — он громко фыркает и елозит по моим коленям.

Смеясь, глажу его по груди, рукам.

— А за ушком почесать? — капризным голосом напоминает он.

Запускаю пальцы в его светлые волосы, перебираю мягкие пряди.

— Видишь? — шепчет он, — это совсем не страшно: прикасаться к другому мужчине.

Гляжу в его ярко-голубые глаза. Они очень необычного цвета, с бирюзовым отливом. Макс вдруг становится серьезным, резко поднимается, пересаживается на пассажирское сиденье, и… обняв меня двумя руками, целует в губы. Нежно, осторожно, очень бережно. Он целует сначала нижнюю губу, потом верхнюю, а потом захватывает их полностью, накрыв ртом. Его руки ласково гладят меня по волосам. И я забываю, что нужно сопротивляться. Я застываю, окутанная волной нежности. Мне вдруг становится так уютно и легко, словно я маленькая девочка, которую завернули в мягкое пушистое одеяло.

— Просто расслабься и привыкни ко мне, — шепчет он.

Его рука гладит мои колени, приподнимает юбку и скользит вверх. Я перехватываю его руку и шепчу:

— Хватит!

— Мне лучше знать, когда хватит. Я — твой психолог, — едва слышно выдыхает Макс.

Его рука скользит еще выше, несмотря на то, что ее держат мои пальцы. Неожиданно для себя глубоко вздыхаю. Мне должно быть противно. Точно должно быть. Но почему-то нет. Наоборот. По телу разливается приятное тепло. Чувствую, как горят щеки. Губы внезапно пересыхают и мне становится трудно дышать.

— Привыкни ко мне, — он снова прикасается ртом к моим губам, но на этот раз требовательнее, с тщательно скрываемой жадностью, которая все же чувствуется в его прерывистом дыхании.

Мне кажется, что его тело обволакивает меня полностью. Его губы не дают дышать, его рука вплотную подбирается к моей женской сути. Еще немного — и его пальцы пересекут запретную границу.

— Нет, — я крепко сжимаю колени.

— Да, — его рука замирает, а губы полностью захватывают мой рот в горячий плен. — Дай себе расслабиться! Да, Настенька, да!

Но горячая волна уже поднимается изнутри. Все то, что так долго копилось, что я так старательно запихивала внутрь: невыплаканные до конца слезы, материки льда, выросшие между мной и мужем, бессонные ночи и сухие воспаленные глаза по утрам. Все это мощным смерчем поднимается изнутри, как вулкан, который спал много лет и вдруг начал просыпаться. Раскаленная лава захватывает меня. Вскрикнув, я выгибаюсь дугой, откинувшись на сиденье.

— Тише, милая, тише! Мы здесь не одни! — Макс прижимается ко мне, гася мой стон внутри себя. — Да, да, позволь себе, позволь. К черту сдержанность! Я с тобой! Я здесь! — он полностью закрывает меня своим телом.

Не осознавая, что происходит, я вцепляюсь зубами в его плечо, в белую футболку, и меня подхватывает вулкан. Остановить его уже невозможно. Все тело сводит сладкой судорогой и мне кажется, что оно теряет очертания, как мороженое, что потекло от внезапно дохнувшего на него жара. Единственный выход — смириться и принять то, что неизбежно. И я подчиняюсь.

Когда я возвращаюсь в реальность, Макс протягивает мне стакан с кофе и круасан с шоколадом. Тупо смотрю на вкусности, понимая, что только что впервые изменила мужу. Легко, быстро, в машине на оживленной московской улице средь бела дня. Я — стерлядь! Боже мой, какой кошмар!

— А теперь сладенькое и кофеин — и ты вернешься к жизни. Это моя личная методика: называется интенсивная терапия в военно-полевых условиях, — Макс, улыбаясь, откусывает кусок круасана и делает большой глоток кофе.

— Макс, я… — спазм стыда перехватывает горло, мешая говорить.

— Настя, ничего не нужно объяснять.

Господи, сделай так, чтобы я прямо сейчас стала невидимой. Потому что я не могу смотреть в его глаза после того, как его пальцы… нет, лучше не вспоминать! Отворачиваюсь к окну и бубню, старательно рассматривая прохожих:

— Нет, Макс, мы должны немедленно поговорить об этом. Потому что то, что случилось, было ошибкой…

— Не ошибкой, а частью курса лечения.

— Нет, так нельзя!

— Послушай меня, когда тебе болит голова, что ты делаешь?

— Принимаю таблетку обезболивающего и иду спать.

— Правильно. Вот ты сейчас и приняла таблетку. Считай, что я твой парацетамол. Настя, ты пытаешься обмануть своего мужа. А разведчики — чтоб ты понимала — засыпаются на мелочах. Гордей не идиот, а прожженый и прокачанный жук. Ему достаточно бросить один взгляд на нас с тобой, чтобы понять: между этими двумя ничего нет. Вот и я укрепил твою версию. Теперь между нами есть особая интимная близость. Мы официально любовники.